Башня шутов - Анджей Сапковский

Глубоко в лесу, в гуще, тревожно кричала напуганная сорока. Пахло порохом.

– О, гляньте-ка, гляньте, – проговорил Кирьелейсон, ткнув в лежащего Рейневана ботинком. – Господин Белява. Давненько мы не виделись. Ты не радуешься?

Рейневан не радовался.

– Заждались ты тебя здесь, – посетовал Аулок, – в слякоти, холоде и неудобствах. Ну, finis coronat opus.[324] Мы тебя взяли, Белява. К тому ж готового, я бы сказал, к употреблению, уже упакованного. Ох нет, не твой это день. Не твой.

– Давай, Кунц, я садану его по зубам, – предложил один из банды. – Он мне тогда чуть было глаз не выбил, в той корчме под Бжегом. Так я ему теперича зубы вышибу.

– Перестань, Сыбек, – буркнул Кирьелейсон. – Держи нервы в узде. Иди лучше и проверь, что у того рыцаря было во вьюках и мошне. А ты, Белява, чего это так на меня свои буркалы вытаращил?

– Ты убил моего брата, Аулок.

– Э?

– Брата моего убил. В Бальбинове. За это будешь висеть.

– Дурь несешь, – холодно сказал Кирьелейсон. – Видать, с коня-то на голову сверзился.

– Ты убил моего брата.

– Повторяешься, Белява.

– Врешь!

Аулок встал над ним, по выражению его лица можно было понять, что он решает дилемму: пнуть или не пнуть. Не пнул явно из пренебрежения. Отошел на несколько шагов, остановился у коня, убитого выстрелом.

– Чтоб меня черти взяли, – сказал, покачав головой. – И верно, грозное и убийственное оружие эта твоя хандканона, Сторк. Погляди сам, какую дырищу в кобыле проделала. Кулак поместится! Да! Воистину – оружие будущего! Современность! Прогресс!

– В задницу с такой современностью, – кисло огрызнулся Сторк из Горговиц. – Не в коня, а в мужика я метился из этой холерной трубы. И не в этого, в того, другого.

– Не беда. Не важно, куда метился, важно, куда попал! Эй, Вальтер, ты что там делаешь?

– Дорезаю тех, кто еще дышит! – ответил Вальтер де Барби. – Нам свидетели ни к чему, верно?

– Поспеши! Сторк, Сыбек, ать-два, сажайте Беляву на коня. На того рыцарского кастильца. Да привяжите покрепче, потому как это озорник. Помните?

Сторк и Сыбек помнили, ох помнили, поэтому, прежде чем посадить Рейневана на седло, выдали ему несколько тычков и покрыли грязными ругательствами. Связанные руки прикрепили к луке, а икры – к стременному ремню. Вальтер де Барби покончил с «дорезанием», протер кинжал, трупы зембичан затащили в кусты, коней прогнали, по команде Кирьелейсона вся четверка – плюс Рейневан – двинулись вперед. Ехали быстро, явно стремясь поскорее убраться с места нападения и оторваться от возможной погони. Рейневан дергался в седле. Ребра кололи при каждом вздохе и болели как черти. «Дальше так быть не может, – глупо подумал он, – не может быть, чтобы меня то и дело колотили».

Кирьелейсон подгонял дружков криком, ехали галопом. Все время по дороге. Они явно предпочитали скорость возможности скрыться, плотный лес не позволил бы ехать рысью, не говоря уже о галопе.

С ходу вылетели на распутье и напоролись на засаду.

Со всех дорог, а также сзади на них ринулись скрытые до того в зарослях конники. Человек двадцать, из которых половина была в полных белых латах. У Кирьелейсона и его компании не было никаких шансов выкрутиться, но все равно, надо признать, они яростно сопротивлялись. Аулок с разрубленной топором головой свалился с коня первым. Рухнул под конские копыта Вальтера де Барби, которого навылет пробил мечом небольшой рыцарь с польским Хвостом на щите. Получил булавой по голове Сторк, Сыбка из Кобылейгловы иссекли и искололи так, что кровь обильно обрызгала съежившегося в седле Рейневана.

– Ты свободен, друг.

Рейневан заморгал. Голова кружилась. Ему показалось, что все произошло слишком уж быстро.

– Спасибо, Болько… Прости… Ваша княжеская милость…

– Ладно, ладно, – прервал Болько Волошек, наследник Ополя и Прудника, хозяин Глогувки, перерезая корделясом[325] его узы. – Никакая не «милость». В Праге ты был Рейневаном, а я Болеком. За кружкой пива и в драке. Да еще когда мы экономии ради брали одну курву на двоих в борделе на Целетней в Старом Городе. Забыл?

– Не забыл.

– Я тоже. Как видишь, школяр школяра в беде не бросает. А Ян Зембицкий может чмокнуть меня в задницу. Впрочем, я рад, что мы вовсе не зембицких порубили. Правда, случайно, но обошлось без дипломатических осложнений, потому как мы, признаться, здесь, на дороге в Столец, думали увидеть скорее зембицкий эскорт. А тут – глянь, какая неожиданность. Кто ж это такие, господин подстароста? Познакомься, Рейневан, это мой подстароста, господин Кжих из Костельца. Ну так как, господин Кжих? Кого-нибудь узнаете? Может, кто еще жив?

– Кунц Аулок и его компания, – опередил Рейневана гигант с Хвостом на щите, – а дышит еще только один. Сторк из Горговиц.

– Ого! – насупился и закусил губу хозяин Глогувки. – Сторк? И живой? А ну, давайте его сюда.

Волошек тронул коня, с высоты седла глянул на убитых.

– Сыбек из Кобылейгловы, – узнал он. – Сколько уж раз уходил от палача, но вот, как говорится, сколь веревочке ни виться… А это Кунц Аулок, холера, из такой приличной семьи. Вальтер де Барби, ну что ж, как жил, так и помер. Это кто ж таков? Уж не господин ли Сторк?

– Смилуйтесь, – забормотал Сторк из Горговиц, кривя залитое кровью лицо. – Пардону… Помилуй, господин…

– Нет, господин Сторк, – холодно ответил Болько Волошек. – Ополе вскоре будет моей собственностью, моим княжеством. Изнасилование опольской жительницы – это, на мой взгляд, серьезное преступление. Слишком тяжелое для быстрой смерти. Жаль, мало у меня времени.

Молодой князь привстал на стременах, осмотрелся.

– Связать стервеца, – приказал он. – И утопить.

– Где? – удивился Хвост. – Тут же нигде нет воды.

– Вот там, во рву, – указал Волошек, – есть лужа. Правда, невеликая, но голова наверняка поместится.

Глогувские и опольские рыцари затащили ревущего и вырывающегося из пут Сторка ко рву, перевернули и, держа за ноги, впихнули голову в лужу. Рев сменился яростным бульканьем. Рейневан отвернулся.

Прошло много времени. Очень много.

Вернулся Кших из Костельца в сопровождении другого рыцаря, тоже поляка, герба Нечуя.

– Всю воду из лужи выхлестал, негодяй, – весело сказал Хвост. – Только илом подавился.

– Пора бы нам отсюда уходить, ваша княжеская милость, – добавил Нечуй.

– Верно, – согласился Болько Волошек. – Правда, господин Сляский? Послушай, Рейневан, со мной ты ехать не можешь, мне негде тебя спрятать ни у себя, в Глогувке, ни в Ополе, ни в Немодлине. Ни отец, ни дядя Бернард не захотят неприятностей с Зембицами, выдадут тебя Яну, как только он напомнит. А он напомнит.