Белоэмигранты на военной службе в Китае - Сергей Балмасов

Конец отдыху. Сигнал. И колонна вновь вытягивается по дороге. Подходим к горам. Дорога вьется в начавшейся еще широкой зеленой лощине. Горы еще не высоки и пологи. Проходим стороной какую-то деревушку на скате горы. Вся гора как мухами облеплена хун-чен-хуями, в белых костюмах, с красными и черными ромбами на груди, с секирами, ножами, саблями, ружьями всех систем и пиками. Завывают отчаянно трубы, раздаются со всех сторон свист и гортанные крики не то команд, не то черт знает чего. Колонна движется. Белые фигуры быстро-быстро спускаются с гор, вот уже мелькают белые отсветы их в зеленой гуще гаоляна, вот у дороги… И выстрелы… Вначале два, три и после – частый огонь. Стреляют по хвосту колонны, стреляют в упор… Колонна со скоростью не менее аллюра, движется вперед. Пули ложатся по всей колонне. Командир сотни докладывает, что хун-чен-хуи стреляют в упор, налетают с пиками, саблями, что сотне невольно приходится идти не с колонной, а веером, что ранен казак, убита лошадь… Что делать? «Приказ – не трогать хун-чен-хуев!» – говорит командир полка и сердито поводит плечами. Подъезжает начальник бригады. «В чем дело?» Генерал со штабом рысью идет в хвост колонны и врезается в кучу хун-чен-хуев. Те, обалделые, смотрят на них. Стрельба прекращается. Через переводчика начальник бригады возмущенно кричит на окруживших его хун-чен-хуев, по какому праву они открыли огонь, ранили человека, убили лошадь… Приказ Тупана – точный и что они должны его знать и знают… В ответ – рев, тыканье пальцами себя в грудь. Крики, что они «бессмертны», пуля их «не берет» и так далее. Полуанархическая масса, фанатики, не признающие никого, кроме своих стариков. И они, вероятно, точно направляются руками Москвы. Но стрельбы нет. Колонна движется. Стеной с обеих сторон идут с боку хун-чен-хуи, и их – несчитаные массы на горах, в гаоляне, ближе, дальше…

Деревня. Остановка. Требование носилок для раненого. В ответ – вновь рев, угрозы, нежелание дать носилки. Несколько серебряных монет выталкивают из толпы нескольких китайцев в мирной одежде. Первая остановка с раненым улажена. Несут его, а кругом та же белая стена, те же угрожающие взгляды, выкрики, то же бряцание оружием… Горы нависают все ближе. В каждой деревне – такая же остановка, те же, большие или меньшие преграды. Солнце близится к краю гор. Тени приближающейся ночи становятся длиннее. Массы хун-чен-хуев увеличиваются. Горы, теснины наполняются их воинственным криком. Точно тучи белых светлячков заполняют все узкое пространство гор и ущелья… Временами начинается стрельба и нудные песни пуль поют над колонной.

А колонна все идет и идет. А горы все ближе. Вот они совсем нависли над идущими, и тесно ущелье, и поднимается оно ввысь… Там, в вышине – деревня, высшая точка. Люди мрачные, озлобленные. Ответить нельзя, и оружие как лишнее. Стрельба учащается. Бьют в упор по хвосту колонны. Пули чмокают по стенам ущелья. Колонна движется. Пока больше нет раненых, нет убитых. Бог хранит!

Деревня. Остановка. Стрельба прекратилась. Голова колонны – в деревне, вся колонна – в узком ущелье, как в яме. Всеми чувствуется приближение развязки. Томительное ожидание. Кругом – белая стена хун-чен-хуев и сопки вокруг, как бы сплошное белое покрывало… Слышим, что дальше не дают нести раненого, требуют отдать оружие… Томительно. Люди нервничают. Скорей бы! Что будет, но скорее!.. Передается по колонне приказание – быть готовыми, как только двинется колонна, при первом выстреле противника – отвечать ему. Вперед, в голову колонны, вызвана спешенная сотня. Мы окружены кольцом. Минуты, как часы… Немного топтаний на месте, и колонна двинулась.

Наконец-то!.. И выстрел… И адский сплошной огонь, и свист, и крики: «Та! Та!», и рев, и шум, ржание лошадей, лязг и залпы, залпы точные, прицельные, уверенные… Это наши встретили врага… Две наши тыловые сотни, отбив залпами 2 бешеные атаки противника, сели на лошадей и каким-то невероятным способом, годным и исполняемым только в такую минуту, выскочили из ущелья и бросились в конную контратаку, беря врага в лоб и фланг, рубя его, как капусту… Стоны и какие-то нечеловеческие крики заполнили поле, наполнили тишину летней ночи… Через полчаса все было закончено. Последним прострочил по убегавшим в сопки пулемет.

Противник, настолько уверенный в своем успехе, как в то, что завтра снова будет день, противник, глубоко фанатичный, верящий в то, что он неуязвим для оружия, что он – бессмертен, ошеломленный, обалделый, бежал куда глаза глядят, оставив на поле боя сотни убитых и раненых.

