Невеста рока. Книга первая - Деннис Робинс

— Вам надо прибавить в весе, дорогое дитя, — говорил он. — По-моему, вам станет намного лучше, когда вы будете жить в замке, на свежем воздухе и питаться превосходными продуктами с моих многочисленных ферм.

— О, милая Флер — несказанно счастливая девушка! — вставляла Долли.

Тогда усталые огромные глаза Флер устремлялись на нее, и Долли ощущала, как пылают ее щеки. Действительно, она чувствовала себя ужасно, понимая, с каким презрением относится к ней девушка.

После ухода Сен-Шевиота Долли осеняла Флер крестом.

— Ради Бога, неужели ты не можешь улыбнуться или хотя бы притвориться счастливой, даже если ты не чувствуешь себя таковой? Неужели тебе хочется тосковать? Пойми, даже терпению барона может прийти конец.

— Меня это не волнует, — отвечала Флер, закрывая глаза.

Тогда Долли восклицала в отчаянии:

— Неужели ничего нельзя сделать, чтобы хоть как-нибудь обрадовать тебя?! Чего же ты хочешь, ужасная девчонка?!

— Остаться одной, — шепотом отвечала Флер. — Наедине с моим позором и несчастьем. Будь я католичкой, я бы попросила разрешения уйти в монастырь, где уединилась бы навеки от этого мира.

— Клянусь, ты просто маленькая дурочка! — возражала Долли.

Однажды Сен-Шевиот прислал Флер коробку камелий, в центре которой сверкала восхитительная сапфировая звезда. Рядом лежала карточка со словами:

Пусть моя забота и мои подарки заставят ваши печальные глаза вновь засверкать голубизной этого сапфира. Я буду бесконечно добр к вам, если вы позволите.

Сен-Шевиот

И она — повинуясь настояниям Долли — поблагодарила его за бесценный сапфир, но горестная улыбка искривила ее губы, когда она увидела, что острые края броши вонзились в нежные бледные лепестки цветов.

— Как в мое сердце, — прошептала она. — И как в мою юность.

Сегодня, в день свадьбы, невеста была одета в роскошное платье из очень светлого фиолетового атласа, отделанного изысканными кружевными оборками. Кружевами была обшита по краям и ее шляпка. Прозрачная вуаль свисала с нее. Тонкая фиолетовая бархатная пелеринка, отороченная горностаевым мехом, покрывала белоснежные плечи.

В одной руке, одетой в тонкую перчатку, невеста держала букет фиалок из серебряных листиков. Шею обрамляли сверкающие бриллианты. Она выглядела так восхитительно, так невинно, так трогательно молодо и печально, что мужчины почувствовали себя неловко, словно внезапно ощутив постыдное грубое мужское желание. Но женщины, не зная правды о происходящем, завидовали сказочным драгоценностям Флер.

Сен-Шевиот, великолепный в сером камзоле, вышитом цветочками и с таким высоким воротником, что почти не было видно подбородка, возвышался рядом с девушкой. Она чувствовала его жуткое животное присутствие и ненавидела его.

Еле слышно она отвечала на вопросы. Скоро все кончилось. Под руку с бароном она прошла по проходу между рядами. «Его, его навеки», — мучительно подумала она. С этого мгновения и впредь ее жизнь будет сплошной, нескончаемой пыткой. Респектабельной пыткой, подумала она с цинизмом, который разбил бы сердце Елены Роддни, узнай она, о чем думает ее дочь в этот день.

С безразличным видом новоявленная леди Сен-Шевиот принимала поцелуи и поздравления от родственников и знакомых. Правда, здесь не было единственного человека, которого хотелось видеть Флер сегодня, — милой Кэти, подруги ее детства, но это было невозможно, ибо Долли запретила ей общаться со всеми бывшими близкими друзьями семьи Роддни.

И еще одно беспредельно возмущало Флер — то, что ее вел к венцу такой человек, как мистер Нонсил. Несмотря на то, что она была верна памяти о любимом отце, ей пришлось признать, что бедный папа ошибался в своем поверенном. Она ни на секунду не сомневалась, что мистер Нонсил и Долли были в сговоре. Ей пришлось беседовать с ним и выслушать массу сентенций, состоящих из сухих юридических терминов, в которых она совершенно не разбиралась. Устав от всего этого, она подписала все необходимые документы. Он был льстив, учтив и услужлив, заставляя ее трепетать, когда говорил о ее «сказочно счастливом будущем» после заключения этого столь прекрасного брачного союза. Он сказал, что теперь лорд Сен-Шевиот будет решать, что делать с унаследованным ею состоянием. Он намекнул, что его светлость уже вознамерился продать Пилларз и владения де Шартелье. То есть все переходит в руки барона, он сможет делать все что ему заблагорассудится со всем ее состоянием и ее владениями. С этой минуты и впредь он становится ее опекуном, попечителем и владельцем.

