Бедный маленький мир - Марина Козлова

– Мне жалко археолога, – закручинился президент, который с большим пиететом относился к ученым и представителям творческих профессий. Он уже несколько лет испытывал чувство гуманитарного томления и не раз жалел, что стал финансистом, а не историком, к примеру.

Для доклада президенту глава СБУ соединил собственные данные с автономным расследованием Ираклия и теперь очень боялся, что въедливый президент может заметить места соединений. Но пока все шло нормально.

– А во-вторых, выяснилось, – сказал генерал, – что, уходя, тот биолог почему-то не взял с собой, а оставил коллеге свое главное изобретение, или даже открытие, о значении которого стало известно совсем недавно от этой же коллеги.

– Как выяснилось? – поинтересовался президент.

– У нас свои методы, – уклончиво сказал генерал. – Во время выяснения ни один наш сотрудник не пострадал… ммм… да… Но не только мы интересовались данным вопросом, и нас опередили: устройства были выкрадены из тайника и приведены в действие во время большого скопления людей на открытом концерте в Чернигове этого… как его… ну, неважно. А важно то, что в зоне поражения, так сказать, оказались сразу не меньше десяти – пятнадцати тысяч человек. И важно, что это случилось час назад. О чем сообщил еще до конца концерта некий неизвестный, позвонив нам. Был ли то сам злоумышленник, или он просто располагал информацией, ложь ли его слова или правда – в данный момент неясно.

«Легенда должна быть проверяема и непроверяема одновременно», – мрачно подумал генерал.

Не было никакого телефонного звонка. У часов с величайшими предосторожностями сняли старые ветхие ремешки и заменили их на другие – пластиковые, с логотипом компании «Киевстар», после чего люди Ираклия зашли в толпу, подарили часы двум девушкам (мол, акция кампании: носите на здоровье, пользуйтесь услугами нашей мобильной связи) и сразу отбыли из Чернигова.

За операцию по закрытию города генерал получал пятнадцать миллионов евро в одном из тихих банков Австрии, за отказ – передачу в средства массовой информации досье, содержащего неопровержимые доказательства физической ликвидации ряда высокопоставленных чиновников и журналистов, кое-что о коррупции и его причастности к торговле заповедной крымской землей в особо крупных размерах.

Сработали часы судьбы так, как предвещал исчезнувший бесследно их создатель-биолог, или не сработали, было ли это все его выдумкой или прямо сейчас люди, взявшись за руки, для того, чтобы образовать хоровод или «коло», передают друг другу пароль к изменению генетической программы в онтогенезе, то есть в рамках одной человеческой жизни, – в настоящий момент понять невозможно.

«В том и есть беспроигрышность и непобедимость имитационных сценариев – ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть, – сказал генералу Ираклий. – И мер нельзя не принять».

– Какой-то бред, – поморщился президент.

– А вы включите воображение и представьте в стремительно мутирующем мире себя, свою семью, детей. И всех, кто вас проклянет до седьмого колена. Тут уж лучше перебдеть, мне кажется, – пожал плечами глава СБУ. – Законсервировать город, разобраться, провести консультации, экспертизу…

К девяти вечера по контуру площади Черниговский пивзавод развернул свои палатки и раздавал пиво всем желающим. Подтянулась городская милиция. «Для охраны общественного порядка во время проведения массовых мероприятий», – почему-то виновато объяснил командир подразделения Иванне и Алану. Иванна сказала, что и хорошо, никто ничего не имеет против. Давор в этот раз ничего не усложнял, не нагонял избыточной метафизики, но взвинчивал драйв так, что у звукорежиссера на пульте стал зашкаливать прибор, измеряющий уровень звука. «Скажите ему, пусть сбавит немного, – попросил тот, видавший виды и переживший все черниговские рок-фесты „Братина“. – Мы отдаем звук на спутник, и если будет рваться сигнал, я не отвечаю!» К тому времени темпоритм и плотность знаменитого Даворовского этносимфонизма достигли своего пика, и в нем, наконец, как бы сами по себе, стали выдуваться спасительные пузыри воздуха с колокольчиками и тишиной.

Через два часа Давор встал, снова вышел на авансцену и, пережидая аплодисменты, смотрел на людей. То, что происходило, больше не напоминало стачку заводских рабочих или гражданскую панихиду. Это была нормальная сельская свадьба, где танцуют даже милиционеры. Ярмарка и балаган. Прямо под сценой самозабвенно целовались сразу несколько молодых пар. Иванна с Аланом сидели на зеленом склоне на каких-то картонках, и, судя по тому, что сигарету они курили по очереди, Давор понял, что его помощники нашли общий язык и в настоящее время Алан угощает новую коллегу своей хваленой голландской травой.

