Сын Сумерек и Света - Олег Авраменко

Предложение Бронвен нисколько не возмутило меня. Наоборот — мне стало стыдно. Потому что я сам часто думал об этом.

— Так нельзя, — сказал я, всеми силами стараясь скрыть в своём голосе сожаление. — Это был бы недостойный поступок. Изменить Дейдре, обмануть доверие брата, и ещё… — Тут я осёкся.

— А ещё ты боишься осуждения дочери. Даже больше, чем ревности Дейдры и гнева Брендона.

Я оторопело уставился на Бронвен:

— Что ты сказала?

— Что слышал. Пенелопа не сестра тебе, а дочь. Шила в мешке не утаишь.

— Чёрт побери! Как ты узнала?

Бронвен тихо рассмеялась:

— Это знаю не только я, но и Дана с Дейдрой. Мы быстро вас раскусили — вы держитесь друг с другом совсем не как брат и сестра. А больше всего волновало Дейдру (да и Дану, если на то пошло), так это твои нынешние отношения с матерью Пенелопы. Сама же Пенелопа, когда мы спрашивали её о матери, разумеется, рассказывала о Юноне. Но иногда, потеряв бдительность, говорила о ней в прошлом времени и становилась грустной. Так что мы пришли к выводу, что мать Пенелопы давно умерла.

Убедившись, что возражать бесполезно, я кивнул:

— Вы угадали. Диана погибла, когда Пенелопе было полтора года.

— Диана, — повторила Бронвен. — Красивое имя… Это то же самое, что и Артемида?

— Нет. Ещё пять тысячелекий назад, когда в Сумерках окончательно исчезло двуязычие, греческие и латинские имена стали целиком независимыми. Так, например, есть Юнона и есть Гера. Первая — моя мать, вторая — двоюродная племянница. Современный Дионис — мой кузен, а Бахус — дядя. С Артемидой у меня запутанное родство, так как по отцовской линии она праправнучка Януса, а по материнской — внучка моей сводной сестры Этны. А Диана… — я чуть было не сболтнул, что она была сестрой Юноны, но вовремя опомнился и быстро нашёл выход: — …новая Диана, которой досталось имя моей Дианы, вообще приходится мне родственницей только в седьмом колене.

— Досталось имя? — удивлённо переспросила Бронвен. — Как это?

— Издревле заведено, — стал объяснять я, — что имена принцам и принцессам Сумерек даёт лично Янус. При этом он строго придерживается правила не называть детей именами здравствующих родственников. Поэтому, в отличие от других Домов, где королевские семьи кишмя кишат тёзками, в Сумерках никогда не было одновременно двух принцесс Диан или, скажем, двух принцев Фебов. Хотя за долгую историю Дома все имена повторялись неоднократно. За исключением, ясное дело, самого Януса, да ещё Зевса-Юпитера.

— Громовержца?

— Так его называли. Зевс был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.

— Подумаешь! — фыркнула Бронвен. — Я могу наслать такую грозу…

— И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?

— Ну… Боюсь, что нет.

— Вот то-то же. Важно не только сделать то, что хочешь сделать; гораздо важнее сделать только то, что хочешь сделать. Зевс в совершенстве владел искусством управления погодой. Лишь ему одному Янус позволял вызывать грозы в Стране Сумерек. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.

— Звучит устрашающе, — заметила Бронвен.

— Отнюдь. Апокалиптический смысл выражению «день гнева» придали христиане. А в представлении Сумеречных это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают её откровением свыше.

— Значит, Зевс был богом?

— Он был правнуком Януса и первым понтификом Олимпа. Это я знаю точно. А ещё говорят, что он стал богом. Даже Богом — с большой буквы.

— Как Иисус?

— Это было задолго до Иисуса, и Зевса никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чёртиков надоела власть, он отправился странствовать по свету и в этом путешествии умер. Иные же искренне верят, что Зевс обрёл божественность.

— Странно всё это, — задумчиво произнесла Бронвен. — Чем могущественнее люди, тем больше их одолевают разного рода сомнения, тем усерднее они ищут Бога. Как будто надеются найти у него защиту от собственного могущества.

— Может, так и есть, — сказал я и достал из кармана пачку сигарет. — Наверняка, так и есть.

Я взял сигарету и хотел было вернуть пачку обратно в карман, но тут Бронвен протянула руку.

— Угостишь?

— А разве ты куришь?

— С недавних пор, — ответила она, взяв сигарету. — Это твоя Бренда меня пристрастила. Постоянно слоняется возле Источника, мудрит что-то со своим компьютером — ну, а я же Хозяйка, должна за ней присматривать. Вот заодно и кое-чему научилась у неё — и составлять программы, и курить.

Я глубоко вдохнул табачный дым, задержал дыхание и выдохнул. Как всегда, от первой затяжки после сна у меня приятно закружилась голова.

— Слушай, Бронвен, — нерешительно заговорил я. — Только… э-э… чтобы это осталось между нами…

Она посмотрела на меня с пониманием и сочувствием:

— Ты про Дану?

— Да. С Даной у меня совсем не так, как было с тобой… — Я опять умолк в нерешительности, затем, однако, продолжил: — Боюсь, мои чувства к ней не связаны с Источником.

Бронвен отрицательно покачала головой:

— Тут ты ошибаешься.

— Нет, я уверен. Может, в самом начале он и сыграл свою роль… точно сыграл — дал первый толчок… раскрыл мне глаза… и я…

— И ты наконец прозрел, — помогла мне Бронвен. — Понял, что на самом деле любишь не Дейдру, а Дану.

— Увы, да… И мне очень больно, Бронвен. Я чувствую, что могу вырвать Дейдру из своего сердца, но Дану…

— Вырвать Дану не сможешь, — подтвердила она. — Никогда. Ни за что. Она стала твоей неотъемлемой частичкой. Источник запечатлел в тебе её эмоциональный образ, и если ты попытаешься стереть его, то тем самым убьёшь себя.

— Опять Источник?! — воскликнул я.

— Он самый. Как же без него… — с грустной усмешкой произнесла Бронвен. — В одном ты прав: твои чувства к Дане нельзя сравнить с наваждением, которое ты испытывал ко мне. Но это ещё не значит, что Источник непричастен к твоей нежной страсти. Просто последствия контакта для Входящего и Отворяющего разные. Временное наваждение Отворяющего — всего лишь остаточный эффект от испытанной им близости с Входящим. Ты на собственном опыте убедился, что возникающее при этом влечение весьма сильно, но недолговечно. Другое дело Входящий. Окунувшись в Источник, он запечатлевает в себе сущность Отворяющего. Навсегда, до самой смерти. Так я запечатлела тебя, и теперь ты — часть меня самой. Вот почему я люблю тебя и буду любить всегда. Вот почему я забыла о гордости и беззастенчиво навязываюсь тебе — вся моя гордость утонула в Источнике. Вот почему Колин после своей коронации так резко изменил отношение к Дане. Вот почему и ты втрескался в неё по уши.