Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

По ее утверждению, через Гучкова были посвящены в масонство до десятка высокопоставленных военных, включая генералов Алексеева, Рузского, Крымова[808]. Есть весьма авторитетное свидетельство Кусковой, которая на вопрос о «заговоре Гучкова» ответила: «Этот заговор был. Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения»[809]. Современный историк русского масонства В. Бра-чев, высказывая немало сомнений, приходит к выводу, что «имеющиеся в литературе указания на его принадлежность к масонству, скорее всего, верны. А. И. Гучков был принят в масонскую ложу еще в 1913 году. Решительное же отрицание этого факта самими масонами объясняется последующей «радиацией» А. И. Гучкова в 1920 году, т. е. исключением из масонства — процедурой, требующей от братьев безусловного отрицания какой-либо принадлежности исключенного к братству»[810].

Полагаю, Гучков все-таки не был классическим масоном. Ведь он не был республиканцем. Как свидетельствовал Кандауров, целью организации было «ниспровержение в России самодержавного режима и установление демократическо-государственного строя. Ввиду такой цели в ложи вовсе не принимались лица, считающимися по своей партийной принадлежности поддерживающими самодержавие, а именно октябристы и стоящие правее (этим самым исключалась возможность участия лидера октябристов Гучкова)»[811]. Даже «Александр Иванович Буревестник» был для наших масонов слишком правым и промонархическим политиком! Но у Гучкова и без того, как мы знаем, было немало других каналов взаимодействия с армейскими чинами, которые по степени секретности ничем не уступали масонским.

Кроме того, возникали специализированные ложи, призванные привлечь важные для братьев фигуры. Например, была создана ложа для Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского (в нее, кстати, входили также Керенский и Некрасов), что позволило масонам обрести влияние на Религиозно-философское общество. Через создание специальной ложи для Кусковой и ее мужа Прокоповича были обеспечены выходы на Техническое и Вольное экономическое общества. По ее свидетельству, «интерес к движению был огромен, и наша пробковая комната (обитый пробкой для звукоизоляции кабинет Прокоповича — В. Н.) действовала вовсю»[812]. К концу 1913 года Верховному совету ВВНР подчинялось 40 лож, в которых насчитывалось до 400 братьев.

С началом Первой мировой войны после недолгого колебания большинство лож Великого Востока народов России решило встать на патриотические позиции, а тогдашний генеральный секретарь Верховного Совета Колюбакин даже пошел на фронт и пал смертью храбрых, освободив место для Керенского. Но этот порыв продолжался лишь до середины 1915 года.

Переговоры о создании Прогрессивного блока начались при активной роли Ефремова и Коновалова и шли на квартире профессора Ковалевского[813]. Исследователь Государственной Думы А. Ф. Смирнов замечал, что «фактически Прогрессивный блок был полулегальным объединением масонских лож, а координатором последних являлся Керенский А. Ф. И нет ничего удивительного, что речи депутатов разных фракций часто совпадали (напр., Керенского, Чхеидзе, Милюкова), ибо они были членами Прогрессивного блока и одновременно влиятельными масонами. Современники употребляли термин «думское масонство»[814]. Смирнов не совсем прав. Милюков не был масоном. А масонская ложа «Роза» была более радикальной, чем Прогрессивный блок в целом. Как говорил один из руководителей Верховного Совета ВВНР социал-демократ Гальперн, «задачи группы во многом аналогичны задачам Прогрессивного блока 1915–1917 гг., только с левым уклоном»[815].

С августа-сентября 1915 года ориентация Великого Востока народов России, как и всех других организаций прогрессивной общественности, кардинально менялась. «Если раньше она принимала оппозиционеров, но не ставила цели насильственной революционной смены режима, а скорее рассчитывала перестроить существующую государственную машину путем проникновения в ее звенья, то теперь она прямо ориентировалась на замену монархии демократической республикой через ту или иную форму переворота»[816], — констатировал Старцев. Это во многом подтверждается откровениями Гальперна. Мстиславский осенью 1915 года предложил братьям «организовать заговор на жизнь Государя», обещая найти для этого подходящих молодых офицеров. Организатора Военной ложи заподозрили в провокации, и больше он не объявлялся. Гальперн подтверждал, что «очень характерной для настроения подавляющего большинства организаций была ненависть к трону и монарху лично»[817]. Не случайно, что в это время в ложах появляются такие пламенные революционеры, как эсеры Авксентьев и Савенков, большевик Скворцов-Степанов. Кстати, история приобщения Скворцова-Степанова началась еще до войны. С ним беседовал Коновалов, сетовавший на невозможность создания единой освободительной организации при наличии большого количества партий и предлагавший неформальные консультации в межпартийном кругу. Скворцов-Степанов доложил обо всем Ленину, который сразу смекнул, в чем дело, и инструктировал: «За сообщение очень благодарен. Оно очень важно. По-моему, на указанных Вами условиях Ваше участие было вполне правильное и для дела полезное… Наша цель информироваться и подтолкнуть на всякое активное содействие революции с возможно более прямой и откровенной постановкой вопроса»[818].

Отражением радикализации масонского движения стал состоявшийся летом 1916 года в Петрограде на частной квартире 3-й Всероссийский съезд ВВНР. Некрасов выступал с докладом, главная мысль которого заключалась в переходе к более решительным формам борьбы. Отражением перемен стали перемены в руководстве Верховного совета, секретарство переходило от левых кадетов Некрасова и Колюбакина к трудовику Керенскому, а от него летом 1916-го — к социал-демократу Гальперну[819]. Впрочем, о составе руководящих органов есть разночтения. Как бы то ни было, накануне революции Некрасов обеспечивал связи с либеральной оппозицией, Керенский — с социалистами всех оттенков, Терещенко — с военными, Ефремов и Коновалов — с бизнесом, ВПК и Земгором. Секретарем городского петербургского совета ВВНР был профессор Политехнического института Дмитрий Рузский, двоюродный брат главнокомандующего сначала Западным, а затем Северным фронтом генерала Рузского. Через князя Урусова поддерживалась связь с Великим Востоком Франции. «Размах движения был огромен. У нас везде были «свои» люди. Полностью контролировались такие ассоциации, как Свободное экономическое общество и Техническое общество»[820], — поделится Кускова. «Организационно братство к этому времени достигло своего расцвета, — свидетельствовал Гальперн. — В одном Петербурге в ложи входило 95 человек. Ложи существовали в Петербурге, Москве, Киеве, Риге, Ревеле, Нижнем, Самаре, Саратове, Екатеринбурге, Кутаисе, Тифлисе, Одессе, Минске, Витебске, Вильне, Харькове»[821]. Следует заметить, что в столице насчитывалось до 27 братств, в Киеве — 8, в Москве и Вильно — по три, в Одессе — 2, в остальных — по одному. В научной литературе мне не попадалась оценка максимальной численности масонов в России накануне революции выше цифры 800.

И организация действительно радикализировалась. «Последние перед революцией месяцы в Верховном совете было очень много разговоров о всякого рода военных и дворцовых заговорах. Помню, разные члены Верховного Совета, главным образом, Некрасов, делали целый ряд сообщений — о переговорах Г. Е. Львова с генералом Алексеевым в Ставке относительно ареста царя, о заговорщических планах Крымова (сообщил о них Некрасов), о переговорах Маклакова по поводу какого-то заговора…»