Империя проклятых - Джей Кристофф

– Не уверена, что мы можем рассчитывать на Габи, Аарон.

– Можешь. И д-должна. Я знаю Габриэля де Леона с детства, Диор. Он не святой, поверь мне. – Капитан Авелина усмехнулся и прерывисто вздохнул. – Но он не бросает тех, кого любит. А тебя он любит, не сомневайся.

– Может быть. Но я не собираюсь ждать Габриэля. Я выбиралась и из более мрачных мест и найду способ освободить нас обоих. Я…

– Нет, – прошипел он. – Нет, не говори мне н-ничего, chérie. Если найдешь способ освободиться, я буду молить Бога, чтобы ты доставила моего Батиста в безопасное место. Но не говори м-мне ни слова об этом. Ведь когда Черносерд свяжет меня своей кровью, он может приказать мне рассказать все, что о т-тебе знаю.

Ее пульс участился, на коже выступил пот с кислым запахом.

– Они и меня связывают, – сказала она. – Они заставили меня показать, на что способна моя кровь. Затем Лилид, она… она заставила меня пить.

Затем мы услышали вздох, полный скорби.

– Да поможет тебе Бог, дитя…

– А вдруг мы сможем с этим бороться? – вызывающе прошипела она. – Габи говорил, что это похоже на любовь. Я влюблялась и раньше, но всегда оставалась собой. Я бы никогда…

– Эта любовь не как у смертных, милая. В их венах течет разложение. Темная подделка, лишенная правды, но от этого не менее действенная. Они удостаивают жестокой любовью, Диор. Завистливой, собственнической любовью, противотоком вытягивающей из человека всю нежность и честность. Я видел, как из-за нее жены с улыбкой убивали своих мужей. А родители – детей вопреки всем законам Бога и природы. Это любовь, порожденная адом.

– Но должен же быть хоть какой-то способ разрушить эту связь?

– Если тот, с кем ты связан, умрет, это положит конец чарам. И даже если он жив, но не будет питать тебя своей кровью, связь исчезнет – не через годы, заметь, а через десятилетия. Но в остальном…

Теперь голос Аарона звучал спокойнее, как будто он почти справился со своими страданиями. Но в промежутках между его судорожными вдохами мы все еще чувствовали запах гари от его кожи.

– Я отказался от всего, что у меня было, чтобы быть с Батистом. От всего, ради чего я работал и жил. От будущего. От положения в Серебряном Ордене. От семьи. Я отвернулся от всего этого и ни разу, ни капли не пожалел. Я так его люблю. Всегда любил. Мой прекрасный, самый лучший человек.

Он вздохнул, как маленький мальчик, заблудившийся в темноте.

– Но через две ночи, когда кровь этого дьявола коснется моего языка в третий раз, я буду принадлежать ему. И если он прикажет, я в мгновение ока перережу горло своему возлюбленному и постараюсь не испачкать себе сапоги. Это омут, из которого не выбраться, Диор. В этом весь ужас. Трех ночей достаточно, чтобы создать вечный ад.

– Ты этого не сделаешь. – Диор покачала головой. – Я в это не верю. Я видела, как вы двое смотрите друг на друга. Слышала, как он говорит о тебе, а ты о нем.

– Люблю, – выдохнул он. – Но любовь смертна. А кровь вечна.

Она открыла рот, чтобы возразить, бросить вызов. Но шаги на лестнице заставили ее замолчать, я быстро забралась к ней в рукав, а она отпрянула от двери, крепко сжав челюсти. Сердце у нее бешено заколотилось, по телу разлился жар, когда звук снаружи стих и щелкнул замок. Она сжала кулаки, готовая к драке, но когда дверь со скрипом отворилась, за ней стояла молодая женщина.

– Графиня Дивок приказывает тебе следовать за мной.

Диор моргнула, распрямляясь и разжимая кулаки. Она, конечно, узнала горничную, несмотря на то, что раны от ножа у нее на груди исчезли. Волосы у нее по-прежнему были цвета летнего огня, а хмурые разноцветные глаза уставились на Диор.

– Графиня не терпит ожидания, – рявкнула Тля. – Пошли. Сейчас же.

Служанка быстро направилась к лестнице, и Диор последовала за ней с явной неохотой.

Аарон прошептал молитву.

– Да пребудет с тобой Вседержитель, дитя.

Ее провели вверх по лестнице из подземелья, мимо стола, за которым сидел плотный мужчина с коротко остриженными волосами и ястребиным взглядом, окутанный клубами табачного дыма. Тюремщик кивнул Тле, и, бросив жадный взгляд на его сигариллу, Диор вшла в следующий коридор. Снаружи наступила ночь, в огромном замке горели химические огни – ведь пиявки редко пускали огонь в свои убежища. В дуне царила суета: бегали солдаты и слуги, снаружи, во дворе, звенела сталь и раздавался топот тяжелых сапог, а в черных небесах над всем этим кричали сотни ворон.

Диор шла за служанкой в сам дун. Ее окружали стены из темного камня, а под ногами лежали длинные тканые ковры. Теперь мы сидели на уровне ее подбородка, прижавшись к бьющемуся пульсу и наблюдая из-под спутанных светлых волос. Нас пугало все это, и, очевидно, ее тоже. Но поиски Матери Марин до сих пор не увенчались успехом, и мы по-прежнему оставались беспомощными, вынужденными быть безмолвными свидетелями и время от времени хлопать своими маленькими крылышками по коже Диор, напоминая, что она не одна.

Несмотря на трещины в стенах, оставшиеся после нападения Дивоков, от роскоши этого места захватывало дух: высокие потолки, витражи и декор, достойные королевской семьи. Мы вошли в огромный зал с высокими балками, украшенными узорами. На стенах висели прекрасные доспехи и оружие. Великолепные зеленые гобелены, на которых были вышиты волки, соседствовали с портретами гордых женщин, головы которых украшали золотые обручи. Они были одеты как высокородные дамы, но зачастую в стальных нагрудниках и с мечами, а по правую руку от них стояли мужчины в благородных одеждах.

– Зал Монархов, – пробормотала Тля.

Как мы поняли, это были дамы-лэрды – женщины, которые правили этим городом и кланом в прошлые годы. Спустя столетия после того, как его привели в лоно Единой Веры, Оссвей в глубине души все еще оставался матриархальной нацией, почитавшей женское начало – источник, дарующий жизнь. В оссийской интерпретации Единой Веры центральное место занимала Дева-Матерь, а не Вседержитель – этакий извращенный пережиток языческих времен, когда народы проливали кровь врагов на алтари, посвященные Матерям-Лунам. И хотя эта страна поклялась в верности династии Августинов, на самом деле ею правил не император, а королева-завоевательница.

Во всяком случае, в ночи до прихода Дивоков.

Теперь Диор смотрела на ее статую, устремленную ввысь перед двойными арками лестницы, ведущей из Зала Монархов. Молодая женщина, свирепая, как львица,