Кровавое евангелие - Джеймс Роллинс

— Мне необходимо произвести калибровку прибора для установления факта, что оболочка была разрушена именно взрывом. Эта операция сделает из нашего маленького приборчика своего рода электронную ищейку.

Он едва успел завершить калибровку прибора, как появился сияющий Распутин. Джордан посмотрел на него напряженно-подозрительным взглядом: все, что делало Григория счастливым, могло стать для них бедствием.

18 часов 46 минут

Эрин повернулась к Распутину, и сразу же рядом с ней возник Рун.

Джордан снова углубился в окончательную настройку детектора следов взрывчатого вещества.

— Добрый вечер! — Распутин встал в центре их группы. Он выглядел возбужденным, и его, казалось, распирало от энтузиазма, что было для него весьма необычным. — Как я полагаю, оборудование, что мы достали, вас удовлетворяет?

— Вполне, — спокойно, без видимых эмоций, подтвердил Джордан. — И оно практически готово к работе.

— Так же, как и я. — Распутин потер руки и улыбнулся. Вид у него был энергичный и счастливый, как у ребенка, которого сейчас поведут в кафе-мороженое.

— У вас появились какие-либо сведения о Книге? — спросила Эрин.

— Возможно. Я знаю, куда ее могли поместить, если она действительно была доставлена обратно в Ленинград в те числа, которые были названы сержантом.

Распутин подошел ближе, положил ладонь на поясницу Эрин и повел ее в середину церкви. Она, идя перед ним, пыталась сбросить его руку со своей спины. Григорий не более секунды задержал на ее спине свою крепкую, словно сделанную из камня ладонь, а затем с едва заметной улыбкой отвел свою руку в сторону. Смысл этого бессловесного послания был ясен: он сильнее ее и сможет сделать с ней все, что ему заблагорассудится.

Видя это, Джордан собрал детектор, встал и, направившись к ней, встал рядом — то ли под воздействием ревности, то ли беспокоясь за нее. А она вдруг поняла, что это взволновало ее не так сильно, как в Иерусалиме. Жар от его тела, преодолевая столь малое расстояние между ними, согревал ее.

Глаза Джордана потемнели: так этот жар согревал — вернее, жег — и его самого.

Распутин, дойдя с ними до середины храма, остановился. Опустившись на колени на мозаичный пол, он вытащил из него одну плитку, расположенную в центре цветка. Сергей подал ему металлический стержень с крюком, наподобие багра. Распутин сунул заточенный конец в щель между плитками и, одной рукой нажав на стержень, приподнял и вытащил из пола круговой элемент, открыв отверстие ведущей вниз круглой шахты.

С джентльменской галантностью он указал на металлическую лестницу, прикрученную болтами к одной стороне шахты.

Согнувшись над отверстием, Эрин заглянула внутрь, но не увидела дна и только почувствовала идущий из шахты смрадный запах.

Она молча отпрянула и вздохнула.

Им предстояло спуститься вниз.

Снова.

Распутин, опередив Джордана, первым встал на лестницу и начал быстро спускаться по ступеням. Стоун, положив в карман детектор, ждал, когда Эрин будет готова спускаться за ним. Себе он назначил роль буфера между нею и Распутиным.

Она была счастлива пропустить его вперед.

Первым делом Эрин сунула руку в карман и, убедившись, что ее фонарь на месте, последовала за Распутиным. Холод металла буквально ожег ее пальцы и ладони, когда она, хватаясь за перекладины, начала самый долгий в своей жизни спуск по лестнице.

Джордан спускался вниз, держась за ступеньки одной рукой. Старался он показать себя или берег травмированную руку? Рана действительно была глубокой, но он не жаловался.

Перед ним спускался Распутин, следом за ним — его паства.

Все внимание Эрин было занято этим долгим спуском и подсчетом ступеней. Она насчитала более шестидесяти, когда ее ноги, потянувшись вниз, нащупали ледяной пол.

Рун помог ей расстаться с лестницей. Его помощь она не отвергла. Но к этому моменту ее пальцы онемели. Эрин отошла в сторону, давая дорогу Джордану, и сунула застывшие руки в карманы.

Джордан, спустившись с лестницы, приветствовал ее радостной улыбкой.

— Когда все это кончится, давай проведем неделю на солнечном пляже. На поверхности земли. «Маргарита»[77] за мой счет.

В ответ Эрин улыбнулась и, пройдя, пригнувшись, под ступеньками, принялась зажимать нос, чтобы не дышать царившим внизу едким смрадом, отдающим человеческими испражнениями.

