Король-Бродяга (День дурака, час шута) - Евгения Белякова

Он отвернулся, заслонив собой дневной свет, и сгорбил плечи.

— Но я не понимаю, почему она…?

Я охнул, крякнул, вылез из кресла — отказавшись от его протянутой руки, — и прошел в ее комнату. Как я и ожидал, листки лежали там, в беспорядке, и на некоторых страницах я увидел круглые мокрые капли. Наслезила моя Хил.

Я знал, что Рэд ни за что и никогда не стал бы трогать мои вещи, поэтому такие штучки, как с Хилли, с ним не прошли бы. Хоть залей страницы пивом и овечьим пометом — ароматами его родины. Хоть на голову стань.

— Вот, — я протянул стопку Рэду, — прочитай.

И до темноты сидел, грел руки о чайник, подливая густую, терпкую жидкость своему ученику в пиалу. Он, не глядя, брался за нее, подносил ко рту, и выпивал одним глотком. Тогда я снова наливал чаю, а когда он заканчивался — вставал и заваривал новый. А Рэд хмурился. Жевал губу, улыбался, но чаще — плакал. Сурово так, по-мужски, как учили в детстве — одним ртом, кривившимся время от времени.

Вечером, когда в небе стали перемигиваться звезды, яркие, как всегда в горах — он отложил последний лист.

— Теперь я понимаю. Она нашла ваши записки…

'Нет, мой мальчик', - подумал я, — 'Я всучил их ей почти что насильно. Потому что, получи она их из моих рук, не поверила бы не единому слову — учитывая ее характер. Ах, старый плут опять что-то задумал, решила бы она, и была бы права — и завеса тайны, придающая всему налет истинности, не коснулась бы ее… а так, будто случайно…'

— Да, — бодро улыбнулся я, — ты ведь знаешь — я всюду раскидываю эти свои бумаженции, вот она и наткнулась. Ничего страшного, переживет.

Он, к моему удивлению, кивнул и, придавив листки чайником, чтоб не улетели (к ночи поднялся ветер, чтоб ему), ушел на кухню. Вернулся с домашним печеньем, купленным у старушки Меок. Разложил его красивенько на выщербленной тарелочке и подлил нам еще чаю.

— Так вот почему, — проговорил он немного невнятно: засунул в рот пяток печений, не меньше, — и цирк, и все остальное… А я то думал.

— И что же ты думал, позволь спросить?

— Что она настоящая.

Я чуть не поперхнулся. Нет, покупаю трубку и курю столько, чтобы за дымной завесой не было видно моего удивленного лица. А то так портится образ мудрого старца. Где вы видели мудрого старца с отвисшей челюстью?

— Какая-какая? Настоящая? По твоему, она не…?!

— Ну… в смысле 'настоящий волшебный джинн'.

Бывают же на свете идиоты. Это я, для разнообразия, не про ученика, а про себя. Я вздохнул.

— Поверь мне, она самая что ни на есть настоящая, из плоти и крови.

'И волшебная, о, да' — добавил я про себя.

Он сконфузился, покраснел и замолчал.

На следующий день Хил не вернулась. И на следующей неделе тоже. Первое время Рэд ходил из угла в угол, бормоча: 'Она приедет, скоро…', вскидывал голову на любой звук, доносившийся снаружи и странно поглядывал на меня. Я все гадал, что означают эти взгляды, до тех пор пока он не подошел ко мне, и, уставясь носом в пол, не спросил:

— Учитель… а вы знаете, где она сейчас?

— Нет, мальчик, не знаю. Но догадываюсь. Скорее, всего, сейчас она мчится в Дор-Надир, проверять свою память… Она достаточно взрослая, чтобы принять ее. Это ее дело, я не собираюсь за ней подглядывать… даже если б мог — не стал бы.

Но я видел, что не только гневный отъезд Хил беспокоит моего первого ученика. Он еще пару дней ходил кругами, намекающе ронял чашки и сопел. Я же делал вид, что ничего не замечаю. Его терпения хватило ненадолго — он явился в мой 'кабинет', уже почти ночью, как раз тогда, когда я собирался пойти спать. Сел рядом со мной на край настила, свесил ноги в пропасть и выжидающе уставился в темноту.

— Джок…

— М-м?

— Я много думал…

— О, это радует… — съехидничал я. Но Рэд на мою колкость только рукой махнул.

— Меня мучает один вопрос…

— Только один? Да ты счастливчик!

— Учитель, что мешает мне сбросить вас сейчас вниз? — прогудел Рэд, и — странное дело, — я не смог по его тону понять, шутит он или… А лететь далеко, подумалось мне.

— Э-м-м… Любопытство?

— Наверняка это оно. Так что лучше вам, наверное, удовлетворить его, и спокойно пойти спать, вместо того чтобы… — тут он все же смутился, и я был рад этому. Еще не хватало, чтобы мои же ученики грозились выкинуть меня в собачий холод и ветер, на жесткие камни. Вот и доверяй кому-нибудь секреты своего бессмертия, мысленно посетовал я; впрочем, я был скорее доволен, чем сердит. У Рэда наконец-то начали просыпаться самостоятельность и дух противоречия.

— Что за вопрос?

— Почему вы оставили ее там? Ну, в сосуде, в Дор-Надире… Почему вообще уехали оттуда? Ведь, судя по вашему рассказу, вы хотели остаться рядом, до того момента, как она… проснется. Так почему?

— Это долгая история… — начал я, но, услышав сопение из той части темноты, где предположительно находился Рэд, быстро закончил, — Но не длиннее той части, что ты уже прочел. Так что…

— Мне сходить за рукописью? — начал подниматься Рэд.

— Зачем? Мой язык еще при мне, а рассказываю я куда лучше, чем пишу. Гм… по крайней мере, я надеюсь на это. Ту часть моей истории ты читал потому, что ее же читала Хилли, а я хотел, чтобы ты… как бы выразиться, увидел то же, что и она. И вообще… — я поерзал, потому что стал примерзать к дереву. — Ночь — лучшее время для историй. С одним только условием.

— Каким?

— Мы пойдем в мою комнату, ты зажжешь камин, я заварю чай… — я еще перечислял свои требования, а Рэд уже, подхватив меня на руки, несся в домик. Сильная это штука — любопытство. Неужто моя история не так уж скучна? Посмотрим.

— Ну вот… — я спрятал в ладонях пиалу с чаем. Полынный дым и яблоко с корицей — сложный, составной чай, один из лучших сортов… 'Кахби', я привез его из Хавира. — Хм… На чем ты там остановился?

— На вашем разговоре с профессором… Не… Нье…

— Ньеллем, да. Ну что же…

Я прикрыл глаза, погрузился в глубины памяти — и начал говорить. Это оказалось не так уж сложно, хотя первые несколько фраз были похожи на сорванные ветром осенние листья, в беспорядке кружащиеся под ногами. Но постепенно мой истрескавшийся старческий голос стал более певуч, глубок и с удовольствием окунулся в перекаты почти забытого мною языка… Названия улиц, рек, имена людей — все это щекотало мне горло, и возвращало туда, назад…

Я рассказал о Распределении, о том, как Пухлик узнал мой секрет (на самом деле часть его, целиком его не знал никто, даже я), о том, как он хотел выправить мне фигуру и что из этого вышло… Я скрыл от Рэда только одно — суть проклятия, лежащего на мне, сказав только, что из-за него то мне и пришлось срочно уехать из Хавира. Уже занималось утро, когда я кончил говорить. Небо, серое с розовым, как перламутр, постепенно наливалось золотом рассвета.