Если ее сердце обливалось кровью при мысли, что она никогда больше не увидит Пилларз, то по крайней мере она могла радоваться, что никогда больше не появится в странной мрачной Бастилии — роскошном замке, бывшем некогда гордостью Люсьена де Шартелье. Об этом месте у Флер сохранились самые жуткие воспоминания. Когда она осмелилась поинтересоваться, что сталось с бедной миссис Ледер, ей ответили, что его светлость назначил женщине пособие. Бедное создание было до такой степени запугано, что, конечно, никогда никому не расскажет о событиях, происшедших в Бастилии той страшной ночью. Она была нема как рыба, когда объявили, что бедняга Джейкоб Ледер погиб, в результате несчастного случая.

Флер старалась не думать обо всем этом, когда стояла рядом с Сен-Шевиотом в гостиной дома Долли. Вокруг ловко сновали слуги, разнося мадеру и марсалу[66], подавая свадебный торт. Это гигантское произведение кулинарного искусства, покрытое сахарной глазурью, прислал из Кадлингтона главный кулинар замка. Верх торта украшали инициалы «Д» и «Ф», связанные кремовым бантиком, знаменующим любовный союз, а на розовой глазури красовался герб рода Сен-Шевиота в обрамлении фиалок, изготовленных из сахара. «Все время фиалки», — подумала Флер устало, несмотря на то, что это были ее любимые цветы.

Ее радовало, что в этот день было пасмурно. Яркий солнечный свет стал бы насмешкой над нею. Еще она была рада, что Сен-Шевиот не повез ее сразу в замок. Ему хотелось поехать с ней в Монте-Карло, где будет много солнца, однако врач Долли предупредил, что здоровье мисс Роддни пока находится в столь слабом состоянии (предположительно, из-за смерти родителей), что длительное путешествие не пойдет ей на пользу. Особенно потому, что она может пережить большое потрясение, когда они станут переплывать Пролив, связанный с такими горестными для девушки воспоминаниями. Так что Дензил внял совету доктора и решил отвезти ее прямо в Кадлингтон. Они должны покинуть Найтсбридж завтра в полдень в знаменитой карете его светлости, управляемой четверкой великолепных коней. В середине пути они сделают остановку в Уайтлифе. Так решил Сен-Шевиот, поскольку неподалеку, в селении Фулмер, находятся охотничьи угодья некоего сэра Пиерза Килманнинга, баронета, с которым барон состоит в приятельских отношениях. Килманнинг с супругой предложили молодоженам апартаменты в своем доме, где они смогли бы переночевать, чтобы на следующее утро продолжить свой путь до Кадлингтона.

При упоминании имени «Килманнинг» Флер почувствовала себя прескверно. Она слышала, как отзывалась ее мать о леди Килманнинг, с которой познакомилась, когда стала госпожой маркизой. Это была одна из тех дам, которых глубоко презирала Елена: средних лет кокетка, живущая только ради своего удовольствия. Муж ее был знаменитым денди в эпоху Регентства[67].

Насколько понимала Флер, теперь ее будут окружать люди, к которым расположен Сен-Шевиот и перед кем закрыли бы двери своего дома ее родители.

Когда они ехали из собора, барон галантно поднес ее руку к своим губам и произнес:

— Неужели вы не можете одарить меня хоть одним словом или улыбкой, леди Сен-Шевиот?

Она даже не подняла глаз. Она молчала. Затем почувствовала, как его сильная рука сжала ее запястье, словно тиски.

— Ответьте мне. Я не потерплю подобного пренебрежения.

Она послушно подняла глаза и, взглянув на него своими прекрасными очами, промолвила:

— Что же вы хотите услышать от меня, лорд Сен-Шевиот?

— Прежде всего я хочу, чтобы вы оставили эту одиозную манеру обращаться ко мне «лорд Сен-Шевиот». Теперь я ваш муж, и у меня есть имя.

Она прикусила губу. Ее муж! Ей еще не верилось в это. В тех редких случаях, когда она разговаривала с Кэти о «вероятном муже», будущее представало в ореоле исключительной романтики.

Барон смотрел на ее нежную шею и видел, как она судорожно проглатывает комок. Он страшно злился, ибо всякий раз, когда заговаривал с нею, она отшатывалась от него, словно в ожидании сокрушительного удара. Что бы он ни делал, ему приходилось всячески успокаивать свою совесть. Девушка была сама виновата, поскольку упорствовала; но это прошлое, разве теперь ей было на что жаловаться?! Разве он не дал ей титул и положение, которые польстили бы даже ее матери? Ему стало жаль себя: ему приходится с таким трудом вытягивать из нее слова. Странная девушка! Она вроде бы не сопротивляется ему, но ее невинность по-прежнему остается при ней. Между ними словно возвышалась непроницаемая стена.