Наступила тишина. Колонна спустилась из деревни в лощину и стала собираться. Тишину прорезал сигнал «сбор». «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать». Выход из чрезмерно тяжелого положения, прорыв конницы и разгром противника наголову стоили нам 1 убитого, 8 раненых и десятка лошадей. По сведениям, полученным после от местных жителей, хун-чен-хуев, стоявших ближе всего к колонне и бросившихся первыми в атаку, было до 800 человек, всего же вокруг деревни – до 2 тысяч человек. Потери противника одними убитыми – около 250 человек, раненых – не выяснено. Нас же, русских, при этом насчитывалось едва 200 человек. Так кончилась попытка «красных пик» уничтожить русскую часть. Это был один из мелких эпизодов боевой службы русской конницы в дебрях Китая».

Глава 4

Красные против белых в Китае

Дело атамана Анненкова

Чжан Цзолин сначала искал более известное имя для руководства наемниками, чем Нечаев. Его привлекал атаман Б. В. Анненков, печально прославившийся в годы Гражданской войны расправами с мирным населением Сибири и Семиречья. Несмотря на такую «славу» и долгое время неподчинение Колчаку, его авторитет среди многих белоэмигрантов, особенно среди казаков, был высок. Поэтому для Чжан Цзолина было заманчиво заполучить к себе «черного атамана», чтобы привлечь на службу большее число русских. Однако годы эмиграции и тюрьмы, проведенные у китайцев, сильно отразились на моральном и физическом состоянии Анненкова. В тюрьме, куда он попал, по версии китайцев, «из-за отказа сдать оружие на китайской территории», а реально из-за желания заполучить казну Анненкова, его приучили курить опиум, который снижает волю и притупляет способность здраво анализировать ситуацию. Анненков в этот период мог стать одним из лидеров белой эмиграции Дальнего Востока, но, к удивлению всех, отказался и не принял предложение Чжан Цзолина возглавить русских в его войсках[914].

В то время Анненков, бывший начальник его штаба генерал Денисов и несколько их соратников занимались земледелием, пахали землю и разводили племенных лошадей. В совокупности это давало доход, на который и зарились китайцы. Кое-что у них осталось со времен Гражданской войны, когда они располагали в Семиречье неограниченной властью. И тут появились сведения, что они готовятся ехать в Канаду и уже покупают билеты.

Еще до этого сибирские чекисты получили из Центра от своего начальника Артузова (Фраучи) задание захватить Анненкова и Денисова живыми и доставить в СССР. Известие о том, что Анненков хочет уехать, заставило их поторопиться с «заказом», так как из Канады достать его было намного тяжелее. Операция по захвату Анненкова с соратниками была нужна чекистам, чтобы показать мощь карательных органов советской власти, которые способны сломить любого врага и показать населению СССР нерушимость советской власти. Задачу облегчало то, что часть китайских маршалов пользовалась помощью коммунистов против своих соперников. Одним из них был Фын Юйсян. Получая от большевиков помощь, он не спешил выполнить их волю и выдать им Анненкова. Он опасался, что возмущенные выдачей Анненкова белые валом повалят в ряды его противников, чтобы отомстить за атамана. Поэтому чекисты озадачились идеей, как бы заставить Фына выдать им Анненкова.

По версии историков-чекистов, захват Анненкова произошел так. В г. Ланьчжоу, где жил атаман и его люди, явился под видом закупщика пушнины бывший начальник его конвоя Черкашин, завербованный ГПУ. Он, естественно, не мог не повидать «брата атамана». По версии коммунистов, Анненков якобы передал Черкашину три письма. Тот должен был передать их своим бывшим подчиненным: бывшему начальнику штаба 5-й Сибирской казачьей дивизии полковнику Михайлову, офицеру Иларьеву и доктору Казакову. Михайлов и Иларьев были известны своей службой наемниками. Однако все эти послания «странным образом» попали не к адресатам, а к чекистам. Но реально, если проследить по документам в печати, можно сделать вывод, что в то время Черкашин мог получить только письмо для доктора Казакова, поскольку два первых письма были написаны Анненковым, когда он сидел в китайской тюрьме. Получалось так, что Михайлов и Иларьев в своих письмах передавали Анненкову предложение самого Чжан Цзолина возглавить русских его армии. На эти предложения Анненков ответил решительным отказом, как отказался он и от заманчивого в его условиях предложения от противника Чжан Цзолина, Фына, возглавить часть его войск. Фын Юйсян отстал от него только тогда, когда Анненков пообещал не помогать его противникам. Надо заметить, что Ланьчжоу находился в зоне непосредственного контроля Фына[915]. Чекисты, скорее всего, фальсифицировали ответ Анненкова Михайлову и Иларьеву. Они подделали его письма так, как будто он обсуждает с ними возможность создания белых отрядов в помощь Чжан Цзолину. Чекисты так и не показали ему настоящее письмо Казакову с отказом принять участие в работе с русскими у Чжан Цзолина, а показали первые два письма, в которых он «желал» начать борьбу против него, Фына. Разозленный этим «вероломством Анненкова», Фын Юйсян захватил атамана Денисова и передал их «товарищу Лину» (Примакову), видному представителю СССР в Китае[916]. Когда большевики вывезли Анненкова и Денисова в СССР, они поставили их перед выбором: показательный суд или переход на советскую службу. По одним документам, они ответили на это отказом, выбрав смерть по принципу «лучше быть мертвым львом, чем живым шакалом». Анненков напоследок пожелал коммунистам встретиться с его «братьями казаками» в открытом бою[917].