Радость, гадость и обед - Хел Херцог
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Восприятие вопросов морали с излишней серьезностью заводит в ловушку даже таких первоклассных мыслителей, как Том Реган и Питер Сингер. Так, в своем примере со шлюпкой Реган говорит, что за борт отправится собака, а потом идет дальше и утверждает, что ради спасения одного человека допустимо выбросить за борт хоть миллион собак. И в то же время Реган считает, что нельзя использовать миллион мышей в биомедицинских экспериментах, результаты которых могли бы спасти миллионы человеческих детей.
Питера Сингера та же самая логика приводит к выводам, которые у большинства вызвали бы отторжение. В книге «Практическая этика» он демонстрирует логическое следствие утилитарианизма, утверждая, что допустимо подвергнуть эвтаназии неизлечимо больного ребенка в случае, если его мать впоследствии может родить здорового младенца. Кроме того, Сингер утверждает, что сексуальные контакты между животным и человеком не всегда вредны для человека и для зверя. Эти замечания, будучи вырваны из контекста, вызывали бурю протеста как со стороны прессы, так и со стороны защитников животных.
Следование холодной логике при принятии решений привело многих философов к выводам, согласно которым для биомедицинских экспериментов лучше использовать не обезьян, а детей-инвалидов, поджигатель может быть вполне почтенным агентом социальных перемен, а жизнь муравья и обезьяны имеют равную ценность с точки зрения морали. Вот что значит полагаться на голову, когда речь заходит о животных.
А как насчет сердца? Быть может, моральная интуиция успешнее логики разрешит моральные парадоксы, возникающие при общении с представителями других видов?
Увы, нет. Уж если на то пошло, в вопросах морали сердце ошибается еще чаще головы. Интуиция (и ее слуга, здравый смысл) подвержена влиянию тьмы разнообразных факторов, не имеющих никакого отношения к морали — ах, у этого животного такие большие глаза, оно такое маленькое, оно было символом нашей футбольной команды в университете, — а также зависит от эволюционной истории нашего вида. Моральная интуиция подсказывает моему другу Сэмми Хенсли, что его гончие вполне довольны жизнью на цепи у будки, а японскому рыбаку говорит, что дельфинов убивать можно, потому что это «рыба». Моя моральная интуиция разрешает мне есть мясо (особенно если оно снабжено ярлычком «выращено без жестокости»), а вот моему другу Алу та же интуиция говорит, что мясо — это убийство. Тысячи лет подряд здравый смысл твердил нам, что рабы являются собственностью хозяина, а гомосексуализм — преступление против природы. И та же самая моральная интуиция позволила террористам, угнавшим самолеты 11 сентября, а вместе с ними и поджигателям, подложившим бомбу под машину Дэвида Джентша, верить, что они совершают крайне высокоморальный поступок.
Кого считать высокоморальным
Я вконец запутываюсь и чувствую, что мне нужен взгляд со стороны на все эти «должен — не должен» в том, что касается этичного обращения с животными. Поэтому я пишу письма Гейл Дин, защитнице животных, которая относится к этике весьма серьезно.
Скажи, Гейл, с точки зрения освобождения животных есть какая-нибудь разница между террористами, протаранившими башни-близнецы, и теми «боевиками» из ALF, которые нападают на ученых? Ведь и те и другие убеждены, что их действия высокоморальны.
Гейл отвечает мне:
Есть огромная разница между группами, которые убеждены, что их действия высокоморальны, и группами, действия которых действительно высокоморальны. В том-то и разница. Во времена рабства многие люди незаконно помогали рабам с риском для собственной жизни потому, что были убеждены в высокоморальности собственных действий. На практике их действия действительно были высокоморальны. То же самое можно сказать о людях, которые спасали людей от нацистов.
На часах уже за полночь. Тилли спит в кресле-качалке у меня в офисе. Я устал. Пишу ответ:
Гейл, я согласен с тобой по поводу нацистов и рабовладения. Но скажи, откуда нам знать, где на самом деле кроется этическая истина в этих вопросах? Разве все в конце концов не сводится к личному мнению или к твоей собственной моральной интуиции?
На следующее утро приходит ответ:
Да, согласна, отыскать этическую истину бывает трудно. Но одно совершенно точно: этическая истина НИКОГДА не сводится к личному мнению!
Мне хотелось бы поверить в ее правоту, но чем дольше я изучаю взаимодействие людей и животных, тем больше у меня появляется сомнений.
Джонатан Хайдт утверждает, что все мы ханжи. За двадцать лет изучения отношения людей к животным я убедился, что это правда. Встречаются, конечно, редкие исключения вроде Лизы — веганки, которая не принимает антибиотиков и не выпускает кота на улицу, чтобы тот не охотился на птиц. Однако подавляющее большинство людей непоследовательны, чудовищно непоследовательны в своих суждениях и обращении с представителями других видов. И что с этим делать?
В 1950-х годах социальный психолог выдвинул одну из самых значимых психологических теорий. Согласно этой теории, при конфликте наших убеждений, поведения и установок мы испытываем состояние, которое автор назвал когнитивным диссонансом. Это причиняет нам дискомфорт, и потому человек стремится снизить градус психического конфликта, порожденного этим столкновением. Мы можем, к примеру, изменить убеждения или поведение либо искажать или отрицать доказательства.
Этик и эколог Крис Дайм (веган) — оптимист. По его словам, когда он указывает человеку на непоследовательность обращения с животными, тот нередко стремится вести себя более последовательно или, как минимум, пытается разрешить конфликт убеждений и поведения с помощью рационализации. Дайм пишет: «Мы понимаем, что наши отношения с животными весьма различны и противоречивы: кота мы держим в доме, а корову кладем на тарелку. Если указать человеку на эту непоследовательность, он попытается придать ей смысл или же изменить ситуацию, сделав ее приемлемой для себя. Видимо, стремление к последовательности — явление положительное, а демонстрация непоследовательности становится серьезным мотиватором, побуждающим человека к моральной рефлексии и развитию».
Крис — философ. Его поражает потребность человека в логичности и соответствии убеждений поведению. Я — психолог. Меня больше поражает наша способность игнорировать даже самые явные примеры этической непоследовательности в собственном отношении и поведении с животными. Мой опыт показывает, что большинство людей — будь то любители петушиных боев, ученые, ставящие опыты на животных, или собаковладельцы, — упорно не желают замечать (разве что издадут раздраженный смешок) парадоксов и несоответствий нашего личного и культурно обусловленного обращения с животными, даже когда им на это указываешь.