История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи - Иван Рожанский

Халкидий — неоплатоник IV в. н. э.; от него до нас дошел комментарий к первым двум третям «Тимея» Платона. Это — очень объемистое сочинение, в пять раз превышающее текст самого «Тимея». Метод Халкидия состоит в том, что он цитирует пространные пассажи из платоновского диалога (в своем переводе на латинский язык), которые служат для него предлогом для рассуждений на те или иные темы, порой не очень связанные с цитируемыми отрывками. Рассуждения Халкидия, порой очень запутанные и маловразумительные, несут на себе явную печать неопифагорейской мистики чисел. Для истории науки наиболее интересна пятая глава комментария Халкидия, в которой говорится об астрономии. В свое время эта глава давала повод оценивать Халкидия как довольно компетентного ученого в отношении знания античной астрономии, значительно превосходящего всех своих римских предшественников. Более детальное изучение текста этой главы показало, однако, что в большей своей части она представляет собой свободный перевод ряда мест (почти половины) трактата по астрономии Теона из Смирны, ученого II в. н. э., которого мы упоминали в пятой главе настоящей книги. Сам Халкидий ни разу не сылается на этот источник. Лишь закончив изложение трактата Теона, Халкидий в конце главы снова возвращается к Платону.

Из отдельных частностей комментария Халкидия отметим, что он повторяет ошибку Теона, утверждая, что Солнце в своем движении отклоняется от эклиптики на угол 1/2° (в созвездии Весов). Для историка астрономии представляет интерес утверждение, что Эратосфен еще придерживался старой (платоновской) точки зрения на порядок расположения планет, согласно которой Солнце идет сразу за Луной, а уже затем следуют Меркурий, Венера и т. д. Отметим также, что комментарий Халкидия является одним из немногих источников наших сведений о системе мира Гераклида Понтийского. Правда, Халкидий говорит только о движении Венеры вокруг Солнца (опуская Меркурий), но это, по-видимому, было с его стороны простой оплошностью. Еще более грубую ошибку он допускает, приписывая Гераклиду (и даже Платону) идею эпициклов.

Несмотря на несамостоятельность Халкидия, его все же следует считать первым латиноязычным автором, который попытался усвоить достижения греческой астрономии.

Время жизни Макробия относится к началу V в. н. э. Сохранились два сочинения этого автора, имевшие большой успех в средние века: «Сатурналии» и комментарий ко «Сну Сципиона» Цицерона. Первое из них представляет собой последний образец литературного жанра, начало которому было положено «Пиром» Платона. Во время римского праздника сатурналий, который, как известно, продолжался несколько дней, некая компания высокообразованных друзей собирается в доме богатого и знатного римлянина Ветия Претекстата и проводит время в беседах па различные занимающие их темы, в том числе и па научные. Эти беседы представляют для нас интерес главным образом тем, что в них содержится множество сведений, касающихся римских древностей, фольклора и религии.

Для историка науки значительно более важным представляется комментарий ко «Сну Сципиона». Не говоря о том, что именно благодаря Макробию мы располагаем полным текстом этого шедевра «золотой» латинской прозы, комментарий интересен тем, что в нем впервые на латинском языке дается сжатое изложение неоплатонистской философии. Основным источником для Макробия послужили, по-видимому, сочинения неоплатоника Порфирия, хотя сам автор утверждает, что основоположником неоплатонизма был Цицерон (подобные анахронизмы крайне типичны для научной литературы поздней античности). Астрономический раздел комментария Макробия содержит массу путаницы и различного рода неправдоподобных сведений; характерно, например, что сплошь и рядом он ссылается на древних египтян, в то же время игнорируя достижения греческой астрономии (возможно, впрочем, что он даже не был знаком с этими достижениями). Несмотря на эту путаницу (а может быть, именно благодаря ей) в средние века Макробий считался одним из высочайших авторитетов в области астрономии.

