Разбег. Повесть об Осипе Пятницком - Вольф Долгий

— Прошу простить: какие русские имеются в виду?

Осип опередил Немеца:

— Ленин, большевики.

— Я считаю, нужно помочь, — сказал Гавлена.

— Я тоже так считаю, — сказал Шкатула.

— А мы сумеем обеспечить безопасность конференции? Люди приедут без паспортов, нелегально…

— Надо будет постараться, — улыбнулся Гавлена. — Я полагаю, это дело чести нашей партии, чтобы все прошло хорошо.

— Черт возьми, — рассмеялся Немец, — мне нравится твое настроение, Иоахим!

— Знаешь, мне тоже! — в топ ему ответил Гавлена. И неожиданво подмигнул Осипу: — Отличное пиво, не так ли, товарищ Фрейтаг?

— Превосходное! В жизни не пробовал такого пива!

— Самое лучшее в мире, а?

— Самое лучшее!

Разговор продолжили после завтрака — Осип, Гавлена и Шкатула; Антонин Немец, прощаясь с Осипом (ему нужно было куда-то уезжать), сказал:

— На этих ребят вы можете положиться, Фрейтаг! Они сделают все, как нужно.

«Эти ребята» и впрямь оказались людьми той практической складки, которую Осип выше всего ценил у партийных работников. Они прекрасно представляли себе, что означает подготовка конференции. Первое — явки для делегатов, которые будут прибывать из Парижа и Лейпцига. Далее — жилье; Гавлена заверил, что даже и в отелях будет безопасно… разумеется, поспешил прибавить он, в тех отелях, которые принадлежат нашим товарищам; если этот вариант почему-либо не подойдет — разместим делегатов на квартирах у рабочих. Далее — место, где будут проходить заседания. Шкатула сказал, что это не проблема; самое удобное — здесь же, в какой-нибудь более или менее просторной комнате Народного дома. Осип усомнился, достаточно ли это безопасно — собираться под крышей дома, который, возможно, на мушке у полиции? Насчет «мушки», сказал Гавлена, вы заблуждаетесь: мы работаем легально и у властей, бог миловал, пока что нет ни малейших претензий к нам; что же до Народного дома, то у него, в сравнении с другими местами, есть одно огромное преимущество: здесь за день столько бывает народу, в том числе случайного, — можно ручаться, что русские в этом потоке останутся незамеченными. Осталось договориться о связи; Осип запомнил телефоны, по которым можно звонить; условились о паролях. Когда пришел час прощаться, Гавлена вызвался проводить Осипа на вокзал. Нет, решительно воспротивился этому Осип, ни в коем случае. Но почему же, почему? — искренне огорчился Гавлена; я вам покажу нашу Злату Прагу, поверьте, это самый красивый город на свете. Как-нибудь в другой раз, сказал Осип; я не хочу, чтобы нас видели вместе — сейчас, подчеркнул он. Ну что ж, будь по-вашему, сказал Гавлена; вероятно, вы правы.

— Я вам очень признателен, друзья, — сказал Осип. — Вы крепко нас выручили.

— О чем разговор!

— И еще… только не сердитесь, если покажусь вам излишне назойливым…

— Кажется, я знаю, о чем вы хотите сказать, — мягко перебил Гавлена. — О том, что ни единая душа не должна знать о…

— Не буду отнекиваться: именно об этом. Ни единая душа, верно!

Возвратившись к себе в Лейпциг, Осип первым делом отправил в Париж, Ленину, подробный отчет о поездке в Прагу. Письмо свое тщательно зашифровал, но и при этом не назвал ни Прагу, ни Антонина Немеца, ни Гавлену со Шкатулой: были ведь случаи, когда охранке удавалось подобрать ключ к шифру…

Натан Глазиндлер, по прозвищу Турок, король сувалковских контрабандистов, известил Осипа, что им переправлены за кордон четыре человека, дальнейший маршрут которых — Берлин и Лейпциг. Турок работает без осечек, так что можно не сомневаться — границу эти пока что неведомые Осипу четверо делегатов конференции миновали благополучно. Но вот проходит день, другой — нет товарищей. Осип по нескольку раз на дню наведывался на квартиру, куда, но прибытии в Лейпциг, должны были явиться приезжие товарищи, потом решил выходить ко всем поездам из Берлина — с каждым «пустым» поездом беспокойство его все возрастало.

Беспокойство его, к сожалению, имело под собой реальную почву. Немало опасностей подстерегало делегатов и после удачного перехода границы. В Германии, вблизи русской границы, орудовали агенты пароходных компаний, которые при помощи жандармов арканили русских эмигрантов, насильно заставляя их покупать билеты в Англию и даже Америку. Разумеется, охотников совершать столь дорогое путешествие находилось немного, а тогда жандармы, кровно заинтересованные в каждом пассажире, ибо получали определенный процент с билетом, сажали строптивцев в карантин (прозванный эмигрантами «баней»), где могли продержать и неделю. Добро б еще только этой «баней» ограничивалось дело; случалось а так: разозленные тем, что из рук их уходит «верная» пожива, прусские жандармы возвращали эмигрантов в Россию, к радости своих русских собратьев. Однажды таким вот образом попался даже опытнейший конспиратор Носков… Неужто «баня»?

Осип собирался уже послать кого-нибудь в Гумбинеп и Инстербург, где находились наиболее крупные «бани», чтобы за любые деньги вызволить товарищей из беды, но, по счастью, один из его походов на Баварский вокзал (раннее утро было, еще горели ночные фонари) увенчался успехом. Еще издали он приметил долгожданную эту четверку. Ошибиться было невозможно: самые что на есть россияне! Вот уж воистину, с улыбкой подумал Осип, на всех московских есть особый отпечаток. Еще и какой отпечаток: сапоги, какие не носили в Германии, шапки-ушанки, зимние тяжелые пальто! Вышли на привокзальную площадь, стоят, бедолаги, в нерешительности, не знают, куда податься. Осип устремился к ним, спросил — на всякий случай по-немецки: не нуждаются ли господа в какой-нибудь помощи? Приезжие явно не поняли, один из них, долговязый, весьма недвусмысленно махнул рукой — мол, иди-ка ты, братец, куда подальше!

Но Осип не отступался. Сказал — по-русски теперь:

— Друзья, если не секрет, какая вам нужна улица?

Все тот же долговязый ответил, воинственно нахмурив брови:

— А тебя это не касается!

— Может быть, вы ищете Цейцерштрассе? — все не отставал Осип (на Цейцерштрассе была явка делегатов).

Товарищи переглянулись в замешательстве. Долговязый — то был, позже выяснилось, рабочий из Питера Залуцкий — чуть на крик не перешел:

— Ничего мы не ищем, ничего! Понял, нет?

И все четверо двинулись прочь. До Осипа, хотя он следовал за ними на довольно приличном расстоянии, доносились их громкие голоса. Одни доказывали, что Осип несомненно шпик, притом русский шпик, а коли так, то было бы неплохо затащить этого гада в подворотню и крепко поучить. Кто-то высказал предположение, что шпик едва ли стал бы заговаривать с ними: следил бы издали, и все; а вдруг этот человек пришел нас встречать? Тут один из четверки, коренастый, крепкий (Догадов, делегат из Казани), оставил своих и решительно направился к Осипу. Подойдя вплотную, заорал на всю улицу: