Кладезь бездны - Ксения Медведевич

   Ребенок шевелится под одеялом, кулачки подергиваются, кряхтение и кхеканье сменяется голодным плачем.

   Я смиренно жду вашего приезда, Тарег-сама, дабы наречь вашему сыну младенческое имя...

   На самом-то деле она уже назвала ребенка. На аураннском - каким-то маленьким, дурацким, круглым, как речной камешек, именем. Подходящим для сморщенного красного личика.

   Сия ничтожная не смеет более беспокоить своего господина...

   Женщина всхлипывает в последний раз и склоняется над кхекающим и плачущим младенцем.

   Если ты меня слышишь, возвращайся скорее, Тарег, мне так страшно...

   Светильник чадит.

   Горят лагерные костры, поднимаются в небо тысячи дымов. В просветах облаков плывет рогатая звезда-обманщица, дешевый фонарик, обещающий на том конце света прощение глупцам. Далеко-далеко отблескивают в темнеющем небе снежные спины гор. Пологие склоны Джабаль аль-Наффаф безжизненно сереют под белым холодным покровом.

   В чаше долины четкими прямоугольниками собрались городские кварталы. Ястреб видит Куфу целиком в череде ее образов: маленькая бедуинская деревня, армейский лагерь, временный город под белесым небом: глинобитные хибарки, пупырышки мечетей, тянущиеся во все стороны палаточные городки. Сквозь призрак давнишней Куфы проступают добротные каменные дома - три века назад халупы снесли и обвели кварталы толстой стеной.

   Окрестные племена присягнули зятю Али, Зайяду, и в Куфу со всех земель аш-Шарийа стекаются сторонники зайядитских толков. Здесь их не притесняют и не давят налогами, не выгоняют с молитвенных собраний, не забрасывают камнями на перекрестках. Зайядиты всех мастей спорят, дерутся в масджид и на площадях, сумасшедшие пророки и шарлатаны потрясают посохами на базарах. Город бурлит, как котел, - крики людей поднимаются над крышами и кувыркаются, как спугнутые голуби.

   В день убийства Зайяда все исповедующие ему верность становятся единым телом. Надевают белые одежды и разбивают себе лбы камнями. Кровь забрызгивает белые накидки, взрослые и дети истошно вопят, по лицам текут красные струйки, острые камни ритмично поднимаются в руках. Бану Худ предали Зайяда, выдали его свирепым воинам Аббаса - и с тех пор искупают свое нечестие покаянием, оплакивают мученика за веру. Куфа тогда видится птичьему зрению калейдоскопом ярких красных капель.

   Ястреб летит к городу, замкнутому в ровный прямоугольник мощных укреплений. Над квадратными башнями южных ворот горят факелы. Лазоревые парные купола Пятничной масджид темнеют в уходящем свете. Под выложенными мозаикой сине-золотыми арками зажигаются светильники, мечеть светится изнутри, как огромная резная шкатулка. В блестящем мраморе площади отражаются золотые огоньки и ряды колонн. По мрамору скользят тени.

   Тени струятся по прямым, древними архитекторами расчерченным улицам, удлиняются в садах, в двориках. Тени затапливают предместья, и в рыхлой земле на северной, суннитской окраине хлюпает густая пахучая жидкость. Незайядитское предместье Куфы безлюдно. Но не пусто. Из канавы вдоль дороги на холм выползает мальчик в грязной рубашке и тихо крадется прочь, подальше от города. Земля дороги красная, канава для второго зрения заполнена кровью по самый верх. Со стороны города мелко топочет ослик, везет кого-то горластого, качаются пустые корзины по бокам. Мальчик кидается в тень и через пустырь бежит к выбитым воротам в стене сада. Бежит, низко пригибаясь. В его глазах страх.

   В саду влажно и душно. На месте пруда квадрат рыхлой земли. Она сочится темным и пахучим. Мальчик возвращается в сад, к семье. Всем, кто лежит под этой черной, плодородной землей. Забравшись на пальму, он видел, как туда стаскивают за ноги тела всех - отца, матери, невольников, троих братьев и двоих сестер. Даже кошку туда бросили. Всех забили камнями на пустыре у стены сада.

   Ястреб видит в широко раскрытых глазах облако пыли. В облаке толкутся люди. "Предатели веры! Да погибнут неверные, не признающие истинного света!". Камни тащат со всех сторон, полными подолами выгребают из канавы. К клубящейся пыли бегут мальчишки с завернутыми рубашками, мелькают пятки - еще камней! Сколько же тут неверных! Мальчишка в полосатом халате проталкивается сквозь гомонящую толпу - ему тоже хочется поучаствовать. Это сын соседа, с соседом отец часто играл по вечерам в нарды. Две недели назад улыбчивый Хафиз заметил: "Слышь, а ты ведь не зайядит, да? Смотри, начнут вас резать, я тебя зарежу...". И посмеялся, поглаживая бороду. А потом продолжил игру. Сын соседа вываливает камни перед собой, подбирает один покрупнее и бросает - прямо в лоб матери. Та падает навзничь с окровавленным лицом, сползает по забрызганной стене с выбитой штукатуркой. Сын соседа радостно кричит, хлопает в ладоши и нагибается за следующим камнем.

   Ястреб кружит над мертвым садом, слушает учащенное, сбившееся дыхание мальчишки. Тот плачет, скорчившись под пальмой. Плачет от бессилия и отчаяния. Горластый феллах, орущий песню, гонит осла мимо сада. Это тоже сосед. Он стоял четвертым в очереди под соседней пальмой. Под соседней пальмой распялили старшую сестру и по очереди ложились на нее и дергались вверх-вниз, словно долбили пестиком в ступку. Все возбужденно гомонили и толкались, спорили, кто перед кем стоял и занимал ли очередь. Потом долго кричали и ругались, стоит ли второй раз, плюнули и сволокли тело со свесившейся мокрой головой на пустырь. Били камнями долго, хотя оно давно не дергалось и не шевелилось.

   Взмахнув крыльями, ястреб разворачивается и летит над городскими кварталами. Попадаются выгоревшие дома, но большая часть жилищ суннитов уцелела: во время погромов их разграбили и убили хозяев - а потом туда заселились веселые, многочисленные крикливые семьи из нищих предместий. Толстые хозяйки в латаных платьях стирали в тазах белье, мешали в казанах похлебку. Чумазые дети шлепали по не видным смертному зрению лужам крови, кидали камешки в запятнанные красным стены. Замытые от крови ковры влажно блестели, на них сидели мужчины и курили кальян.

   Маленькая суннитская мечеть стояла с замурованными входами - потемневшие от пожара арки наглухо, сверху донизу закрывала свежая кирпичная кладка. А среди садов у большой Пятничной мечети выросло новое кладбище с богатыми надгробиями. Там лежали те, кто погиб при штурме дворца наместника - гвардейский отряд отбивался до конца. Под конец осаждающие погнали перед собой связанных суннитов - и гвардейцы прекратили стрелять из луков. И гвардейцев, и суннитов вскоре растерзала ворвавшаяся во дворец толпа. На Кладбище Шахидов - так его назвали горожане - лежали на каменных надгробиях цветы. Зайядиты чтили своих мучеников.