Серебряные слезы - Татьяна Тронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был единственный день, когда Викентий отсутствовал, и мы не преминули этим воспользоваться.
– Вот придет он завтра и обалдеет... – мечтательно сказала Аглая, оглядывая кабинет. – Наверное, думает, что мы забыли. А мы ничего не забыли! Так, Ковальчук, двигай этот шкаф на место – только осторожнее, Толстого не свали...
– А что символизируют классики? – робко спросила тоненькая Вика, заливаясь краской. – Не очень понятно...
– Все даже очень понятно! – возмутилась Аглая. – Это значит, что они тоже пришли поздравить Викентия. Ведь он, можно сказать, повелевает всеми ими, как руководитель Филологического института.
– Грандиозно! – с натугой воскликнул Ковальчук, двигая шкаф.
– Так, Лизочка, а ты прикрепи эти плакаты в предбаннике, чтобы, значит, Викентий сразу прочувствовал, как мы его любим... – командовала Аглая.
– Как-то страшно здесь хозяйничать... – поежилась я, разглядывая плакаты. – А ну как Викентий разозлится, что мы к нему ворвались и все переставили?
– Ничего подобного! Уж я-то его знаю...
Ковальчук куда-то ушел и через двадцать минут вернулся с бюстом Карла Маркса.
– Вот... Уф! – с гордостью произнес он, ставя Маркса в один ряд с классиками литературы. – Чтобы, значит, до кучи. В подвале стоял, за сломанными стульями.
– Это кто? – с любопытством спросила Вика. – Я что-то такого писателя не помню... А, наверное, Максимилиан Волошин! Как же я сразу не узнала...
– Ковальчук, ты спятил! – От возмущения у Аглаи даже очки свалились с носа, но она успела их вовремя поймать рукой. – Кого ты нам принес?!
– Как – кого? – обиделся Ковальчук. – Бюст!
– Так это ж Карл Маркс! Его специально в подвале спрятали...
– Зато какая борода! – с восхищением произнес Ковальчук. – Любо-дорого... Давайте Горького, Гомера и Маяковского поставим в центре, а по бокам Толстого и Маркса – они бородатые, чтобы получилось симметрично. Точно! А в самой середине – Маяковского, потому что он лысый. Миром правит гармония...
– Нет, это невозможно! – всплеснула руками Аглая. – Писателей расставим по старшинству – Гомер, Толстой, Горький и Маяковский... А Маркса неси обратно в подвал.
Мы возились довольно долго, украшая кабинет Викентия и небольшой коридор перед ним, так что на некоторое время я сумела забыть обо всем, и мне было даже весело... Нет, не весело, но как-то интересно заниматься этой чепухой.
– Ты куда потом? – спросила Аглая, поправляя портьеры. – Поехали к нам...
– Нет, не могу, – сказала я. – За мной Саша заедет через час. Поедем... мы поедем к папе и Вере. Господи, ведь уже почти двадцать дней прошло!
– Прости, Лизочка, я не хотела... – умоляюще потянулась ко мне Аглая. – Я не должна была напоминать тебе.
– Нет, ничего. Я уже почти успокоилась, даже не плачу, как раньше.
– Не плачешь! А вон слезы в глазах!
Она очень переживала за меня.
– Ничего, ничего...
– Ковальчук с охранником на ступеньках перед входом курят. – Вошла в кабинет Вика.
– Вот бездельник! – возмутилась Аглая. – Мы его специально пригласили, чтобы помогал, а он... Лиза, сходи позови его! Нам еще люстру надо украсить, нужна стремянка...
– Хорошо, – сказала я.
Но вместо того, чтобы позвать нерадивого студента, я свернула направо, совсем в другую сторону, прошла мимо пустых закрытых аудиторий на первом этаже, мимо деканата, на двери которого висели грозные объявления с призывами посещать все лекции по древним цивилизациям и античной истории, и спустилась по ступенькам вниз.
Там, под лестницей, был небольшой закуток... В окно сверху падал солнечный свет и были видны ноги прохожих, которые шли мимо, по тротуару.
«Вера... неужели тебя больше нет?» – подумала я, прислонясь к теплой батарее под окном. Закрыла глаза, попыталась представить ее.
Она была в солнечном луче, льющемся сверху, стояла рядом со мной в этом темном пыльном закутке и ласково провела рукой по моим волосам...
– Ой! – прошептала я. – Кто это?
Рядом стоял Ковальчук и виновато улыбался.
– Простите, Елизавета Аркадьевна, я напугал вас...
– Нет, все в порядке, – сказала я, пытаясь улыбнуться. – Тебя там ждут. Нужно принести стремянку...
– Я сейчас... только одну минутку с вами тут побуду, – ответил он.
Меня всегда поражало, какие у парня нереально синие глаза. Я такие видела только у героев детских мультфильмов.
– Ковальчук, ты веришь в бога? – вдруг спросила я.
– Верю, – с готовностью ответил он. – И кулич у нас дома есть. Мама испекла...
– И что смерти нет?
– Как же нет? Очень даже есть... – важно ответил он. – Только после смерти начинается другая жизнь. Почему вы спрашиваете?
– Так, просто...
Мы немного помолчали, глядя в грязно-серое окно наверху, сквозь которое упрямо пробивалось солнце.
– Ты еще такой молодой. У тебя все впереди.
– Да и вы вроде как не старуха. Ой, простите, я, кажется, не то сказал...
– Я не сержусь.
– Помните – тогда, еще летом... – начал он нерешительно.
– Что?
– Я вам предложение сделал. Вы, наверное, подумали, что это я в шутку...
– Ну естественно.
– А я не шутил... – таинственно произнес Ковальчук.
– Ну тебя... дурачок.
– Нет, правда... Вы мне очень нравитесь, Елизавета Аркадьевна. Вы ни на кого не похожи. Какая-то особенная...
– И что же во мне особенного? – спросила я.
– Тайна. В вас есть тайна... Определенно!
– Да нет во мне никаких тайн! – возмутилась я.
– Нет, есть, – упрямо произнес Ковальчук, глядя на меня в упор своими синими глазищами. – «И прелести ее секрет разгадке жизни равносилен...»
– О, ты цитируешь Пастернака! А... как, например, ты представляешь себе жизнь после смерти?
– Ну, не знаю... Хотелось бы думать, что в ад со сковородками я не попаду. Я, вообще, все это не так представляю. Там, в конце туннеля, ждут нас наши родные... Меня там бабушка встретит, я уверен. Она десять лет назад умерла. Она меня очень любила... Я поэтому и смерти не боюсь, потому что надеюсь ее увидеть, свою бабушку...
«А я снова встречусь с Верой, – неожиданно подумала я. – Если бы знать про все это точно!»
– А почему вы спрашиваете? Хотя понятно, сегодня праздник такой... Только никто не знает, когда придет смерть. Вот мы тут стоим, болтаем, а что нас ждет сегодня вечером... Вдруг какой-нибудь кирпич на голову упадет?
Я вздрогнула.
– Что с вами, Елизавета Аркадьевна? – участливо спросил Ковальчук.
– Нет, ничего, погоди... – В углу стоял старый стул, я придвинула его к окну, распахнула форточку. Там, на другой стороне улицы, стояла черная «Волга» с крылом, покрашенным в коричневый цвет. Пеньков! Но как он тут оказался? А что, если он привез новости? Может... вдруг Дениса поймали?