Русские голоса, доносившиеся сверху, снова переключили ее внимание на Распутина, фигура которого замаячила в круге света сразу, как только он оказался внизу. Десять приспешников Григория толпились за его плечом. Вдруг кто-то поставил на место металлическую крышку шахты, погрузив их в полную темноту.

Через полсекунды вспыхнул яркий фонарь Джордана, к которому тут же присоединился свет фонаря Эрин.

При свете этих двух фонарей они поняли, что находятся внутри грязно-серой бетонной трубы, свод которой был настолько низким, что голова Джордана почти упиралась в него. Стены и пол были покрыты промерзшей серо-зеленой тиной.

Эрин всеми силами старалась удержать подступающую тошноту. Она внушала себе, что сможет выдержать это. Летом здесь наверняка было намного хуже.

Лицо Распутина расплылось в отталкивающей улыбке.

— Тут не так приятно, как в древней усыпальнице, верно?

Эрин только покачала головой.

— Не хотелось бы вас огорчать, но этот отрезок туннеля служит в моем понимании также и усыпальницей, — с грустью добавил он. — Каждую зиму бездомные дети Санкт-Петербурга находят пристанище в канализации. Десятки тысяч таких детей. Мы приносим им горячую еду и охраняем канализационные стоки от проникновения стригоев, но этого недостаточно. Эти бедные создания умирают здесь в темноте, а вашей драгоценной церкви, Рун, на это наплевать.

Корца поджал губы, но промолчал.

Распутин одной рукой одернул складку своей рясы, как это делают леди, оправляя бальные платья, и повел их дальше. Пятеро его прихожан шли за ним по пятам, а другие пятеро составляли арьергард, шагая за Руном, Эрин и Джорданом.

Эрин сосредоточила все внимание на том, куда при следующем шаге поставить ногу и не поскользнуться. Он одной мысли, что она может упасть всем телом на пол, ее буквально передергивало. Эрин чувствовала себя спокойно, видя с одной стороны Руна, а с другой Джордана, хотя их триада не могла бы настоять на своем в случае размолвки с десятком сопровождающих их охранников Распутина — даже с одиннадцатью, если считать его самого.

Рун споткнулся и схватился руками за стену.

— Ты в порядке? — спросил Джордан, направив на него луч своего фонаря.

Алтарники и служители подталкивали их вперед, не давая задерживаться на месте.

Рун не переставая шмыгал носом, как будто постоянно проверяя что-то.

— Вроде бы я чувствую запах какого-то медведя? Вот оттуда…

Эрин принюхалась, но не почувствовала ничего.

— Это не какой-то медведь, — ответил Распутин, кивком указав в глубь туннеля. — Та самая Урса[78] собственной персоной. С тех самых времен. Я думаю, мы должны навестить ее ради прежнего знакомства.

Шедший впереди монах вдруг резко свернул в один из боковых туннелей, и вся троица была вынуждена последовать за ним.

Эрин заметила, как Рун потирает свою правую ногу. Все здесь казалось ей странным и внушало какой-то страх. Джордан тоже наверняка заметил это, потому что снова взял ее за руку.

Пройдя по туннелю еще несколько минут, она тоже почувствовала этот запах. Выросшая в лесах Калифорнии, Эрин сразу узнала этот мускусный душок.

Медведь.

Джордан сильнее сжал ее пальцы.

Шедший впереди Распутин остановился на месте пересечения двух туннелей.

Так же как и в бункере, это место обозначал знак «X».

Перекресток туннелей образовывал площадку размером примерно пятьдесят квадратных футов. Четверо кованых железных ворот, запиравших выходы из туннелей, создавали просторную клетку. В металлические конструкции были вделаны толстые древесные стволы причудливой формы, из которых торчали ветви с листьями, создававшими видимость леса. Эта своего рода декорация тянулась по продолжавшимся за железными воротами стенам туннелей, покрытым разноцветными стеклянными мозаичными панно с изображениями деревьев и птиц. Глубокие тона, свойственные драгоценным камням, сочетаемые с искусным оформлением этого помещения, вызвали в памяти Эрин мозаичные картины в расположенном наверху храме.

Несмотря на эту видимую глазом красоту, она не могла подавить подступающую к горлу желчь. Мускусный душок медведя не мог подавить всепроникающую тошнотворную вонь — запах гниющего мяса и старой крови.

Луч фонаря, направленный Джорданом в клетку, высветил черную, покрытую мехом кучу, свернувшуюся на гнезде из серых костей и хвойных веток.