Пленники - Гарегин Севиевич Севунц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что они тянут там, на складе? Речи застольные, что ли, произносят? Бакенбард любит разглагольствовать во время пьянки… Уже смеркалось, — самое удобное время, ну, почему они не выходят?..
Великанов — тот был спокоен. Казалось, все, что должно было произойти, его не занимало. Он даже посмеивался.
— А что им спешить? Пьют себе и пьют. Целая бутылка спирта… Эх, и я бы с удовольствием пропустил грамм сто!
Гарник уже ворчал на Оника: нашел кому поручить дело. Ананикян наивный парень. На него, конечно, подействовали речи Бакенбарда, — напились оба, и теперь преспокойно храпят где-нибудь в углу.
Между тем все шло так, как было задумано.
Когда Бакенбард совершенно упился, Ананикян с Арабяном подхватили его под руки и вывели из подвала наверх. На дворе было уже совсем темно. Пленные сидели в своих бараках. Лишь около одного из них похаживали две темных фигуры. Вот они двинулись в сторону колодца.
— Смотри: он, кажется, сопротивляется, — шепнул Гарник.
— Нет, просто ноги заплетаются. Стой!.. Подождем, пока они пройдут вперед.
Все было в порядке. Бакенбард шел покорно. Время от времени останавливаясь, он пытался сказать что-то Ананикяну, но голова тут же вяло падала ему на грудь. Ананикян крепко поддерживал бессильное его тело: он знал, что произойдет немного погодя и, стиснув зубы, упорно шагал к колодцу.
Вот и условленное место. Ананикян, упершись руками в обшитый досками колодезный сруб, сказал, сам не слыша своего голоса:
— Сейчас достанем воды!
— Глубокий? — пробормотал Бакенбард, ложась грудью на сруб.
В ту же минуту ноги его оторвались от земли. Он перевалился через край… короткое усилие — и грузное тело скрылось в темном провале.
Три человека отпрянули от колодца, — из черной глуби его донесся гулкий удар всплеснувшейся воды.
Ранним утром около колодца столпились пленные. В лагере поднялась тревога.
— Человек утопился!..
— Где? Кто?
— Кто-то упал в колодец…
К колодцу прибежали надзиратели. Появился начальник лагеря. По предложению одного из пленных привязали к концу веревки железный крюк, и вскоре труп Бакенбарда был извлечен из воды. Опознав утопленника, надзиратели начали выспрашивать сгрудившихся вокруг пленных, как случилось несчастье? Никто не отозвался, свидетелей происшествия не нашлось.
— Вчера… он не был… на работе? — жестко выговаривая слова и отделяя их большими паузами, спросил начальник лагеря, щеголявший знанием русского языка.
— На работе? — переспросил чей-то насмешливый голос. — Когда он ходил на работу? Он считал себя вашим заместителем!
Больше вопросов не было.
Начальник, повернув ногой голову лежавшего на земле Бакенбарда, распорядился:
— Возьмите его. И ай-да! (он так и сказал: «ай-да»).
Пленные расходились.
Филоян, узнав о смерти Бакенбарда, сказал:
— Собаке собачья смерть. Молодцы ребята!..
Он был убежден в том, что Бакенбард не сам упал — и уж тем более не бросился в колодец. Многие из пленных поддерживали его в этом убеждении, но никто не знал, кто мог это сделать. Разговоры на этот счет не умолкали. Единственно, что наводило на мысли о гибели Бакенбарда, это ссора в столовой, после которой арестовали Парваняна. Участники этой ссоры были несомненно известны Филояну.
Однажды он принес из города бутылку вина и пригласил Саядяна, Великанова и Гарника составить компанию. Гарник наотрез отказался, а Великанов сказал:
— Э, почему не выпить по стаканчику?
Однако, сделав глоток, он отодвинул стакан:
— Нет, такое вино я не люблю. Кислятина…
— М-да!.. Но с ереванским коньяком обождать придется, дружище. Будем надеется, что Гитлеру скоро придет капут, тогда и выпьем.
Великанов осторожно уклонился от рассуждений на такую тему.
Филоян был вынужден пить один.
Посоветовавшись, друзья решили не бойкотировать Филояна. Они продолжали наблюдать за ним, следили, с кем он общается, где бывает. Филоян, кажется, чувствовал это, но ни разу не высказал обиды, чем и смягчил в конце концов сердца друзей в свою пользу. В самом деле, человек все время выступает как советский патриот, ругает фашистов… По его манере говорить и держаться нетрудно судить, что в прошлом он не был рядовым.
Однажды после беседы с ним Великанов снова спросил Оника:
— А твой доктор… честный человек?
— Что за вопрос! — Оник пожал плечами.
— Мне все же кажется, что наплели на этого Филояна. Человек как человек!..
— Когда это люди писали у себя на лбу, что они предатели? Отъявленный подлец натягивает маску честного человека, и чем крупнее этот подлец, тем больше у него сноровки притворяться добродетельным. Заруби это на носу…
А через несколько дней в лагере произошло событие, заставившее Оника всерьез пересмотреть свое предубеждение насчет Филояна.
В субботний день вдруг начали усиленно приводить в порядок территорию лагеря. Перед одним из бараков наспех воздвигли нечто вроде трибуны. Говорили, что из Берлина прибудут какие-то военные, а с ними представитель дашнакского центра.
В связи с этим выпустили из карцера арестованных, в том числе и Парваняна.
Гости явились в воскресенье. Их было трое. Один в самом деле оказался армянином; тщедушный, худой, с желтым лицом, он выглядел забавно рядом с здоровенными немцами, прибывшими вместе с ним.
В полдень всех пленных армян пригласили на собрание. Люди столпились перед трибуной, ожидая, что им скажут гости.
Филоян потащил Саядяна и Великанова вперед:
— Пойдем, поглядим поближе на эту дашнакскую обезьяну.
Наконец на трибуне появились гости в сопровождении местного начальства.
Первым выступил с речью один из приехавших немцев. Он сказал, что изучал историю армянского народа и знает, каким гонениям он подвергался. А затем, словно горох из мешка, посыпались из его уст проклятья в адрес русских и большевиков. Он призывал освободить от них Армению.
Следом за ним вышел представитель дашнакского центра. У него был резкий, пронзительно неприятный голос. В патетических местах оратор странно вытягивал свою длинную шею, затем голова его снова уходила в костлявые плечи.
— Мы создадим свободную Армению! — выкрикивал он. — Нам суждено, наконец, осуществить вековые чаяния нашей нации. Вспомните мужество ваших предков, армянские воины! Вспомните, и смело идите на подвиг во имя обновленной прекрасной отчизны!
И тут под самым носом оратора прозвучало, как выстрел:
— Нам не нужна такая отчизна!
Это выкрикнул Филоян. На мгновение все замерло. Пленные в задних рядах поднимались на цыпочки, чтобы разглядеть этого безумца.
Представитель дашнакского центра отскочил, как ужаленный, бросая яростные взгляды на Филояна.
— От чьего имени?! — взвизгнул он. — От чьего имени… вы… говорите это?
Филоян гордо ответил:
— От своего собственного. Мало вам? Так я не один, нас много. От его имени… и от его… и от всех других!
— Предатели нации!.. — прошипел, затрясшись от злости, представитель дашнаков.
— Кто?!
Всегда уравновешенный, медлительный Филоян вдруг