Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

Варий хорошо знал, что на самой вершине горы была и другая священная роща с храмом Дианы Тифатины.

Богослужения в этом храме справлялись юными жрицами, давшими обет безбрачия и целомудрия. В круглом приделе храма, напоминавшем святилище Весты на римском Форуме, девушки, подобно весталкам, поддерживали неугасимый огонь.

Во время посвященного Диане ежегодного праздника роща ее озарялась светом многочисленных факелов. Сама богиня, статуя которой стояла в храме, изображена была держащей факел в правой руке. В этот день по всей Италии происходили священные обряды. Диане поклонялись как охотнице и как дарующей женщинам легкие роды. Охотничьи собаки в день праздника увенчивались венками, охота же за дикими зверями была запрещена. Молодые люди совершали в честь богини очистительные ритуалы и давали ей обеты. Женщины, молитвы которых были услышаны Дианой, приходили в святилище, украсив себя венками и держа в руках горящие факелы. Подле храма устраивалось пиршество. Участники празднества приносили с собой вино, ели мясо жертвенных козлят, горячие лепешки, подаваемые на листьях, и яблоки, сорванные вместе с ветками.

Как потом узнал Варий, в храме Дианы Минуций увидел ночью удивительный вещий сон, который подтолкнул его к окончательному решению поднять восстание.

Теперь мятежный римлянин с тремя тысячами воинов стоял лагерем в непосредственной близости от святилища своей покровительницы и твердо верил в то, что богиня направляет его помыслы и оказывает ему поддержку в задуманном им предприятии.

Убежище беглых рабов опоясано было глубоким рвом, валом и частоколом. У главных ворот, обращенных к Капуе, через ров был перекинут прочный подъемный мост из скрепленных между собой бревен.

Прибывших новичков встречали в лагере радостными криками.

Добротно одетый и сидящий верхом на коне Варий сразу обратил на себя особое внимание.

Командир охранявшей ворота центурии, выслушав просьбу фрегеллийца, чтобы его поскорее проводили к Минуцию, кликнул одного из воинов, который через несколько минут привел Вария на небольшую площадку, замкнутую со всех сторон шалашами, палатками и коновязями. Здесь стояла и палатка вождя, вернее, царя восставших.

Минуций, узнав, что перед ним знаменитый мятежный квестор Фрегелл (о нем он был наслышан с отроческих лет благодаря памятному для многих эпизоду со жрицей Весты, спасшей фрегеллийца от смертного приговора), чрезвычайно обрадовался. Именно в таком человеке он нуждался, желая привлечь к себе свободных. Широкая известность имени Квинта Вария должна была этому способствовать.

В этот день Минуций долго беседовал с ним наедине в своей палатке. О чем они говорили, осталось тайной.

На другой день Минуций назначил фрегеллийца начальником отряда из двухсот пятидесяти прибывших за последнее время рабов и кабальных крестьян. Последние явно рассчитывали на грабежи и добычу, желая таким способом собрать необходимые средства, чтобы расплатиться с кредиторами.

Однако Варий, собрав подчиненных на сходку, сурово предупредил их, что не станет командиром грабителей и прогонит всякого, кто будет подбивать остальных на разбой и анархию.

Через несколько дней его отряд сократился на треть — часть крестьян вовсе покинула лагерь, другие рассеялись по нему, выжидая.

Впрочем, людей свободного звания в лагере Минуция было мало. Большинство составляли рабы, которые отчетливо сознавали, что предстоит тяжелая и опасная война, к которой нужно серьезно готовиться, иначе всех их ждет гибель.

Особенно большой радостью для Минуция был приезд Мемнона и Ювентины.

Римлянин уже не надеялся их когда-нибудь увидеть.

К Мемнону он проникся глубоким уважением за то, что тот сдержал свою клятву. Для него он стал человеком слова и чести.

Не скрывая своего ликования, Минуций провозгласил, что появление Мемнона и Ювентины в его лагере — это особый добрый знак, посланный ему и всем восставшим великой Дианой.

По этому поводу он приказал трубить сбор и построить всех воинов на лагерной площади перед преторием.

Известие о прибытии Мемнона и Ювентины достигло Иринея, Сатира и остальных гладиаторов, которые в это время готовили лошадей, чтобы отправиться в разведку.

Страшно взволнованные, они бросили все и одними из первых прибежали на площадь, обгоняя идущих на сходку воинов.

Минуций, Мемнон и Ювентина были уже там, стоя у грубо сколоченного трибунала в окружении ликторов.

