Самая долгая ночь - Грег Кайзер

— Что нам делать, Леонард? — повторила Река свой вопрос.

Пару секунд он молчал, но затем произнес:

— Отведи Симона в лодку, в ту, где Каген, видишь? И садись в нее сама.

Он не осмеливался посмотреть ей в глаза.

Но она заставила его, положила ему на щеку ладонь и развернула его лицом к себе. Осветительная бомба с шипением упала в море, и вокруг снова стало темно, если не считать тусклого света луны и отблесков горящей лодки. Ее лицо показалось ему темной тенью, но он все равно его видел, по памяти. Он знал, где начинается, а где кончается шрам, знал, как сужаются ближе к уголкам рта ее губы, то, как в первый раз ее лицо показалось ему даже некрасивым, а теперь, когда она стала его женщиной, Маус точно знал, что оно прекрасно.

— Нет, только вместе с тобой, и ни минутой раньше, — сказала Река.

Маус кивнул, хотя в темноте его кивок наверняка не был ей виден, и зашагал вдоль глинистого берега, держа наготове «вельрод» и заглядывая в освещенные луной лица. Шагая, он отсчитал некоторое количество слева, которые сядут в эту лодку. Затем, помахав огромным дулом пистолета, сделал знак остальным перейти вправо. Никто не стал спорить, никто не стал возражать, все покорно выполнили то, что им было приказано.

Маус не проронил ни слезинки. Он не плакал с тех самых пор, как отец его пятнадцать лет назад перестал цепляться за жизнь в Бруклинской больнице. Но, раз за разом повторяя по-английски «Простите, так надо», ибо не знал, как это сказать по-голландски, он вскоре возненавидел эту фразу. Всякий раз, когда он произносил эти слова, ему казалось, что он клочок за клочком рвал внутри себя уверенность в том, что сам Господь Бог предначертал ему быть в этот час в этом месте.

Услышав гул мотора, который с каждой минутой рокотал над дамбой все громче и отчетливее, Река с трудом поборола в себе желание забиться под скользкие доски пирса.

Но вместо этого она бросилась на помощь Леонарду. Он был занят тем, что делил толпу на две части, и ей было понятно, зачем. А затем у нее на глазах, словно пронзив воду, к небу устремились сначала четыре, затем шесть, затем восемь остро заточенных желтых карандашей. Следом загрохотали пушки, и это не был самолет.

Луны и желтых линий хватило, чтобы разглядеть силуэт лодки. Но это была не лодка Бурсмы. Длинная и обтекаемая, в два раза длиннее рыбацкого баркаса, она сужалась спереди, и ее нос напоминал иглу.

По мере приближения самолета лучи задвигались, — ей было видно, как они упали на пропеллер, — а затем сошлись в конус. Кончик этого конуса прополз по всему брюху самолета, и во все стороны полетели снопы искр. Но дольше всего они задержались на левом двигателе, который начал плеваться пламенем. Часть пропеллера отлетела прочь.

Немецкий самолет закашлялся, как будто ударился о сук невидимого глазу высокого дерева. Гул двух двигателей неожиданно сделался вдвое тише. Самолет резко сбросил высоту, однако так и не коснулся брюхом прибрежной воды, а устремился в сторону моря. И хотя Река еще несколько мгновений видела пламя, охватившее один из двигателей, не успела она перевести дыхание, как самолет полностью скрылся из вида.

— Слава богу, — прошептала она и посмотрела в ту же сторону, что и Леонард, на катер, который только что отогнал от них самолет люфтваффе. Он шел курсом прямо к пирсу.

Леонард посмотрел на силуэты людей на его палубе.

— Не будем торопиться, — произнес он.

В глубине души он уже знал, кто это такие, еще до того, как моторка пристала к пирсу в шестидесяти футах от них. Еще до того, как на пирс из нее выпрыгнули шестеро мужчин. Но вот голос одного из них, высокого и крупного, с большой круглой головой, явился для него полной неожиданностью.

— Признайся, ты ведь не ожидал, какие неприятности я навлеку на твою задницу? — трубный глас Джека Спарка громыхал даже здесь, на открытом пространстве, где океану, казалось, не было конца и края.

— Джек! — произнес Маус всего одно слово, борясь с охватившим его ступором. Позади и чуть в стороне от Спарка стояли пятеро ганефов. Кто-то топал ногами, чтобы стрясти с ботинок налипшую грязь, кто-то просто застыл со «стэном» наизготовку. Поверх брюк на них были свободные свитера, и лишь Спарк по-прежнему щеголял в дешевом костюме. Даже в лунном свете было видно, что тот сидит на нем мешком. Рука бандита была на перевязи. Значит, тогда на поле близ Бигглсвейда он все-таки не промазал. Что ж, это неплохо.

