Фэнтези-2006 - Кирилл Бенедиктов

— Есть кое-какая информация о Фокуснике, — произнес Алфимов.

Лицо Юрковского исказила гримаса, словно он услышал имя своего злейшего врага, но он промолчал. Алфимов продолжил:

— Один из моих людей проговорился Фокуснику о том, что случилось с Селиверстовым и Гвоздухиным. На этот раз, правда, он тут же мне во всем признался…

Здесь Юрковский вскочил, пытаясь что-то сказать, но зашелся яростным кашлем. Прокашлявшись, он вымолвил:

— Да что такое с нашими людьми? Как этому безумцу удается подобное? Он очаровывает с первого взгляда, что ли? Гипноз какой-то? Николай, я же просил приставить к нему самых надежных людей!

— Я так и сделал, Николай Кондратьевич, — оправдывался Алфимов, — но что-то у нас с самого начала пошло не так.

— Это вы верно подметили, — согласился Юрковский, прилагая огромные усилия, чтобы не разразиться ругательствами. — Продолжайте.

— Так вот, охранник доложил мне, что подробности обстоятельств смерти недавних, скажем так, подельщиков Фокусника произвели на того очень сильное впечатление. Поначалу он упорно допытывался про треугольники и в особенности про узор внутри одного из них. Разузнав все, он на какое-то время затих, совсем не притронулся к еде, а вскоре начал вдруг швырять по камере свои книги, сопровождая это смесью нецензурной брани и какой-то тарабарщины. Разбросав книги, он бросился на пол и бился в истерике.

— А в каком состоянии он в данный момент? — поинтересовался я.

— Вот уже сколько времени сидит на полу камеры, обхватив голову руками, и что-то бормочет себе под нос, — ответил Алфимов.

— Час от часу не легче! — воскликнул Юрковский. — У меня этот тип уже вот где, — он хлопнул себя по загривку. — А теперь-то что с ним? Жалко стало людей? Но ведь ему чуждо сострадание. Придется нам снова беседовать с господином Фокусником, и в этот раз я хочу получить ответы на все вопросы…

Когда Фокусник в сопровождении конвоя вошел в кабинет начальника тюрьмы, я не поверил своим глазам. Это был словно совсем другой человек: от былого высокомерия и самодовольства не осталось и следа — в кабинет зашел отчаявшийся узник с загнанным взглядом, неспособный вызвать у присутствующих ничего, кроме жалости. Похоже, что и физическое его состояние изменилось далеко не в лучшую сторону, о чем недвусмысленно говорили осунувшееся лицо и мешки под глазами.

Посмотрев на Юрковского и увидев выражение его лица, я подумал, что он сейчас, в лучшем случае, попросту задушит бедолагу. К счастью, Николай Кондратьевич не оправдал моих опасений. Вместо этого он обратился к Фокуснику на удивление спокойным тоном:

— Гвоздухин и Селиверстов — это тоже ваших рук дело?

Фокусник опустил глаза и отрицательно помотал головой.

— Что-то не заладилось, ведь так? — продолжал допрашивать его Юрковский. — Грандиозный план дал осечку и лопнул ко всем чертям, верно, маэстро? Все эти шарики-кружочки полетели прямехонько псу под хвост…

— Перестаньте упражняться в красноречии, господин начальник тюрьмы, — тихо, но уверенно произнес Фокусник, чем слегка озадачил Юрковского, и тот не нашелся, что ему возразить. — Я видел их всего один раз в своей жизни, много лет назад… — Никто из нас не понял, о ком идет речь, и Фокусник не замедлил с разъяснением: — Я говорю о треугольниках, которые на днях появились в Зеленых Камнях. Судя по тому, что я слышал, это именно они. К сожалению, это они…

Произошло это во времена моих странствий по Индии — стране, хранящей несметное число древних тайн. Я был молод и полон сил. Зарабатывал деньги тем, что давал представления на базарах и площадях индийских городов. Со мной была девушка-индианка — самое удивительное и прекрасное создание, когда-либо встречавшееся в моей жизни. Ее звали Дая. Я подобрал ее на одной из дорог, где она нищенствовала и побиралась среди грязного людского отребья. Не знаю, как мне удалось различить ее в этом стаде? Наверное, меня покорил взгляд ее карих бездонных глаз и что-то еще, чего я не могу объяснить до сих пор.

Вскоре мы стали выступать вдвоем. Я смешил публику всевозможными шутовскими выходками, Дая очаровывала всех своими неподражаемыми танцами, а в конце каждого выступления она заходила в сооруженный мной импровизированный шатер и… исчезала. Толпа начинала реветь, когда я, сорвав покрывало, демонстрировал, что внутри совершенно никого нет.

Вечерами после этого я всегда находил Даю в условленном месте, и мы устраивались на ночлег в одном из гостеприимных домов, где моя индианка танцевала лишь для меня одного. Я никогда не был так счастлив, как в те дни, ибо мне принадлежало не только ее нежное упругое тело, но и душа. Да, наши души были словно единым целым. Никто не понимал меня так, как Дая.

И вот однажды, после очередного выступления я пришел за Даей в условленное место, но ее там не оказалось. Я побродил вокруг, подождал, но она не появилась. Тогда я пошел в дом, где мы ночевали последнее время, но и там ее не было. Я сильно волновался за нее, но мне ничего не оставалось, как ждать, так как знакомыми в том городе мы не обзавелись, и искать ее было негде.

Еда в горло не лезла, и поэтому я, не ужиная, лег на нашу постель и остался наедине с тревожными мыслями, одна за другой приходившими в голову. Ближе к рассвету меня все-таки одолел сон.

Проснувшись и не обнаружив любимой рядом, я вернулся в то место, где мы должны были накануне встретиться — туда, куда я перемещал ее при помощи, как вы изволили выразиться, «шариков-кружочков». Это был древний полуразрушенный и заброшенный храм на окраине города, сразу за которым начинались джунгли. По куполу храма расползлась гигантская трещина, словно от обрушившейся сверху гигантской сабли. От тораны[15] осталось лишь несколько жалких фрагментов. Дикая растительность подступила к самым стенам, наползала на древнюю постройку, словно хотела ее окончательно раздавить, поглотить своей зеленой массой всякие следы человека. Уцелевшей выглядела лишь скульптура какого-то женского божества, выполненная из песчаника. Она была похожа на Даю, как мне тогда показалось, отчего сердце еще сильнее сдавила тоска.

Но, как и накануне вечером, Даи в храме не оказалось. Я заглянул почти за каждый камень, прочесал близлежащие джунгли, кричал и звал ее. Тревожные мысли роились в голове. Что с ней случилось? Чей-то злой умысел, дикие звери, что? Она была так наивна и доверчива!

В полном отчаянии я снова вернулся в развалины храма и уселся на каменный пол, прислонившись спиною к стене. Я внезапно осознал, что жизнь без Даи не имеет для меня никакого смысла. Не знаю, сколько я там просидел, терзаясь угрызениями совести и бесцельно блуждая взглядом по трещинам в стенах. Наступление полдня я не заметил. Не обращал внимания и на многочисленные рельефные изображения на стенах, облупившиеся от времени или, скорее всего, от чьего-то варварского вмешательства.