Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На бога надейся, а сам не плошай – народная мудрость заставила вновь взяться за исправление водопровода. В начале 1850-х годов инженер Максимов спроектировал два малых водопровода: Бабьегородский и Краснохолмский. Они должны были качать воду из Москвы-реки, низкое качество которой по-прежнему оставляло желать лучшего. К тому же в морозы вода в трубах замерзала. Наконец, в 1853 году за дело взялся крупнейший русский инженер барон Андрей Иванович Дельвиг, которому было подвластно многое, в том числе и вторая реконструкция Мытищинского водопровода. Дельвига с его универсальными знаниями и незаурядными организаторскими качествами заслуженно величали «творцом русского водопроводного дела» – его книга «Руководство к устройству водопроводов» 1856 года удостоилась Демидовской премии Петербургской Академии наук и послужила образцом для инженеров и строителей, занимавшихся прокладкой водопроводов по всей России.
Проект Дельвига предусматривал сооружение новых современных водосборных колодцев в Больших Мытищах, постройку там насосной станции с паровыми машинами, поднимавшими воду, замену обветшавшей кирпичной галереи Бауэра чугунным трубопроводом на отрезке Мытищи – Алексеевское. Из подземного Алексеевского резервуара мощными насосами вода отправлялась в Сухаревскую башню по трубам, диаметром до полуметра и менее. Это привело к увеличению мощности водопровода в десять раз – до шести тысяч кубометров воды в сутки в 1858 году. Благодаря прокладке городского водопровода вода стала поступать не только в разборные фонтаны, но и непосредственно в жилые кварталы. За пятилетку, с 1853 по 1858 год, было уложено около 47 километров чугунных водопроводных труб. Соответственно, возросло и число мест, откуда можно было взять воду – водозаборов, их стало порядка 30. За свое подобие они были прозваны горожанами «бассейнями».
У каждой такой «бассейни» стоял человек, открывавший и закрывавший кран и следивший за экономией воды. К нему же стояла очередь из дворников (в крепостную эпоху это было их обязанностью) и водовозов, делавших свой бизнес по доставке воды состоятельным москвичам. Водовозы заполняли свои бочки до отказа, чтобы затем объехать всю клиентуру, коей они сбывали воду по цене 20 копеек за ведро. Как правило, во дворе домов уже стояли пустые ведра, которые водовозу требовалось наполнить, чтобы затем отнести в квартиру горожанина. В эту минуту водовозу важно было обернуться как можно скорее – дабы местные шалопаи не вытащили затычку из бочки с водой, что грозило преждевременным опустошением всей емкости, которой хватало и на 50, и на 70 бочек. Ну а те, кто разносил воду на своих двоих, назывались в сложной иерархии городских профессий водоносами – их сил хватало на бочонок в двадцать литров. Бедный люд, едва сводивший концы с концами, приходил к «бассейням» вечерами, когда здесь образовывалась внушительная очередь из страждущих. А вот пожарные привозили на тушение огня свою воду, в бочках. Действительно, а вдруг рядом с очагом пожара не окажется воды – чем тогда тушить? С противопожарной безопасностью в городе было не все в порядке.
Во второй половине XIX века широкую известность приобрела картина Василия Перова «Тройка», изображающая обыденный для Москвы эпизод – трое измученных детей в зимнюю непогоду тащат большую бочку с водой. На улице так холодно, что расплескивающаяся вода почти сразу превращается в сосульки. Более жуткий по содержанию сюжет трудно придумать – но именно такой промысел существовал и в 1860-х годах, и в более поздние годы в Москве. Кстати, позировавший Перову мальчик вскоре умер, после чего убитую горем мать художник отвел в Третьяковскую галерею, где она бросилась на колени перед картиной и долго молилась. Трагическая судьба этого ребенка была далеко не единичным примером – допотопная система доставки воды могла свести в могилу кого угодно, главным образом бедняков.
Не только объективные причины препятствовали цивилизованному и окончательному решению вопроса о московском водоснабжении. Антон Чехов в 1884 году очень выпукло обрисовал образ того самого водовоза, армии которых было ох как невыгодно разрушение довольно прибыльного бизнеса: «Московский водовоз в высшей степени интересная шельма. Он, во-первых, полон чувства собственного достоинства, точно сознает, что возит в своей бочке стихию. Луна не имеет жителей только потому, что на ней нет воды. Это понимает он, наш водовоз, и чувствует. Во-вторых, он никого не боится: ни вас, ни мирового, ни квартального. Если вас произведут в генералы, то и тогда он не убоится вас. Если он не привезет вам воды и заставит вас пройтись за стаканом воды в трактир, вы не можете протестовать. Жаловаться негде и некому – так дело обставлено. Приходится очень часто сидеть без воды по три-четыре дня, а ежедневно выслушиваешь жалобы супруги на то, что “мерзавец Спиридон” слил вместо условленных десяти ведер только пять. Недоплатить Спиридону нельзя: разорется на всю кухню и осрамит на весь дом. Прогнать его и нанять другого водовоза тоже нельзя. Дворник на это не согласен. Подкупленный блюститель не пустит нового водовоза в вашу квартиру, да и сам новый водовоз ни за что не согласится отбить хлеб у “собрата по перу”: около “хвантала” водовозы отколотят его за измену – таков устав у них. При этаких уставах остается только удивляться, как это до сих пор в Москве не нашлось такого ловкого человека, который сочинил бы водовозную монополию, что-нибудь вроде водовозной артели? При описанных порядках миллион нажить – раз плюнуть…» – читаем в «Осколках московской жизни».
В годы, когда Чехов писал эти строки, водопроводная тема обострилась с новой силой. Те полмиллиона ведер воды в сутки, что приходили в Москву по трубам Мытищинского водопровода, уже не способны были напоить 800-тысячное население города. Требовалось увеличение подаваемого объема воды как минимум вдвое. Не смогла решить эту проблему и третья реконструкция, в результате которой началось сооружение Ходынского,