Маус опустил «вельрод», который вскинул в тот самый миг, когда Спарк сошел с пирса на берег. В принципе ему ничего не стоило всадить в англичанина пулю, но прежде чем он успел бы сделать второй выстрел, как его самого уложили бы на месте. И хотя у Реки есть «стэн», она вряд ли в курсе, что означает для них присутствие Спарка.

— Эй, приятель, что они все тут у тебя делают? — спросил Спарк, помахав рукой в сторону людской массы на берегу. — И где, скажи, тюки, которыми снабдил тебя твой лилипут?

— Леонард, что происходит? — спросила Река.

— Томми, будь добр, забери у них цацки.

— Слушаюсь, Джек, — и Томми осторожно шагнул вперед по грязи, как будто боялся испачкать ботинки. Маус отдал ему «вельрод» и посмотрел на другого ганефа, стоявшего слева, который мог в два счета уложить их с Рекой на месте. Томми потянулся за «стэном», который она держала в руках, но Река не собиралась разжимать пальцы.

— Леонард, кто эти… — начала было она, но Томми, сбив ее с ног, толкнул в грязь, и, не теряя времени, вырвал у нее из рук автомат.

Маус подался вперед, вернее, сжав пальцы в кулак, сделал всего один шаг. Джек покачал головой.

— Она что, твоя зазноба? — спросил он. — Твоя единственная? Она ведь только что назвала тебя Леонард? Значит, вон оно как! А мне казалось, что ты Маус, и этим все сказано.

В этот момент пулеметы на моторном катере заговорили снова, четыре пары, по две пары с каждой стороны невысокой рубки в центре палубы, принялись поливать дамбу за их спинами свинцом. Что ж, даже восемь пулеметов на какое-то время смогут удержать немцев на расстоянии. Увидев, как Река упала, толпа отшатнулась назад.

— Я, кажется, спросил у тебя. Где тюки, которые дал тебе лилипут?

— Тюки? — уточнил Маус. Да, похоже, родного дома ему теперь никогда не увидеть.

Спарк вытащил из кармана пиджака клочок бумаги и помахал им, словно флагом.

— Жду не дождусь, когда получу тысячу тюков господина Эйтхейзена. Тчк. Эта сделка Джека не касается, — процитировал Спарк по памяти. Телеграмма, которую ему прислал Лански. — Нашел эту бумажку в твоем логове на Кингс-Кросс. И кучу других вещей. Карты, например. Списки и графики. И сразу понял, где и когда тебя искать. А еще маленькую коричневую книжечку, а в ней цифирки — количество денежек. Если ей верить, то у тебя имеется двадцать пять тысяч, приятель.

С этими словами Спарк смял телеграмму в комок и бросил ее в грязь.

— Скажи, что замышляет твой лилипут? Какой навар он хочет получить здесь, в Голландии, раз он заявил, что это не моего ума дело? Он что, контрабандой решил заняться? Говорю тебе, мне причитается мой кусок, и я за ним приплыл. А что мне причитается, я знаю.

— Евреи, — ответил Маус, отлично понимая, что в любой момент может превратиться в труп.

— Евреи?

— Мы приехали за евреями. Их здесь целая тысяча, — Маус помахал рукой в сторону безликой толпы. Впрочем, ее уже трудно было назвать безликой, после того, как он был вынужден решать, кому идти налево, а кому — направо.

Река успела подняться на ноги.

— Леонард. Что…

В следующее мгновение пулеметы вновь дали по дамбе очередь, заглушив ее слова.

— Евреи, — задумчиво произнес Спарк и покачал головой.

— Никакого навара, Джек. Никакой «капусты». У меня есть только евреи, и больше ничего, — произнес Маус, а сам ждал, как на это отреагирует Спарк.

Джек Спарк обвел глазами берег, словно только сейчас заметил толпу народа.

— Джек, нам некогда разводить разговоры, — произнес крайний слева ганеф.

— То есть я притащился в эту вонючую Голландию, пустил на ветер три тысячи фунтов, чтобы встретить моих старых друзей из УСО, дружков Гарри О'Брайена, надеюсь, ты помнишь Гарри, а, Леонард? Он так и не вернулся домой, наш добрый Гарри. Три тысячи фунтов я потратил и приехал сюда, чтобы получить то, что мне причитается, и что я вижу? Евреев? — произнес Спарк, с нотками сомнения в голосе.

— Я бы не советовал тебе ввязываться в это дело, Джек, — произнес Маус. — Потому что, стоит тебе попробовать, как Лански этого никогда не забудет. Подумай, как следует, надо ли тебе это.

Спарк ответил не сразу. Он думал.

— Твой лилипут хочет быть героем, верно я говорю? — спросил он наконец. — Считает, что может стать героем, чтобы потом попасть на свои жидовские небеса?