Встреча друзей была радостной и бурной. Мемнона чуть не задушили в объятиях. Ювентина со слезами на глазах обнимала и целовала каждого из тех, с кем ей пришлось пережить столько опасностей.

Минуций, чтобы не дать затянуться этой волнующей встрече, подал знак трубачам, которые затрубили, призывая всех к тишине.

В пурпурном плаще и сверкающей на голове диадеме Минуций поднялся на трибунал.

Он произнес речь, в которой подробно рассказал о героическом побеге из Рима шести отважных гладиаторов, которым оказали самоотверженную помощь Ириней и Ювентина.

Минуций особенно восхвалял беспримерную храбрость юной девушки. Он сравнивал подвиг Ювентины с подвигом римлянки Клелии, причем не в пользу последней, ибо, говорил он, Клелия проявила героизм, спасая от врагов самое себя, а Ювентина рисковала собой ради других.

Под всеобщий громовой крик и грохот оружия Минуций сошел с трибунала и возложил на голову Ювентины венок за храбрость — в римской армии это была особая почесть, присуждавшаяся воинам, совершившим выдающийся подвиг.

Три тысячи собравшихся на сходку воинов с восторгом рукоплескали девушке, которая стояла взволнованная, растроганная и смущенная, оказавшись в центре восхищенного внимания такого огромного количества людей.

Перед тем как распустить солдат, Минуций объявил трехдневное празднество в честь Дианы Благосклонной — таким эпитетом он сам наградил богиню, приписывая ей свои личные удачи и успешное начало восстания.

Торжественное жертвоприношение в храме Дианы на Тифатской горе он назначил на следующий день.

В лагере началось шумное и веселое оживление.

Минуций приказал Аполлонию выдать солдатам дополнительный паек. Вино доставляли из погребов и апотек[417] соседних вилл, в панике брошенных своими обитателями.

Чествуя Диану, восставшие по давнему обычаю зажигали факелы и славили богиню, обращаясь к вершине Тифаты. Греки и фракийцы называли ее Артемидой, а галлы и испанцы — Ардуиной.

Минуций на эти три дня отменил военные занятия — строевую подготовку и упражнения с оружием, но охрану лагеря на всякий случай проверил лично.

С наступлением темноты повсюду загорались костры.

Воины пировали и веселились до поздней ночи.

Нападения со стороны Капуи никто не опасался. К капуанцам и вообще к кампанцам все относились с презрением. Их не считали способными на серьезную вылазку. Хотя сам префект города Цельзий Гельвинован пользовался славой человека, принимавшего участие во многих войнах, походах и сражениях, вряд ли он осмелился бы напасть на хорошо укрепленный лагерь, предводительствуя неопытными, плохо вооруженными и недостаточно храбрыми обывателями.

Минуций пригласил поужинать к себе на преторий Ламида, Марципора, Вария и всех старших командиров.

Почетными гостями у него были Мемнон и Ювентина, которых царь восставших усадил подле себя.

На претории пировали, как и все остальные в лагере, под открытым небом.

Минуций и еще человек двадцать сидели на скамьях за столом, добытым где-то на соседней вилле. Остальные разместились прямо на земле, постелив под себя бараньи шкуры.

Минуций пил и ел за троих, был весел и разговорчив.

— Лукулл уже, наверное, идет на нас, но я разобью этого спесивого оптимата, — уверенным и хвастливым тоном говорил он, обращаясь к Мемнону. — Я обдумал свои действия задолго до того, как поднял восстание. Это место для лагеря и для поля битвы я выбрал три месяца назад. Если мы будем храбро сражаться, победа обеспечена. Разбив Лукулла, я займусь осадой Капуи и в конце концов овладею ею…

— Но возможно ли это! — удивленно воскликнул Аполлоний, сидевший по правую руку от Минуция. — Ведь Капуя окружена такими мощными стенами. С ними могут сравниться лишь стены Сервия Туллия.

— Разве Троя не имела стен, построенных Аполлоном и Посейдоном? — насмешливо спросил Минуций. — Но и ее взяли ахейцы.

— Без троянского коня овладеть Капуей будет так же нелегко, как и Троей, — тоном недоверия произнес Аполлоний.

— Будь покоен, мой Аполлоний, о троянском коне я уже позаботился, — с загадочной улыбкой сказал Минуций.

Потом он повернулся к Мемнону и заговорил с ним о своем намерении вступить в сношения с пиратами Крита, чтобы договориться с ними о совместных действиях против Рима.