Тирмен - Генри Олди

«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет... »

После института радиологии они побывали в военкомате. Шли пешком, благо недалеко, и всю дорогу молчали. Петр Леонидович разговора не начинал, а Данька боялся. После доктора вера и знание смешались в опасный, грозящий вспыхнуть коктейль. Он поминутно оглядывался, сам не зная, зачем. Смотрел, не идет ли позади Великая Дама?

Глупости...

В военкомате за эти годы ничего не изменилось: узкая лестница, мрачные ступеньки цвета лежалой корицы, плакаты в коридоре. Призывников, правда, не было, потому что воскресенье. Войти удалось не сразу: дежурный на входе отсутствовал, дверь оказалась заперта. Дядя Петя долго жал кнопку звонка, потом объяснял переговорному устройству, что им нужен майор Коломиец... Нужный майор в выходной, оказывается, не в баньке парился и не с друзьями шашлык жарил, а торчал на работе. Посетителей впустили и ни о чем спрашивать не стали.

Майора Данька узнал, хотя прошло пять лет. Потный коротышка в расстегнутом кителе. Он еще сказал призывнику Архангельскому, вмешавшемуся в разговор о диверсионном пистолете: «Знаешь? Ну и захлопни пасть!» Вежливый, значит, майор, приветливый и доброжелательный. Лицо нашей армии. К такому и в выходной не грех зайти.

Годы не изменили майора Коломийца. Он без особой радости пожал руку дяде Пете, волком зыркнул на Даньку, но не стал спорить, когда старик попросил его «показать парню работу с делами». Все прошли в архив, забитый пыльными папками с тесемками. Майор зарылся в папки с головой, чихал, копался, долго искал, наконец нашел одну и выложил на стол. Раскрыл на первой странице.

«Татаринов Александр Иванович, — читал Данька, мимоходом глядя на фотографию лопоухого призывника с рябыми щеками. У него сложилось впечатление, что майор заранее был в курсе, где лежит нужная папка, но чертовски не хотел ее никому показывать. — Год рождения... месяц... адрес... »

Майор толкнул его, встав рядом; толстый майорский палец ткнул в фото, оставив на глянце жирный отпечаток. После визита к доктору Поплавскому Данька уже ничему не удивлялся. Не удивился и сейчас, когда вокруг, не мешая военкомату, качнулся июньский лес, а ниже, у распадка, замельтешили нелепые солдатики в мятой форме, таская какие-то пломбированные ящики.

Руку оттянула тяжесть «Беретты», подарка Любови Васильевны.

Над одним из солдатиков, рябым и лопоухим, мелькали искорки: черные, красные, всякие. Искорки напоминали огоньки свечей в церкви или на праздничном торте: восемнадцать, что ли, огоньков. Данька прикинул, сколько искорок он сможет погасить выстрелами, понял, что не больше половины, даже при наличии запасной обоймы...

Лес свернулся бумажным листом и сгорел дотла.

«Ты что, идиот? — дохнул перегаром майор, багровея. — Леонидыч, этот придурок за пушку схватился! Я Татарина из задницы за уши тащу, добился перевода в стройбат, и что — все коту под хвост, извиняюсь?! У меня призывник с «черным шансом», а ты тирмена привел развлекаться, мать его ити?!»

«Я не хотел... » — промямлил Данька, не зная, в чем виноват.

«Сколько целей ты мог взять, Даниил? — спросил дядя Петя, игнорируя ругань майора. — Половину? Две трети?»

«Половину. С двумя обоймами».

«А «черный шанс» — это когда три четверти. Вот Тарас и хлопочет: сбил до половины, перевел из танковых частей в стройбат... Думаю, Татаринов вернется домой целехонек: Тарас свое дело знает туго».

«Ладно тебе, Леонидыч!» — зарделся майор.

«У нас «горячих точек» нет! — возразил Данька, начиная соображать, какое дело туго знает коротышка Тарас. — У нас в армии тихо... »

Майор высказался насчет «белобилетников», которые не то что пороху — бабьих подмышек не нюхали, и послал всех к чертовой матери. У него выходной, он идет в баню. А Татарина он вытащит, хоть все тирмены-молокососы вокруг гопак пляши и из пукалок стреляй. Ясно? Дядя Петя сказал, что ясно, Данька тоже сказал, что ясно. И майор пошел в баню, а они — в кафе на площади Поэзии.

— Почему мы стреляем? — спросил Данька по дороге. — Почему мы стреляем, а они — иначе?

Дядя Петя пожал плечами:

— У каждого своя работа. И свой талант. Ты небось на пианино не играешь, а Горовиц еще как...

И вскоре заказал себе водки.

— Так все-таки, — не выдержал Данька. — Что мне будет, если я откажусь?

— Ничего, — ответил старик, закусывая бутербродом.

— Совсем ничего?

— Совсем. Слушай, ты, наверное, голодный... Взять тебе пиццу?

Земля ушла из-под ног. Так не бывает. Он, Данька, откажется работать на Великую Даму, плюнет в лицо загадочному начальству, на «плюс первый» больше ни ногой, а ему за это — ничего?

Гуляй, парень?

— Из тира, конечно, попрете... — уныло пробормотал он. Петр Леонидович улыбнулся, распушив шикарные свои усы.

— Отчего же? Работай. На «нулевке» вообще никаких проблем. И на «минус первом», в общем, тоже. С клиентами ты ладишь, руки из нужного места растут. Зинченко тебя одобряет. Ну и я, понятное дело. На «минус втором» — посмотрим. Если при отказнике провал не станет барахлить — оставлю и на «минус втором». Ну а если сбои начнутся... Бывало, что при отказниках дорожка не открывается или оттуда пули залетают. В таком случае — извини. Риск слишком высокий. Хотя, надеюсь, все будет в порядке. Она тебя любит. Надбавка за «целевые выезды» снимется, но в целом зарплата не пострадает, не бойся...

— Я буду работать, — сказал Данька.

— В тире? Конечно, будешь. Я ж тебе говорю...

— Не в тире. Не только в тире. Я буду работать тирменом.

Он набычился и уточнил:

— Я буду продолжать работать тирменом. В «плюс первом».

Минуту назад он поверил Петру Леонидовичу навсегда и безоговорочно. Валтасар, исчислено-взвешено, аудиторская проверка, хлопоты Великой Дамы по сохранению царства на веки вечные... Это все правда. Потому что так не бывает: тирмен уходит в отказники, а ему за это — ничего. Никто не подстерегает предателя на темной улице, беды и злосчастья не сыплются на голову, не угрожают близким и друзьям. На «нулевке» оставайся, и на «минус первом», а на «минус втором» посмотрим, и зарплату сохраним, и связи, и пряник к Новому году...

Нет, так не бывает. Не может быть.

«Я тебе когда-нибудь врал?» — мог бы спросить дядя Петя.

Но не спросил.

«Никогда», — мог бы ответить Данька.

Но не ответил.

Так не бывает. Значит, мы останемся там, где бывает небывалое.

— Ты уверен? Пойми, в нашем деле нельзя по сто раз менять решение...