Красавица и босс мафии - Лола Беллучи

я сосал твой восхитительный сосок? — В ответ Габриэлла издает лишь протяжный стон, и я перестаю двигать пальцами. Ее зрачки расширяются еще больше, когда она понимает, чего я хочу. Хорошо.

— Сейчас. Я намокла сейчас.

Я возобновляю ласкать ее киску и выравниваю наши лица, держа свой рот на почти несуществующем расстоянии от ее рта. Когда Габриэлла поднимает голову, пытаясь коснуться наших губ, я отстраняюсь, отказывая ей в поцелуе.

Я продолжаю теребить ее клитор, пока ее стоны не превращаются в отчаянные крики о кульминации, которые я так обожаю, и когда она закрывает глаза, готовая взорваться в оргазме, я останавливаюсь и убираю руку.

Габриэлла поднимает веки, втягивая в себя большое количество воздуха, и смотрит на меня безучастно, а я лишь шепчу ей на ухо.

— Нормально. — Она несколько раз моргает расширенными глазами, когда снова выравнивает наши лица, но по-прежнему ничего не говорит, и я улыбаюсь.

За последние несколько недель я трахал Габриэллу как сумасшедший на всех поверхностях в этом доме, но в том неистовстве, в которое она меня ввергает, контроль никогда не был в центре внимания.

Очевидно, пришло время это изменить.

Ее бедра двигаются, ища трения, пытаясь найти выход всему тому напряжению, которое накопили мои прикосновения к ее киске. Я высвобождаю ее тело из захвата между моих ног, и Габриэлла хнычет. Стоя рядом с ней на коленях на матрасе, я поднимаю простыню.

— Сними сорочку, — приказываю я, и она быстро поднимает спину и подчиняется, прежде чем снова опуститься на кровать. — Ты хочешь кончить, Габриэлла? — Спрашиваю я, разрывая в руках полоску ткани.

— Хочу. — В ответ раздается стон, сопровождаемый неистовым трясением головы.

— Тогда протяни руки. — Она тут же протягивает их мне, и я туго обматываю ее запястья тканью, завязывая их. Держась за ремешок, свисающий с узла, я тащу их, пока не достигаю изголовья кровати, и Габриэлла следит за каждым моим движением тревожными глазами. — Руки назад.

Она повинуется. Я прикрепляю полоску ткани к пустотелому изголовью, заставляя девочку держать руки поднятыми и наклоненными.

Я встаю с кровати и отрываю еще две полоски простыни. Габриэлла молча облизывает губы, пока я обматываю каждую ее лодыжку импровизированными веревками, а затем привязываю их к передним ножкам кровати, полностью ограничивая ее движения и оставляя ее полностью обнаженной для меня. Это охренительное зрелище, и мой член пульсирует в штанах, когда я останавливаюсь в нескольких шагах перед кроватью, чтобы посмотреть на нее.

Из киски Габриэллы течет влага, пропитывая постельное белье под ее телом, хотя я больше не прикасаюсь к ней. Я не спеша расстегиваю пуговицы на рубашке и снимаю ее. Затем то же самое проделываю с брюками, пока на моем теле не остаются одни боксеры.

Глаза Габриэллы практически умоляют о моменте, когда они увидят меня полностью обнаженным, но этого не происходит, и на лице девушки отражается разочарование, когда она это понимает.

Я забираюсь обратно в кровать.

Опираясь на колени и вытянутые руки, я прижимаюсь лицом к ее открытой киске, глубоко вдыхая женский аромат Габриэллы. Из ее рта вырываются разочарованные стоны, так как она жаждет прикосновений, которые не приходят.

— Так все и будет продолжаться, малыш, — говорю я достаточно близко к ее пульсирующему клитору, чтобы мои слова отозвались в ее чувствительных нервах. Габриэлла стонет, беспокоясь об условиях. — Я спрошу тебя снова, и ты скажешь мне то, что я хочу знать. — Ее дыхание сбивается при этом требовании, и она тяжело сглатывает. — Как прошел твой вчерашний день, Габриэлла?

Я даю ей пять секунд на ответ и, когда она упорно молчит, погружаю язык в ее киску, долго вылизывая ее снизу вверх, что вызывает скандальный крик из ее горла, но это не заставляет меня остановиться.

Габриэлла пытается двигаться, борясь с ограничениями импровизированных веревок и разочаровываясь, когда понимает, что не может. Она хнычет, стонет и вскрикивает с каждым более интенсивным и исследовательским погружением моего языка. За несколько мгновений слой пота, уже покрывавший ее кожу, становится толще, и, когда она выгибает тело, возвещая о скором оргазме, я останавливаюсь.

Я поднимаю позвоночник, сажусь на икры и провожу кончиками пальцев по вытянутым ногам Габриэллы в мучительных движениях вперед-назад.

Она дышит с открытым ртом, на ее лице застыло выражение отчаяния, но с ее губ не слетает ни звука, кроме неконтролируемых вздохов.

Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем я позволяю своей руке коснуться кожи ее бедра. Габриэлла ерзает, пытаясь отстраниться от прикосновения, но, поскольку ее движения полностью ограничены, она не может этого сделать.

Я медленно ласкаю кожу между ее ног, дразня ее еще больше, и снова наклоняюсь к ней. На этот раз я перехожу губами к ее связанным лодыжкам. Я целую их и покрываю всю ее ногу медленными влажными лизаниями. Мой рот переходит к ее промежности и касается мягких половых губ, а затем снова спускается к пяткам.

— Твою мать! — Кричит она, когда я меняю сторону улыбаясь, и мой язык снова начинает пытку, теперь уже на левой ноге.

— Так что там моя мать? — Спрашиваю я, покрывая поцелуями ее мурашки.

— Я познакомилась с твоей мамой.

— И…?

Я продолжаю лизать ее, но, когда Габриэлла отказывается продолжать говорить, я улыбаюсь, наслаждаясь ее сопротивлением гораздо больше, чем она могла бы себе представить.

Я облизываю всю ее ногу, проникаю зубами в область за коленом и продолжаю лизать, пока не прохожу через ее пах, провоцирую вход и спускаюсь вниз. Только когда я начинаю в четвертый раз, она сдается.

— И она была не одна! — Признается она.

Я киваю, и Габриэлла облегченно вздыхает. Я опираюсь на ее тело, поддерживая свой вес на руках и коленях и не отрывая головы от ее бедер.

— А что еще, Габриэлла?

— Еще? — Она задыхается, заставляя меня снова рассмеяться. Я целую ее бедра, и малышка хнычет.

— Да, дорогая моя, что еще?

Мои пальцы ласкают губы ее киски, а язык лижет ее живот и поднимается вверх, пока я не добираюсь до ее маленьких грудей с твердыми сосками. Я дразню то один, то другой своей щетиной, языком, зубами и губами. Я останавливаюсь только тогда, когда стоны Габриэллы переходят в совершенно отчаянные крики.

Она кончила бы от одного моего рта на ее груди, если бы я позволил ей это, но я не позволяю, и все ее тело дрожит, потрясенное, когда я отстраняюсь.

Отчаянно желая облегчения, Габриэлла разводит ноги в попытке сомкнуть их, когда я подношу большой палец ближе к ее клитору. Движения бесполезны,