Нежный плен - Роберта Джеллис

Джоанна вздрогнула, но тотчас же выбросила эту мысль из головы. Если не все позволяют себе отпраздновать событие так, как приличествует случаю, это уже плохой признак, очень плохой. Лишь немногие гости осмелились дойти до того состояния, когда сначала говорят, а потом думают…

Когда Джоанна пробежала глазами стол, ее опасения лишь усилились. Она увидела лица матушки и леди Элы. Естественно, они разнились.

Леди Элинор выглядела настороженной, чующей опасность, ее светло-коричневые глаза горели огнем, а тело напряглось от нетерпения. Джоанна едва сдержала улыбку. Ее матушка не выносит ожидания беды, несчастья. Возможно, в эти дни у нее не было особого повода расстраиваться, но когда она чувствует приближение беды, то хочет встретиться с ней немедленно.

Леди Эла, казалось, вот-вот расплачется от волнения. Она ухватилась за стол, чтобы скрыть дрожь в руках, но не переставала причитать о том, как ужасно выходить замуж, какими грубыми и опрометчивыми бывают мужья, то есть делала все возможное, чтобы отвлечь внимание присутствующих от реальной опасности. При всей своей трусости и плаксивости леди Эла оставалась надежной опорой своему супругу и погибла бы с ним, сожалея лишь о том, что не смогла спасти его.

Зато Изабелла как будто и не заметила никакого беспокойства, того, как быстро навели порядок и что, собственно говоря, произошло. Она походила сейчас на холеную, самодовольную кошку, которая только что опорожнила кувшин со сливками. Безразличие королевы к проблемам своего мужа несколько удивляло Джоанну. На этом красивом лице не было, как всегда, и тени беспокойства. На все вопросы у Изабеллы были свои ответы. Ее не волновало, что происходит с Джоном. Она была уверена, что с ней ничего не случится, а остальное не имеет никакого значения. Джоанна вспомнила разговоры о Фиц-Вальтере и королеве. Вполне вероятно, Фиц-Вальтер пообещал Изабелле, что вместо Джона будет править ее сын, Генри, а ее положение останется неизменным. Не в этом ли причина ее спокойствия? Джоанну даже передернуло от отвращения. А быть может, она и сама хочет быть такой же невозмутимой и безразличной ко всему?

Джоанна мельком взглянула на мужа. Он с явным удовольствием жевал яблоко, слегка наклонив голову, чтобы лучше слышать то, о чем ему говорила леди Элинор. После Того как смутьянов утихомирили, несколько минут в зале стояла напряженная тишина, но постепенно шум достиг привычного уровня. Иэн снова успокоился и тоже слушал леди Элинор, Джоанна почтительно повернулась к королю. Он разговаривал с распорядителем пиршества, требуя, чтобы привели актеров, которые куда основательнее займут внимание гостей, нежели жонглеры. Поворачиваясь к королю, Джоанна поймала на себе взгляд Изабеллы. Лицо «кошки у горшка со сливками» напряглось, а медленная улыбка, разжав тонкие губы, обнажила жемчужные зубы. И хотя Джоанне удалось сохранить на лице выражение полного спокойствия, она не смогла уже контролировать ток крови в своем теле. Она побледнела и сразу же поняла, что Изабелла заметила это. Королева засмеялась — тихо, мелодично и радостно: значит, лисица понимает, что угодила в западню!

«Что за невинное веселье», — подумала Джоанна. Она посмотрела на восхитительное желе, которое поставили перед ней. Высокое сооружение колыхалось и дрожало, но каким-то образом удерживалось и оставалось целым. У нее, Джоанны, с этим желе много общего. Пока их никто не трогает, они сохраняют видимость прочности, но, стоит коснуться, как тут же превращаются в бесформенную массу. Изабелла явно заметила, как она смутилась. Королеву не заботит, что страна может развалиться. Она слишком тупа и не понимает: ни Джон, ни Фиц-Вальтер никому не могут гарантировать безопасность в круговороте гражданской войны. Изабелла полагает, что Джеффри не станет защищать ее, Джоанну, а может быть, даже и убедила его не делать этого…

Поскольку страх безрассуден, Джоанне и в голову не приходило, что союз между ее мужем и королевой абсолютно невозможен. По сути дела, Джеффри настолько ненавидел королеву, что, захоти она чего-нибудь, он сделал бы все возможное, чтобы помешать исполнению ее желания. Если бы Джоанна могла сейчас ясно мыслить вообще, она поняла бы, что самоуверенность королевы основывалась на ошибочных предпосылках. Изабелла не могла знать, что у Элинор в свое время просто не было девственной плевы и ее дочь могла страдать тем же. Джоанна убедила себя, что Изабелла намеревается погубить ее, что она беззащитна перед ней.

Появившиеся актеры, похоже, играли очень хорошо. Джоанна слышала взрывы хохота, топот ног, свист и крики одобрения, но не имела ни малейшего понятия о том, что происходит. Она смеялась, когда смеялись другие, пила немного больше обычного и, сохраняя внешнее спокойствие, переносила все муки ада, что разверзся в ее душе. Поддерживало Джоанну лишь ее бесконечное мужество, которое чевозможно было сломить ничем.

Когда первая пьеса закончилась, опять начались танцы. Джоанна почти не замечала, как переходит от одного мужчины к другому, и много смеялась без причины. Время от времени она слышала протестующий голос Джеффри среди взрывов смеха. Но он не танцевал с ней, и это еще больше пугало девушку.

Затем наступили минуты, когда Джоанна едва могла совладать с дыханием из-за страха, необходимости притворяться веселой и нервного напряжения. Однако она не упала в обморок, такой желанный сейчас, а снова села на свое место. Очередная, совсем непонятная ей пьеса была встречена с тем же, а может быть, и большим одобрением гостей. Похоже, она снова танцевала потом. Теперь Джоанна так ушла в себя, что абсолютно не осознавала, что делает и говорит.

Она очнулась, обнаружив себя совершенно голой. Дрожащей от холода Джоанне казалось, что она находится в центре внимания сотни любопытных глаз. Она чуть было не закричала от ужаса, решив, что ее порок стал явным и теперь последует неминуемое наказание. Но перед ней стояли и улыбались ее матушка — милая, родная матушка! — и леди Эла.

Женская рука подхватила ее волосы и приподняла эту завесу, благопристойно закрывавшую ее тело. Другая теплая рука легла на плечо и повернула девушку.

— Разве она не само совершенство? — проворковала Изабелла своим мелодичным голосом. — Посмотрите на эту молочную кожу! Какая безупречная — ни одной царапины, ни одного шрама!

Уже готовая было к панике, Джоанна поняла, что это еще не наказание, ее испытание даже не началось. Как и подобает скромной девушке, она тщетно пыталась что-нибудь предпринять, чтобы укрыться от прикованных к ней взглядов, от этих мимолетных шуток и остроумных реплик. Но что она могла сделать? Джоанна стояла как статуя, в буквальном смысле белая, как молоко, с побледневшими губами. Не утратили своего цвета лишь ее огненные волосы, рыжие завитки под мышками и на бугорке Венеры.