Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров

— Понимаем, конечно, ты — мама, — Юлик заговорил ласково, как с маленькой. — А где ты работаешь? Кем работаешь?

— Дома. Я мамой работаю, — улыбнулась Надя.

И все улыбались, но уже несколько вымученно. Кто-то вздохнул:

— А что, ничего… бывает…

— Что значит — бывает? — воскликнул Юлик, разворачиваясь на камеру. — Не «бывает», а очень хорошо, что наша Надя занимает почетную должность домашней хозяйки, воспитывающей детей. В одном из своих исследований я категорически настаивал на всяческом уважении к этой функции, в которой женщину пока еще никто заменить не может…

На изображение Юлика наплыл титр: «Кандидат психологических наук Ю.А. Вишневский».

— Да-да, и я убежден, что в свое скромное дело Надя вкладывает все тепло так хорошо знакомой нам еще по школе доброй и широкой души…

— Юлик, погоди, я не о том, — попробовала вставить словечко Надя.

Но Юлик уже развернулся к Леночке:

— Однако, как доказала сегодня Елена Аносова, кроме этого древнейшего предназначения, наша женщина выходит на новые рубежи во всех областях жизни. Это может подтвердить и Людмила Кутузова, которая, я надеюсь, сейчас расскажет об интереснейшем деле, которым она занята…

Камера отвернулась от Нади и уставилась на рыжую Милу.

Надя стояла в школьном коридоре, выглядывая в окно. Из класса вышел солидный Николай.

— Надюша! — окликнул он ее. — Ты чего сбежала? На меня за «папу» обиделась?

— Что ты, Коля, просто за мной должны приехать…

— Слушай, Надежда, а ты чего, собственно, застряла в дому? Давай в мою фирму на работу.

— Спасибо, Коля, только работы мне и дома хватает.

— Нет, погоди, ты не стесняйся, мало ли чего, ну, заел быт… У меня у самого трое детей! Представляешь? Ну и что? Одного — в ясли, другого — в сад, третьего — в школу, а жена — на работу! Вот и решение проблемы.

— Ты уверен, что это — решение? — усмехнулась Надя.

— Конечно! Ты же в классе самая головастая была. Можешь еще выучиться специальности. Не поздно, ты ж еще молодая.

— Ой, Коленька, за молодую тебе вдвойне спасибо!

— Да брось, я серьезно… Не думай, что я недооцениваю домашние дела и все такое. Ты вообще-то правильно заявила: я — мать! У тебя кто? Мальчик или девочка?

И тут Надя начала смеяться. Николай недоуменно глядел на нее.

— Ой, Коля, прости, — оборвала смех Надя. — Не буду и ничего рассказывать.

— Почему?

— Понимаешь, вот Юлик говорит: «Давайте про самое важное». А я что ни вспомню, получается, у меня все самое важное.

— Так про все и расскажи.

— Если про все рассказывать, — снова улыбнулась Надя, — другая передача получится. Не «Страна москвичей», а «Страна Кругловых»…

Клац! — щелкнул фотоаппарат, запечатлев улыбающегося Петьку, а «иностранный» голос произнес:

— Пьер Круглов!

Снова клац! — на фото серьезная Маша, и тот же голос:

— Мари Круглова!

Французов было трое. Седой поджарый мужчина. Лысый толстяк. И дама неопределенного возраста, который в журнале мод называют «возрастом элегантности». Они фотографировали Надиных детей, записывали имена каждого.

Сопровождал французов наш переводчик — с приятной, но несколько застывшей, возможно, даже навсегда, улыбкой.

— А теперь, пожалуйста, всей семьей, — предложил он Наде.

Все выстроились. Французы прицелились.

— Ой! — вспомнила Надя. — А Митенька?

Она убежала и возвратилась с коляской, на борту которой уже было десять звездочек.

— Дмитрий Круглов! — указала она французам на младенца.

Французы записали имя, снова прицелились.

Но Надя опять вспомнила:

— Ой! А Юра? Давайте сюда…

Она перевела свой «взвод» к другой стене, так, чтобы в кадр попал портрет отсутствующего Юры в армейской форме, и указала на него:

— Юрий Круглов. Солдат.

Французы весело закивали, сфотографировали семейство в полном сборе и тут же, вынув из камеры, вручили фото.

— Техника, елки! — захлебнулся Кирилл. — А можно посмот…

— Меньше восторгов! — перебил сквозь зубы переводчик.

— Вас понял, — по-военному четко ответил Кирилл, но не отводил горящих глаз от заграничной игрушки.

— Прошу к столу! — позвала Надя. — К нашему русскому чаю!

Гости в сопровождении детей и Кирилла двинулись в гостиную, стали рассаживаться.

А Надя задержала переводчика в прихожей:

— Может, все же чего покрепче? Гости все же…

— Ни в коем случае! Чай. Как у вас с сервировкой стола?

— Нормально, — усмехнулась Надя. — И рты не рукавом утираем.

— Не рукавом! Да вы, Надежда Павловна, даже себе представить не можете официальный уровень ваших гостей.

— Ну тогда… ой, извините, все ваше имя-отчество не усвою…

— Трибун Николаевич, — ледяным тоном напомнил он.

— Ну тогда, Трибун Николаевич, я, выходит, не соответствую уровню, тогда увольте меня от…

— Еще чего? Все, все, пожалуйста, пьем чай!

Чай был ароматен, пирог был хорош, гости пили, ели, похваливали. Поджарый что-то сказал переводчику.

— Можем ли мы продолжить беседу за столом? — перевел тот.

— А чего же? За столом самая беседа, — улыбнулась Надя.

Поджарый достал маленький, с записную книжку, магнитофон.

Кирилл опять потянулся к чуду техники, но поймал упреждающий взгляд переводчика и сыграл полное безразличие.

Поджарый задал вопрос. Трибун Николаевич перевел:

— У вас десять детей, а вы выглядите так молодо…

— Потому и молодая, что десять детей. — улыбнулась Надя.

— Но как вы успеваете? Одна… а их десять?

— Это верно, одна бы ни за что не успела. А так десять детей помогают.

Французы рассмеялись.

— У вас истинно французский юмор, — сказала француженка.

— Что вы, я серьезно, — смутилась Надя.

— Нет, нет, мы ценим ваш юмор и надеемся, что вы оцените наш. Вот скромный сувенир, который, нам кажется, может быть символом многодетной матери.

Француженка вручила Наде фигуру многорукого Шивы, перечисляя:

— Эти руки — для ухода за детьми, эти — для ухода за домом, эти — для ухода за собой, а эти — для ухода за мужем, его тоже не нужно забывать, а то не выдержит, сбежит!

Опять посмеялись — все вместе. Потом лысый сказал:

— Нашу страну беспокоит падение рождаемости. Как вы думаете, что надо делать, чтобы больше рождалось детей?

— Елки! — искренне удивился папа Кирилл. — Что делать, чтоб дети рождались? Ясное дело, что делать…

И осекся, почуяв, что упростил вопрос.

— Понимаете, — сказала Надя, — я так считаю: чтобы подумать о детях, надо немножко забыть о себе.

— Но, — возразила француженка, — мы, женщины, впервые в истории осмыслили себя как свободные и равноправные личности. Как совместить это с материнством?

— А оно само совмещается, — ответила Надя. — Надо только не с того начинать. Не женщина-труженица, женщина-строитель, женщина-борец и — мать, а наоборот: мать, и значит — труженик, значит — личность, значит — очень полезный член общества. И не надо делать вид, что нет трудностей. И физических, и очень даже материальных.