Крепость Серого Льда - Джулия Джонс

— Ступай, ступай. Я тоже скоро приду, чтобы посушиться.

Эффи повиновалась, с трудом удерживаясь, чтобы не бежать. Внутри она трясущимися руками сняла с крючка фонарь, высекла огонь и зажгла фитиль. В фургон, пока ее не было, проникла сырость, и огонек трещал и ежился. Драсс пуще всего боялся пожара: он велел Эффи всегда ставить фонарь на грифельную доску и ни в коем случае не открывать его. Ей вообще не разрешалось зажигать его, чтобы согреться или осветить фургон — только чтобы подогреть эль или суп, да и это полагалось делать только во время стоянки. Подмешивая в темный эль овес, чтобы сделать его гуще, Эффи размышляла о своем фургоне. Он сработан на совесть по сравнению с другими знакомыми ей повозками. Деревянные ребра, на которые натянут холст, гладкие, как ножки стола, и согнуты так искусно, что можно подумать, будто деревья, из которых их гнули, так и росли. Сам холст соткан плотно, как на шатер для вождя, и навощен с таким тщанием, что никакой дождь сквозь него не проходит. Эффи знала, что такие вещи обходятся дорого, и удивлялась, что Драсс с Клевисом могут себе это позволить.

Как только поставленный на огонь эль начал подрагивать, руки Клевиса в перчатках откинули занавеску. Войдя, он принес с собой дождь: вода сбегала с его орлийского плаща, будто тот был стеклянный. Кивнув на медный ковш с элем, он дал понять, что не прочь выпить. Эффи налила почти доверху деревянную чашу, надеясь, что он не заметит, как она встревожена. Она впервые оказалась с Клевисом наедине внутри фургона. Орлиец и Драсс спали всегда снаружи, в маленькой палатке, и ели тоже отдельно, у обложенного камнями костра, как охотники.

Клевис сел на пустую клетку — спина прямая, свободная рука на колене — и выпил. Кадык у него при этом качнулся, как ручка насоса.

— Славно приготовлено, — сказал он, и у Эффи вспыхнули щеки.

— Я добавила поджаренный овес, мускатный орех, и еще... — Она замялась, не зная, говорить ли, что подлила в ковш немного водки, которую Бинни дала ей для растирания. — И еще подогрела, — неуклюже договорила она.

Клевис глядел на нее так, будто знал то, о чем она умолчала.

— Ты, стало быть, из Севрансов — дочка Тема, внучка Шенна и правнучка Моуга-Молота? — Он дождался ее кивка и стал продолжать густым, обстоятельным басом: — Сильный род. Воинский. Я сражался вместе с Шенном во время Речных Войн, у Зыбкого Моста.

Эффи только моргала. Деда своего она никогда не видела и ничего не знала о нем. Речные Войны происходили лет пятьдесят назад, и почти все, кто участвовал в них, уже умерли.

— Шенн, державший центр, был ранен. Дхунское копье сшибло его с коня, и одна нога застряла в стремени, а конь в панике наступил ему на другую ногу. Вряд ли сам Шенн заметил, что у него лодыжка сломана, хотя все мы слышали, как хрустнула кость. Охваченный боевой лихорадкой, он умудрился снова сесть верхом и держал оборону, пока солнце не село. Мы втроем сняли его с коня. Ступня и лодыжка у него раздулись, как пузыри, поэтому сапог пришлось разрезать. Пальцы на ноге почернели, как сливы, а кость разнесло на такие мелкие осколки, что лекарь девять дней подряд ставил ему припарки. Корри Лунный менял их каждую ночь, и во мху всегда оставалось с дюжину осколков.

Эффи боялась пошевельнуться, чтобы орлиец не прервал свой рассказ. Она ни разу не слышала, что дед был героем: батюшка хвастать не любил и вообще говорил мало. Подробности лечения ее тоже очень интересовали. Хотелось бы знать, чем отец Лайды Лунной смачивал мох, чтобы вытянуть осколки кости. Бинни говорила, что в таких случаях применяется мед и очищенный, сильно посоленный мясной студень. Если закрыть глаза, то можно представить себе, как выходят из раны эти осколки.

— Налей-ка мне еще эля, девонька. У нас в Орле глотки сказителям смачивают не скупясь.

Пристыженная Эффи поторопилась налить ему. Вторая чаша крепкого напитка не помешала Клевису держаться по-прежнему прямо.

— Девять дней спустя Шенна отвезли домой. Больше я его никогда не видел, но порой слышал о нем. Он выучился ходить с палкой и на коне держался достаточно хорошо, чтобы обучать молотобойцев. Он освоил столярное дело, у него родился сын, а еще через несколько лет Шенн мирно умер во сне. Достойно прожитая жизнь. На войну он больше не выезжал, но вряд ли это имело значение после Зыбкого Моста. В тот день Орль и Черный Град одержали над Дхуном победу, и нет в клановых землях человека, который не воздал бы за это должное Шенну Севрансу. Без него дхуниты разгромили бы нас. Они были так близко от моста, что видели каждую щепку на его перилах. Но Шенн дрался как одержимый. Я знаю, что говорю, потому что видел это собственными глазами. Было холодно, но вокруг него воздух дрожал, как от зноя. Казалось, будто он бьется под водой, и из-за этого ты видел каждое его движение миг спустя после того, как он его совершал.

Клевис помолчал, пристально глядя на Эффи. Глаза у него поблекли, как это бывает со всяким на седьмом десятке, но их взгляд пронизывал человека насквозь. Стрелка из лука всегда видно.

— Там, у Зыбкого Моста, твой дед обезумел. Он дрался, как Каменный Бог, сшибал дхунитов с коней и выбивал у них оружие. Довольно было идти за ним следом, чтобы убить врага: каждый молотобоец, с которым он сшибался, падал оглушенный и окровавленный. Мне в ту пору было четырнадцать, и я полагал себя мечником. Я так мало бывал в боях, что думал, будто то, что делает Шенн... то, что нашло на него... самое обыкновенное дело. Лишь со временем я понял, что это далеко не так.

Эффи отвела глаза. Она вдруг почему-то почувствовала себя виноватой, словно Клевис уличил ее в обмане. Теперь она видела перед собой его руки, обезображенные стрелковыми мозолями, все в старческих пятнах.

— Утром в шатре с ним была его сестра, Брида — не красавица, но бесконечно преданная своему брату. Мы ждали его снаружи, несколько человек, все орлийцы. Никто из нас еще не стал белозимним охотником, вот мы и пошли к градскому вождю на службу. Когда Шенн и Брида вышли, она поцеловала его в губы и пожелала ему удачи. Пятьдесят лет помню я этот поцелуй — а почему, до сих пор не знаю.

Эффи беспокойно ерзала на месте. Дождь усилился и гулко барабанил по холщовой крыше. С незакрепленных краев занавески внутрь попадала вода. Эффи, предчувствуя, что Драсс будет недоволен, прибавила огня в фонаре и неожиданно для себя спросила:

— А какой у Бриды был амулет?

Клевис, отвернувшись, поправил занавеску.

— Этого я не запомнил. Вы ведь, Севрансы, все медведи, разве нет?

Ну почему все взрослые врут так неумело? И почему это сходит им с рук? Он рассказал ей о вещах, не поддающихся воображению, а потом взял и оставил ни с чем. Ну уж нет, ничего не выйдет. Эффи взяла свой амулет в горсть и протянула ему.