Искушение фараона - Паулина Гейдж

– И у меня тоже такое чувство, – признался он.

«Не ладится у нас разговор, – думал он в отчаянии. – За эти три дня мы как будто еще сильнее отдалились друг от друга». Стоя в дверях дома, ему кланялась Бакмут, ее платье из грубого полотна развевалось на сквозняке, и Хаэмуас с удовлетворением отметил, что у дальней стены, где проходил коридор, уже стоял на страже один из его воинов.

– Присядь, если хочешь, – пригласила отца Шеритра и, хлопнув в ладоши, отдала краткое распоряжение неизвестно откуда появившемуся чернокожему слуге: – Принеси вина и хлеба с маслом. Скажи госпоже, что приехал царевич Хаэмуас.

– Тебе здесь нравится? – осторожно начал Хаэмуас. Она улыбнулась, но улыбка показалась ему не совсем искренней.

– Я пока только привыкаю к этому дому, – ответила девушка. – Он такой тихий, у нас за эти дни не было никаких гостей, а за обедом почти не играет музыка. Но здесь я чувствую себя свободнее. И только при виде Сисенета я слегка смущаюсь, но это потому лишь, что его я вижу реже, чем остальных. – Она вспыхнула, и Хаэмуас с облегчением узнал свою прежнюю Шеритру и в этом румянце, и в том, как беспокойно зашевелились руки девушки. – Днем, после сна, я провожу много времени с Хармином. Табуба удаляется к себе, а мы с Хармином, Бакмут и одним из воинов гуляем в саду или в пальмовой роще. Я два раза каталась на плоту по реке, но из хозяев никто не захотел составить мне компанию. По вечерам мы все вместе сидим и беседуем или Сисенет читает нам вслух.

– А что ты делаешь по утрам? – спросил Хаэмуас, когда служанка поставила перед ним густое красное вино, а на серебряном подносе подала хлеб с маслом, чеснок и мед. Служанка все время молчала, и в ее молчании было что-то жуткое, противоестественное. Слух Хаэмуаса не различал даже шороха накрахмаленного полотна.

– По утрам я провожу время в обществе Табубы, и мы болтаем о пустяках, о всяких женских глупостях. – Шеритра рассмеялась. – Ты можешь себе такое представить? Чтобы я болтала о такой ерунде?

«Она говорит слишком быстро, – думал Хаэмуас, поднося ко рту чашу с вином. – Какая-то преграда стоит между нами, ее волнение или тревога, пока не могу понять, что именно, а она не хочет открыть мне своих истинных чувств».

– Я уверен, такие разговоры не причинят тебе вреда, – ответил он. – Некоторая доля легкомыслия, дорогая, бывает только на пользу, особенно тебе. Ты всегда была излишне серьезной.

– Кто бы говорил! – воскликнула она со смехом. В этот момент появилась Табуба.

Хаэмуас, член правящей фамилии, не должен был вставать при ее появлении, но он все же поднялся, протягивая руку Табубе и наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. В ту же секунду он понял, что это движение наверняка покажется Шеритре излишне интимным. Он поспешно сел на место. Табуба, дыша прохладой, с привычным изяществом опустилась на большую подушку напротив Хаэмуаса. На ней было белое платье из полупрозрачной сверкающей ткани, украшенное серебряными кистями.

– Я подумал, надо приехать и проверить, не скучает ли еще по дому мое маленькое Солнышко, – начал он, – а также я хотел бы обменяться парой слов с твоим братом, Табуба. Но Шеритра, я вижу, чувствует себя превосходно, а ее вид красноречиво свидетельствует о хорошем самочувствии. Я благодарен тебе.

Он ощущал, как при взгляде на эту женщину с него спадает всякое напряжение – расслабляются мышцы, приятно опускаются плечи, смягчаются даже черты лица. «О, Табуба, – молча взывал он, глядя на ее высокий лоб, перехваченный тонкой полоской серебра, на черные, подведенные сурьмой глаза, устремленные на него, на изящные руки, в томной неге покоящиеся на коленях. Едва очерченные под платьем груди вздымались легко и часто. – Она желает того же, что и я, – радостно думал Хаэмуас. – Я знаю».

– Это я должна выразить тебе свою признательность, – ответила Табуба с улыбкой. Она наложила на губы рыжую хну, и теперь при взгляде на ее рот Хаэмуасу вспоминалась огромная статуя богини Хатхор, возвышающаяся в храме в южной части Мемфиса. Едва уловимая чувственная улыбка Хатхор тоже была окрашена мерцающим влагой оранжевым цветом… – Общество Шеритры доставляет мне огромное удовольствие. С ней я снова чувствую себя юной девушкой. Надеюсь, у нас не скучно. – Она с нежной улыбкой взглянула на Шеритру, и та улыбнулась ей в ответ. «Да они словно две сестры, – думал Хаэмуас, охваченный внезапной радостью. – Когда Табуба поселится в моем доме, они станут подругами».

– Скучно? – с упреком произнесла Шеритра. – Конечно, мне не скучно!

– Значит, домой ты пока не собираешься? – поддразнивал ее Хаэмуас. – Ты не соскучилась по наставлениям матушки?

По раскрасневшемуся лицу Шеритры пробежала легкая тень, и Хаэмуас почувствовал, что его слова прозвучали несколько двусмысленно. Что-то словно подмешано в вино?

– Еще один великолепный букет, – поспешил сказать он, поднимая чашу, и Табуба склонила голову.

– Благодарю тебя, царевич. Мы мало печемся о новых нарядах или веселых развлечениях, но вот вино мы любим только самое лучшее.

У Хаэмуаса вдруг возникло неприятное ощущение, что, говоря «мы», она имела в виду и его дочь тоже, и на мгновение ему показалось, что Шеритра теперь принадлежит не ему, а одной только Табубе, словно по неким таинственным законам она всегда была ближе именно ей. От дальнейшего разговора его избавило появление Хармина. Молодой человек вошел, передал копье слуге и приблизился к ним. Пот стекал с него ручьями, а волосы, лицо и ноги были сплошь покрыты пылью и песком. С любезной улыбкой на устах он поклонился Хаэмуасу, но взгляд его был устремлен на Шеритру. «Все лучше и лучше», – подумал Хаэмуас.

– Приветствую тебя, Хармин, – произнес Хаэмуас. – Надеюсь, ты отлично потренировался, и твои успехи – превосходная награда за тяжкий труд на жаре и в пыли.

Приподняв бровь, Хармин провел рукой по слипшимся от пота волосам.

– Мне кажется, теперь я научился метать копье и точнее, и быстрее, – ответил он, – однако к сегодняшнему дню это не относится. Прошу прощения, царевич, но мне необходимо умыться. Шеритра, бери Бакмут и пойдем со мной. Распорядись, чтобы для тебя установили навес в саду, пока я буду мыться. С твоего позволения, царевич, если ты завершил свои дела с Шеритрой.

Хаэмуас был несказанно озадачен и его надменной фамильярностью, сквозившей в словах, обращенных к юной царевне, и тем, что молодой человек явно полагал, будто его желания намного важнее, чем визит отца. Не ускользнул от его внимания и стремительный взгляд, которым обменялись мать с сыном, пока Хармин говорил, и Хаэмуас удивленно размышлял, что бы такое он мог означать. Шеритра поднялась.