В лице Марциана Капеллы (V в. н. э.) мы встречаем последнего античного энциклопедиста варроновской традиции. Его единственное сочинение «Брак Меркурия и филологии» (De nuptiis Philologiae et Mercurii) состоит из девяти книг, две из которых служат общим введением, а остальные посвящены соответственно грамматике, диалектике, риторике, геометрии, арифметике, астрономии и музыке. Источниками для Капеллы служили Варрон, Плиний, Солин и какие-то не дошедшие до нас латинские учебники, черпавшие свой материал из соответствующих греческих трактатов (таких, как «Арифметика» Никомаха и «Об астрономии» Теона). Любопытно, что некоторые (правильные!) астрономические данные, сообщаемые Капеллой, не содержатся ни в каких письменных источниках и, возможно, были сообщены ему кем-либо из современных ему астрономов, еще продолжавших наблюдать за небом либо и Александрии, либо в каком-нибудь другом пункте Северной Африки. Но этим, пожалуй, исчерпывается все положительное, что можно сказать о труде Капеллы. Напыщенный стиль, дешевая риторика и безвкусная аллегоричность показывают, насколько деградировала римская проза со времен Цицерона и Цельса. Тем не менее сочинение Капеллы пользовалось большой популярностью в средние века, когда его комментировали такие авторитеты, как Эригена и Ремигий из Оксерра. Для историков римской науки энциклопедия Капеллы представляет известный интерес в той мере, в какой она позволяет реконструировать некоторые места из не дошедшей до нас энциклопедий Варрона.

Глава восьмая

На рубеже двух эпох

Интереснейшей историко-научной проблемой была и остается проблема так называемого «упадка» античной науки. Бесспорно, что в целом наука эпохи Римской империи не могла подняться до тех высот, которые были достигнуты александрийской научной школой в III–II вв. до н. э. Но надо учесть, что развитие науки никогда не происходит равномерно: периоды расцвета той или иной дисциплины сменяются периодами застоя, причем для различных дисциплин эти периоды обычно не совпадают.

Эпоха I в. до н. э. — I в. н. э. не выдвинула ни одного крупного имени в области математики или астрономии, сравнимого с именами Эвклида, Архимеда, Аполлония Пергского, Гиппарха, зато к этому времени относится деятельность крупнейшего ученого стоической школы Посидония, географа Страбона, ботаника Диоскорида. Мы не говорим о замечательных трудах греческих и римских историков этой эпохи — Полибия, Дионисия Галикарнасского, Тита Ливия и других, рассмотрение которых выходит за рамки нашего исследования. Что касается точных наук, то и в них начиная с конца I в. н. э. намечается новый подъем, причем столицей этих наук, как и прежде, остается Александрия. Менелай, Герон, Птолемей, Диофант, Папп, Теон — к любому из этих имен, добавляется определение «Александрийский», бывшее в те времена эквивалентом нынешней фамилии. Уже одно перечисление этих имен показывает, что об упадке точных наук в период II–IV вв. н. э. говорить никак не приходится. Лишь трагическая гибель Гипатии в 418 г. как бы символизировала конец александрийской научной школы, просуществовавшей, таким образом, около семи столетий.

Рассматривая интеллектуальную жизнь этой эпохи ε более широком плане, можно выделить следующие основные направления:

1. Научное направление, связанное в основном с александрийской школой, важнейшие представители которой были только что перечислены. Особенностью научных изысканий александрийских ученых во II–IV вв. н. э. было то, что они не только существенно продвинули классические греческие дисциплины, к каковым следует отнести прежде всего геометрию, геометрическую алгебру, теоретическую и наблюдательную астрономию, но и наметили ряд новых путей, получивших развитие уже в XVI–XVIII вв. Известную стимулирующую роль при этом сыграло использование достижений восточной, в частности вавилонской, науки, существенно отличавшейся от греческой науки классического периода как по своим задачам, так и по методам.

В области астрономии это означало, прежде всего, усвоение богатейшего наблюдательного материала, накопленного вавилонскими звездочетами на протяжении многих столетий. Греческие астрономы заимствовали также принятое у вавилонян деление круга на градусы, минуты и секунды. Любопытно, что именно в связи с этим делением у Птолемея впервые появляется понятие нуля, отсутствовавшее в классической греческой математике. Но в основном деятельность Птолемея была скорее деятельностью завершителя, чем пролагателя новых путей. Его система мира была итогом усилий многих греческих ученых, начиная с Эвдокса, направленных на построение рациональной геоцентрической модели мира, которая позволила бы объяснить все факты, относящиеся к движению небесных тел (σώζειν φαινόμενα — «спасти явления», как говорили греческие авторы). Дальше Птолемея астрономии, основанной на принципе геоцентризма, идти было некуда. Мы говорили выше, при обсуждении системы Птолемея, что эта система уже содержала в зашифрованном виде всю гелиоцентрическую астрономию, какой она предстала человечеству после открытия законов Кеплера. Задача состояла, казалось бы, в немногом — в изменении точки зрения (тем более что в лице Аристарха мы уже имели соответствующий прецедент). В том, что на это потребовалась тысяча с лишним лет, греческие ученые были не виноваты. Можно не сомневаться, что при нормальном развитии, без тех катаклизмов, которые вскоре постигли Европу и прилегающие к ней культурные ареалы, указанный процесс мог бы осуществиться в более короткие сроки.