Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

«Разве Кетлин когда-либо произносила эти слова?! — усомнился Роберт, но, сколько ни вспоминал, так и не мог вспомнить, были ли они на самом деле произнесены. — По-моему, она поддерживала твои планы. Кто знает, что чувствовала и предчувствовала при этом ее женская душа, но ведь поддерживала же! Правда, в какие-то моменты в словах ее проскальзывали грусть и даже разочарование, связанные с будущим расставанием, но ведь это естественно. А вот произносила ли она когда-либо те слова явного упрека, которые тебе только что послышались?!

…В любом случае, дай себе клятвенное слово, что никогда больше не вернешься в эту „мертвую страну мертвых“, — мысленно молвил Скотт, чтобы как-то погасить не только ностальгию, но и вину перед женой и сынишкой. Немного поразмыслив, въедливо посоветовал себе: — Ты лучше позаботься о том, как бы из этой погибельной страны хоть когда-нибудь выбраться!»

28

Несмотря на долгий сон и сытый завтрак, полярники возились с мачтой, мешками и санками медленно и лениво. Скотт чувствовал, что все они расслабились, и теперь организмы их требуют полного восстановления сил, отказываясь подчиняться воле обстоятельств. Нечто подобное капитану приходилось наблюдать и во время экспедиции на «Дискавери», поэтому теперь он жестко потребовал ускорить работы, поскольку и так предстояло выступить с большой задержкой. Спутникам его торопливость не понравилась, однако Скотт не придал этому значения.

Приказав развернуть лежащие на санях спальные мешки так, чтобы они хоть немного просохли на солнце, он, подобно полководцу, указал рукой на видневшуюся вдалеке возвышенность:

— Туда, полярные странники! И ничто не должно остановить нас на этом пути к спасению!

Снег и в самом деле был похож на крупнозернистый песок, полозья не только не скользили, но и вообще с трудом продвигались в его «дюнах», однако у полярников не оставалось иного выхода, как только вновь и вновь из последних сил налегать на лямки.

К концу дня они не сумели пройти даже пяти миль, что было угрожающе мало. Причем самое странное заключалось в том, что Прибрежный Барьер, к которому они направлялись, казалось, нисколько не приблизился.

Вечером своим кулинарным мастерством блеснул Уилсон. Рагу из пеммикана и конины, которое он предложил своим друзьям, можно было считать пределом их антарктического кулинарного искусства. Однако за ужином царила тревожная атмосфера. Все понимали, что самые суровые испытания ждут их впереди, тем более что приближалась полярная осень с её сумеречными днями, морозами и ураганными ветрами, а значит, и с метелями.

Утром капитан не позволил своим спутникам нежиться в спальных мешках, а, подняв их, словно по тревоге, повел в сторону перевала. Что же касается завтрака, то Скотт пообещал устроить его на месте прошлой стоянки, в том лагере, в котором, по пути к полюсу, метель задержала их на целых четверо суток.

— Как бы нам не пришлось точно такие же четверо суток провести в нем опять, — проворчал Отс.

После гибели унтер-офицера Эванса он в течение нескольких дней держался отчужденно, замкнуто, стараясь избегать каких-либо разговоров, но сегодня словно бы решил нарушить обет молчания. Однако Скотта это не раздражало, наоборот, ему хотелось, чтобы к ротмистру вернулись его ворчливость и скептицизм, которые по-своему скрашивали их общение да и вообще существование.

— Даже если небо упадет на землю, мы задержимся на этой стоянке ровно столько времени, сколько понадобится для организации завтрака, — предупредил его капитан.

— …И двухчасового послеобеденного сна, — не внемля его угрозе, сладострастно ухмыльнулся отставной драгун. — По-моему, у испанцев это называется «сиеста», эдакая полуденная мечтательная полудрема.

— Если вы позволите этому драгун-ротмистру устраивать себе сиесты, он тут же потребует испанку, — поддержал шутливое настроение товарища Уилсон.

— Не думаю, что нам стоит предаваться собственной лени, даже если она именуется сугубо по-испански, — парировал Скотт, считая, что подобные разговоры лишь расслабляют полярников.

— Согласен, сэр, лени предаваться нельзя. А мечтаниям? — коварно поинтересовался Отс. — Обычным человеческим мечтаниям?

— Мечтания — всего лишь одна из форм лени. Причем завуалированной.

— К тому же все то время, которое мы могли позволить себе потерять, мы уже потеряли, — поддержал командира лейтенант Бауэрс. — А потеряли мы его угрожающе много.

На место стоянки они прибыли настолько уставшими, что самое время было позволить себе, вслед за завтраком, еще и двухчасовую сиесту. Но единственное, на что Скотт дал согласие — в течение нескольких минут осмотреть окрестности лагеря, поскольку Уилсону вдруг показалось, что где-то неподалеку они оставили добитого пони, благодаря которому можно пополнить свои мясные запасы. Но, убедившись, что поиски туши ни к чему не приводят, Скотт тут же приказал «сниматься с якоря и следовать избранным курсом».

Побуждало капитана к бегству из лагеря еще и то, что на северо-западе от него появились сине-черные тучи, которые в любую минуту могли обрушиться на стоянку ураганным ветром или густым снегопадом.

Последующие три мили полярники шли, все время оглядываясь на эту чернеющую тучу, которая, медленно увеличиваясь в размерах и окраске, оставалась все такой же отдаленной. И лишь когда пришло время остановиться на ночлег, туча вдруг приблизилась к лагерю и окружила его черно-багровой подковой, которая представала перед взорами полярников неким роковым знамением.

Благодаря конине ужин их все еще оставался щедрым, однако поглощали его полярники с угрюмым молчанием, с тревогой думая каждый о своем и о завтрашнем дне.

Когда утром они проснулись, туча застилала уже всю видимую часть неба, так и не разразившись ни метелью, ни снегопадом. Двадцать четыре градуса ниже ноля усугублялись темнотой, предельной влажностью и несильным, но тем не менее пронизывающим ветерком, бьющим полярным скитальцам прямо в лицо.

Когда дело дошло до завтрака, Бауэрсу вдруг показалось, что они окончательно сбились с пути. И каковым же было ликование лейтенанта, когда час спустя группа случайно набрела на остатки снежного вала, насыпанного ими когда-то для защиты лошадей от ветра и для того, чтобы ни одна из них не ударилась во время ночлега полярников в бега.

В этом загоне они и установили свою палатку.

— В Африке мы, где только можно было, возводили подобные «загоны» из камня, почти в человеческий рост, чтобы обезопасить себя и лошадей не только от нападения врагов, но и хищников, — вспомнилось Отсу во время расчистки места под палатку. — Когда же удавалось набрести на «загон», сооруженный кем-то, это воспринималось как величайшая удача. В стычках с африканцами и с львиными стаями, жизни многих белых были спасены только благодаря таким вот валам.