Он объявил выход черниговского театра латиноамериканского танца «Фламенко», и пока его люди спускались со сцены с одной стороны, по противоположной лесенке легкой танцевальной походкой на нее уже взбегали девушки в разноцветных боа и с голыми спинами и юноши в рубахах с глубокими декольте.

Давор зашел за сцену и прислонился спиной к какой-то металлической ферме, наспех зашитой толстыми картонными листами.

– Боже… – вслух произнес он, агностик и циник, который всегда только и делал, что полагался на свои силы, – пожалуйста, пожалуйста, Господи…

Он даже не знал, что именно должен попросить и какими словами надо говорить, чтобы услышали там.

И в это время позвонила Санда.

– Я не мог тебе дозвониться, – сказал Давор, – ты была вне зоны. Ну, ты уже знаешь, наверное…

– Помнишь мой красный шарф из Герцег-Нови? – спросила Санда напряженно.

Давор невесело усмехнулся и провел ладонью по лицу.

– Я не могу, – начала жена, – в такой ситуации… Но… Я долго думала и решила, что должна все же тебе сказать… потому что я не умею тебе врать…

– Да и не надо, – прервал ее Давор и почувствовал странное облегчение. – Я все понял. Ты сейчас с ним?

– С ним, – твердо ответила она.

– Ну и хорошо. – Давор чувствовал всей спиной, как стальная конструкция трясется в ритме самбы. – Санда, милая, я понятия не имею, кто он, но попроси его от моего имени – если что, пускай он… позаботится о тебе, что ли… Я не знаю, как говорят в таких случаях… Что? Что ты говоришь? Я не слышу.

– Ты только не умирай, Давор, только не умирай… – Голос Санды звучал как бы из глубины, и он вдруг подумал, что, возможно, та звонит ему из другого времени.

– Нет-нет, – сказал он, – я все делаю, чтобы этого не произошло.

Иванна проснулась ночью оттого, что ей показалось, будто что-то случилось и музыка больше не звучит. Из гостиницы ничего не было слышно, поэтому она сунула ноги в кроссовки, надела плащ и, пряча мерзнущие руки в рукавах, пешком пошла на площадь в темноте и тишине свежей майской ночи. Идти было совсем недалеко, и по мере приближения она волновалась все больше – она ничего не слышала.

Давор не спал вторую ночь и с площади уходить не собирался. Он отправил ее в гостиницу с Аланом и ребятами и велел выспаться, а когда Иванна ему предложила немедленно сделать то же самое, сказал: «Две-три ночи – это нормально», – и объявил начало джем-сейшна сразу с несколькими молодыми черниговскими рок-командами.

– А ты мне нужна живой, – шепнул ей на ухо, когда она подошла к нему, чтобы потрогать за плечо, погладить по руке, потереться щекой о волосы.

Сейчас Давор сидел с гитарой и еле слышно перебирал струны. Сцену освещало всего два галогеновых светильника. Метрах в двух от него сидел с флейтой в руках пожилой полный человек в очках, и Иванна с изумлением узнала в нем Владимира Тимофеевича Артемьева – лучшего, как она считала, аналитика и эксперта по современной и исторической урбанистике. Однажды он принял ее предложение поучаствовать в экспертной сессии по монопрофильным городам, и она не пожалела – ученый был очень эффективным и, помимо массива теоретических знаний и представлений, обладал очень мощным мышлением («опережающим» – сказала бы Иванна) и масштабной, редкой для современного гуманитария, интуицией. Он был способен к «схватыванию» и «удерживанию» больших, сложно организованных контекстов, и Иванну тогда очень подкупила его способность понятно для окружающих работать со смыслами и с содержанием. В этом, помимо прочего, был виден очень хороший педагог.

Артемьев и Давор самозабвенно импровизировали что-то на тему «Времен года» Вивальди. Давор, увидев ее, недовольно покачал головой, а Владимир Тимофеевич, не отрываясь от флейты, кивнул ей и улыбнулся – узнал.

– Иди спать, джана, – строго сказал Давор. – Мы немного поиграем, немного поговорим… Немного послушаем струнный квинтет черниговской филармонии. У них специально для рассвета есть Шнитке. Согласись, что Шнитке на рассвете – в нашей ситуации как раз то что надо.