Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони

Благотворный сон продолжался долго. Когда Жиль в первый раз разумно взглянул на все, что его окружало, то испытываемая боль уже была лишь легким затруднением в дыхании, а жар выражался лишь в глубокой испарине.

Его взгляд различил большую светлую комнату, обтянутую голубой тканью, усыпанной цветами, среди которых веселились пастушки и украшенные лентами барашки, камин из белого мрамора, в котором пылало сосновое бревно, белую лакированную мебель. И среди всего этого женственного убранства он различил Понго, сидящего с поджатыми ногами на большом ковре с вышитыми на нем белыми и красными букетами. Он был настолько неподвижен, что был неотличим от статуи, если бы не глаза, пылающие словно две свечи на его осунувшемся лице.

— Понго! — позвал Жиль.

Но бывший колдун онондага не заставил себя ждать. Он мигом вскочил.

— Хозяин! — прошептал он нерешительно. В его голосе перемешались неверие и радость. — Хозяин! Ты жив? Ты видишь? Ты слышишь?

В первый раз за свою совместную с ним жизнь Жиль увидел катящуюся по впалой щеке бесстрастного индейца слезу.

— Я думаю, да, — ответил он, пытаясь улыбнуться. Улыбка получилась не совсем совершенной. — Но скажи мне, где мы?

— Вы у меня!

Неся впереди себя серебряный поднос с дымящейся чашкой, в комнате показалась Аглая, свежая, как яблоко, в зеленом платье, с черными высоко зачесанными волосами, прикрытыми чепцом. Ее лицо озарилось улыбкой.

— Слава Богу! — промолвила она, опуская поднос на столик у изголовья. — Я полагаю, что теперь мы можем вздохнуть: вот вы и спасены! Как вы себя чувствуете?

— Таким же крепким, как горсть песка. Но теперь готов поверить, что мне лучше, если уж могу управлять моими бедными размягченными мозгами и определить, где и при каких обстоятельствах мы с вами встречались.

— Ах, какой прекрасный комплимент! Ну попытайтесь. Вам удалось нас так напугать, что мало какая женщина обратила бы внимание на то, что вы не можете вспомнить о первой встрече.

Но я вам это прощаю. Вы хотите, чтобы я пришла вам на помощь?

— Нет, нет. Моя память еще не совсем освободилась от тумана. Подождите! Мне кажется… Да, конечно, ресторан. Вы меня спасли от преступления. Но, к несчастью, не сказали вашего имени.

— Браво вашей памяти! А что до остального, то я Аглая де Барбентан, баронесса де Гунольштейн.

А это жилище именуется Эрмитажем. Оно расположено на дороге Банолье, на краю парка. Я его снимаю у его обладателя, правителя провинции, потому что здесь я вблизи от моих орлеанских друзей. Здесь мне более удобно, чем в моем собственном особняке в пригороде Сен-Жермен. Теперь, когда вы знаете главное, прекратим этот разговор. Он вас утомляет. Пейте.

С помощью Понго она подняла подушки и заставила его выпить травяной настой с медом. Он проглотил все без возражений, хотя и не без гримасы.

— Надо, чтобы я пил только настой из трав?

Я бы отдал трехмесячное жалованье за большую чашку кофе. Это придало бы мне силы.

— Если доктор будет согласен, вы получите вашу чашку кофе. Но, ради Бога, замолчите. Ведь на протяжении тридцати шести часов вы умирали.

На ее бледном лице появилась слабая улыбка, она мягко опустила его на подушки. Это слабое движение отняло у него почти все силы.

— Я все отлично понимаю. Но я многое хотел бы знать!

— У вас будет достаточно времени, чтобы задать целую кучу вопросов. Ведь еще не завтра

вы сядете на лошадь и поскачете по дорогам. Сейчас вам нужен отдых.

Он вынул руки, вытянул их на одеяле. Они были такими исхудавшими: кости, обтянутые кожей.

— Я так изменился?

— Судите сами.

Она взяла со столика зеркало с ручкой и протянула его Жилю, ничего не сказав о том, что именно этим зеркалом пользовались, чтобы определить, дышит ли он еще.

То, что он увидел, было малоприятным. Под загорелой под морским солнцем и ветром кожей остался лишь костяк, а из глубоких впалых орбит смотрели совершенно бесцветные глаза, в которых нельзя было различить никакой голубизны.

Аглая не позволила ему далее созерцать эту жалкую картину. Ласково, но решительно она отобрала у него зеркало.

— Если я и разрешила вам посмотреть на себя, мой друг, то это вовсе не жестокость. Это для того, чтобы вы поняли, что следует быть разумным, если вы хотите как можно быстрее обрести ваш великолепный вид. Теперь я дам вам зеркало лишь тогда, когда то, что вы там сможете увидеть, мне понравится. А теперь спите. Вам принесут еду, как только вас осмотрит врач.

— А кто врач?

— Очень умный и ловкий молодой человек, он работал в госпитале Шарите. Это доктор Корвизар.

— А!..

Он был разочарован, он хотел услышать другое имя. Обретя ясное сознание, он снова вспомнил о том странном сновидении, где он видел Калиостро у своего изголовья и особенно коленопреклоненную и рыдающую над его телом Жюдит. Он ясно ощущал ее губы на своей руке.

По всей видимости, это был всего лишь сон, порожденный бредом и мучительным желанием видеть подле себя эту девушку. Мучение, которому он подвергся, заставило его понять еще раз глубину своей любви. Жюдит! Благодаря ей в груди юноши впервые забилось сердце мужчины.

Она своей невинной прелестью и красотой породила в нем первое желание. Уже никогда никакая другая женщина не сможет занять ее место. Жиль это хорошо знал. Обнимая других женщин, он обнимал лишь только пустоту. Так написано в Книге судеб, что он составляет лишь половину целого, имя которому может быть счастьем, но другую половину зовут только Жюдит.

Может, потому, что он не мог задать теперь никаких вопросов. Жиль повернул голову к стене, закрыл глаза и постарался заснуть, чтобы попытаться вновь увидеть свой сон.

Когда Корвизар осмотрел своего больного, то он был чрезвычайно удовлетворен и даже удивлен необыкновенными изменениями, произошедшими за несколько часов. Раны затягивались, дыхание выравнивалось, все приходило в порядок.

— Это необыкновенно! — признался он честно. — Это легкое, казалось, никогда не прекратит кровоточить. Казалось, что пациенту жить оставалось всего лишь несколько часов. Я был в полном бессилии. И вот все пришло в порядок, а я не могу объяснить причину. Я никогда не забуду моего удивления вчера вечером, когда я увидел его мирно спящим. А я уже ожидал совершенно другого сна. В этом случае мой рецепт ограничивается двумя словами: питание и отдых. Теперь предоставим все природе. Она все устроит сама.

Жилю дали кофе, и он почувствовал прилив сил. Он испытывал почти детскую радость. После ада, через который он прошел, до чего же чудесно было чувствовать, что жизнь потихоньку возвращается.

Его мысли тоже становились более ясными, и, странная вещь, он все меньше и меньше мог им мешать упрямо возвращаться к тому сновидению.