Военные мемуары - Призыв 1940-1942 - Шарль Голль

Что касается "национальной революции", с помощью которой режим Виши пытался прикрыть собственную капитуляцию, то создавалось впечатление, что вишисты увлекаются реформами, из которых некоторые были сами по себе полезны, но в целом они были дискредитированы тем, что их проведение связывали с разгромом и порабощением Франции. Разговоры вишистов о моральном оздоровлении и укреплении власти, даже их бесспорные попытки навести порядок в общественно-экономической жизни на деле выражались лишь в парадах легионеров, возвеличивании маршала Петена, создании многочисленных комиссий и комитетов, а по существу означали подлые репрессии, засилие полиции и цензуры, привилегии и существование черного рынка. Это кончилось тем, что в самом вишистском руководстве появились признаки замешательства и разброда. Вот как развивались события с конца 1940 и вплоть до лета 1942: увольнение Лаваля; создание в Париже Марселем Деа, Делонклем, Люшером, Марке, Сюарезом и другими "Национального народного объединения", которое при прямой поддержке оккупантов резко нападало на правительство и вело крикливую пропаганду в пользу сотрудничества с немцами; бесконечные изменения полномочий Дарлана; отставки членов кабинета: Ибарнегарэ, Бодуэна, Альбера, Фландена, Пейрутона, Шевалье, Ашара и других, которые один за другим заявляли, что возложенная на них задача невыполнима; загадочное и неожиданное прекращение процесса в Риоме{174}; отставка Вейгана; покушение Колетта на Лаваля; назначение последнего главой правительства. Сам маршал Петен открыто признавал свое отчаянное положение. "Я ощущаю скверный ветер, который дует из многих районов Франции, - говорил он, выступая по радио в августе 1941. - Беспокойство овладевает умами. В души вкрадывается сомнение. Авторитет правительства оспаривается. Приказы выполняются плохо. Настоящий недуг охватывает французский народ". В июне следующего года, отмечая вторую годовщину своей просьбы о перемирии, он заявил в речи, транслировавшейся по радио: "Я отнюдь не скрываю, что мои призывы встретили слабый отклик".

По мере того как дутое величие вишистского режима исчезало повсюду, в метрополии возникали очаги Сопротивления. Естественно, речь шла о действиях, очень различных по характеру, часто не очень четко определенных, но преследовавших единую цель. В одном месте составляли, печатали и распространяли разного рода листовки. В другом собирали сведения разведывательного характера о противнике. Мужественные люди создавали группы действия, которые выполняли самые разнообразные задачи: налеты на врага, порчу имущества, получение и распределение грузов, которые сбрасывались на парашютах или доставлялись другими путями, переход из одной зоны в другую, прием или отправку агентов, переход границы и т. п. В ряде мест создавались зародыши организаций Сопротивления, члены которых объединялись между собой либо по указаниям высших инстанций, либо в силу общности взглядов. Одним словом, за внешней пассивностью и бездействием, которые, казалось, царили в метрополии, Сопротивление начинало жить своей активной подпольной жизнью. Бойцы Сопротивления во Франции готовились теперь наносить удары по врагу, несмотря на густую сеть полицейских и доносчиков.

В сентябре 1941 началась серия изолированных нападений на немецких военнослужащих. Первыми были убиты комендант гарнизона в Нанте, офицер в Бордо и два солдата в Париже на улице Шампионне. Затем число убитых стало расти. Мстя французам, враг сотнями расстреливал заложников, бросал в тюрьмы тысячи патриотов, которые потом высылались из Франции, душил штрафами и репрессировал города, где совершались покушения. С чувством мрачной гордости узнавали мы об этой войне одиночек, которые подвергали себя огромному риску, борясь с оккупантами. С другой стороны, гибель французов - жертв ответных репрессий немцев вызывала в наших сердцах скорбь, но отнюдь не отчаяние, потому что мы это расценивали как смерть солдат на поле битвы. Однако исходя из элементарных требований военной науки, мы считали, что борьбой нужно руководить и что к тому же еще не наступил момент начинать открытые боевые действия в метрополии. Борьба, рассчитанная на то, чтобы не давать противнику покоя, затем активные операции внутренних сил Сопротивления в намеченных пунктах, наконец, национальное восстание, которое мы намеревались начать в надлежащий момент, могли бы быть весьма эффективными при условии, что все это удалось бы осуществить как одно целое в сочетании с действиями армий освобождения. Между тем в 1941 Сопротивление едва начинало зарождаться, и, с другой стороны, мы знали, что оно может потерпеть полное поражение буквально еще за годы до того, как наши союзники будут готовы высадиться на побережье.

Вот почему 23 октября я заявил по радио: "Тот факт, что французы убивают немцев, является абсолютно нормальным и абсолютно оправданным. Если немцы не хотят, чтобы мы их убивали, им следует оставаться дома... После того как им не удалось покорить мир, каждый немец знает, что станет либо трупом, либо пленным. Но существует тактика ведения войны. Войной должны руководить те, кому это поручено... В настоящее время мой приказ для оккупированной территории: немцев открыто не убивать! Он вызван единственным соображением: сейчас враг может совершенно беспрепятственно осуществлять массовые убийства наших пока еще безоружных борцов. Напротив, как только мы сможем перейти в наступление, будут отданы соответствующие приказы".

Стремясь сократить свои потери, которые при сложившейся обстановке были слишком велики по сравнению с достигнутыми весьма незначительными результатами, мы вместе с тем должны были использовать реакцию масс на немецкие репрессии в интересах укрепления национальной солидарности и сплочения сил французского народа. 25 октября, на следующий день после казни 50 заложников в Нанте и Шатобриане и 50 патриотов в Бордо я заявил по радио следующее: "Расстреливая наших людей, враг рассчитывал запугать Францию. Франция докажет, что ее запугать нельзя... Я призываю всех французов и всех француженок прекратить всякую работу и всякое движение там, где они будут находиться, в пятницу 31 октября, с 4 часов до 4 часов 05 минут, с тем чтобы это серьезное предостережение, эта мощная национальная забастовка продемонстрировала силу братской солидарности французов и показала врагу, какая опасность подстерегает его повсюду". Накануне намеченного дня я повторил свой призыв. Состоявшаяся забастовка приобрела во многих местах, особенно на заводах, внушительный характер. В результате во мне укрепилась решимость не допускать, чтобы движение Сопротивления вылилось в анархию; напротив, я хотел добиться организованности, не пресекая вместе с тем инициативы, которая была его движущей силой, и не отвергая взаимной изолированности местных организаций, без которой Сопротивление могло бы быть полностью ликвидировано одним ударом.