Мургаш - Добри Джуров

Что будет дальше? Майор Стоянов завтра же поймет, что напрасно освободил меня. А если не завтра, так на следующий день жандармы опять ввалятся в дом… А Добри все нет. Где-то здесь, я знаю, Бойчо, Нанко и Генчо. Они бы смогли забрать нас с собой. Но кто знает, где они сейчас скрываются, после того как жандармы обнаружили «палатку»?.. Да и нельзя мне к ним идти.

Дверь неожиданно резко распахнулась. На пороге стоял офицер, а за ним — сторож с винтовкой. Штык на ней был отомкнут.

Я подняла голову и медленно выпрямилась. Услышала, как офицер шагнул раз и другой ко мне и…

— Здравствуй, Лена!

Голос! Его голос! Добри! С плачем я прижалась к его груди.

— Что тут произошло?

В нескольких словах я рассказала ему все.

— Все ясно, здесь оставаться больше нельзя, — сказал он.

— Тогда я буду собираться в дорогу сейчас…

— Нет, не сейчас. Завтра вечером мы придем и заберем вас всех. — Он сказал несколько слов Стефану, чтобы тот отправлялся в Софию, затем повторил: — Завтра вечером я буду здесь. Чтобы все были на месте.

Дверь захлопнулась за ним, а я все еще стояла в оцепенении и никак не могла поверить, что он был здесь, разговаривал со мной, что теперь он все знает.

3

До наступления темноты оставалось семь часов. Тогда и должен был прийти Добри. Едва ночь опускается на село, как хозяевами положения становятся наши.

Я снова посмотрела на часы. Прошло еще полчаса. Как медленно течет время! И тут вдруг у нашего дома остановился желтый полицейский автомобиль.

— Елена Добрева Маринова?

— Да, это я.

— Следуйте за нами.

Я узнала голос майора Стоянова. Простилась с мамой, дочкой. Мне указали на заднее сиденье автомобиля.

Мама взяла Аксинию на руки, а она с любопытством, серьезно осматривала автомобиль и незнакомых мужчин В форме.

Ах, Добри, Добри, не успел!.. Мне хотелось кричать от муки и боли.

Автомобиль тронулся с места.

— Куда вы меня везете, господа?

— Вы арестованы, а с арестованными разговаривать не разрешается, — ответил майор Стоянов.

Мы остановились около здания новоселского полицейского управления, и меня ввели в комнату дежурного. Вскоре вошли агент и старший полицейский Бозаджийский.

— Ты пойми, что это пока не допрос. Мы христиане и на второй день пасхи никого не допрашиваем. Просто хотим познакомиться с тобой, — заговорил Бозаджийский.

— Спрашивайте, я все вам скажу.

— Тогда скажи, где сейчас твой муж?

— В лагере.

— Так, так. А отчего же он не пишет тебе?

— Не знаю.

— Слушай, а где вы познакомились?

Я смущенно улыбнулась:

— Шла один раз по Регентской улице. Кто-то шел за мной и свистел. Я обернулась, а он снял шапку. «Так, мол, и так, разрешите познакомиться с вами». Вежливый, культурный. И костюм на нем новый. Так и познакомились.

— А потом?

— Он был красивый… И я вышла за него замуж.

— Красивый! — возмутился агент. — У тебя что, головы на плечах не было?

— Не было…

— А как твоя мать на это посмотрела?

— Мама была всегда против него…

— А о политике что он тебе говорил?

— Да что я в ней понимаю, в этой вашей политике…

— Ну и как же, ты до сих пор его любишь?

— Люблю? Да если б он появился, я бы ему глаза выцарапала. Он же бросил меня с ребенком, ведь два года от него ни слуху ни духу. Мне перед людьми стыдно. Они спрашивают, где мой муж, а я вру, говорю: в Германии. Я даже на глаза дедушке Петру не смею показаться…

— Кто это такой, дедушка Петр?

— Полковник Дырвингов.

— Дырвингов?

Петр Дырвингов, мамин дядя, был известный военачальник, он пользовался огромной популярностью среди бывших македонско-одринских ополченцев. Его имя было известно в стране.

Допрашивавшие меня переглянулись и вышли. Через некоторое время они вернулись.

— Сейчас мы тебя поместим в комнату, там переночуешь, а завтра видно будет.

Меня повели по двору. И вдруг я услышала:

— Мама, мама!

Я обернулась. Протянув ручонки, ко мне шла Аксиния. Сердце мое оборвалось. Значит, и их с мамой взяли. Я бросилась к дочке, и в этот миг услышала из окна голос начальника полиции:

— Зачем ее пустили во двор? Я же говорил, чтоб не показывать ей ребенка. Верните ее назад!

Одним прыжком старший полицейский настиг меня, оторвал от дочки. Я упала на землю. Аксиния расплакалась. На помощь Бозаджийскому пришел агент, и они потащили меня куда-то. Я стала сопротивляться, царапаться и кричать:

— Отдайте мне дочь!

Несколько сильных ударов по лицу и спине, заломленная назад рука — и меня втолкнули в коридор.

Бозаджийский вытащил зеркальце и посмотрел в него. Неожиданно он повернулся ко мне, и страшный удар повалил меня на землю.

— Собака, чуть глаза совсем не выцарапала!

Он начал меня пинать ногами, затем надел наручники, поднял и повел. Открыв дверь камеры, схватил меня за волосы и с силой втолкнул туда.

Я сжалась в комок и заплакала — от боли, от страха за ребенка. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Из коридора проникал какой-то тяжелый сладковатый запах, из соседних камер доносились крики.

Поздно ночью в коридоре сменили часового. Через несколько минут я услышала, как он крикнул:

— Петро, вынеси отсюда этот труп. И дай два ведра воды. Все сапоги у меня в крови.

Вскоре я услышала, как по коридору что-то поволокли, затем заплескалась вода, и в мою камеру потекла красная струя. Я прижалась к стене.

Под потолком мерцала маленькая бледная электрическая лампочка, и ее желтый свет едва достигал углов камеры.

Дверь неожиданно с шумом открылась. На пороге стоял полицейский в белом полушубке, с помутневшими пьяными глазами и отвисшей нижней губой.

— Так это ты, красотка, хотела выколоть глаза нашему начальнику?

Полицейский подошел и попытался схватить меня. Я изо всех сил закричала и бросилась в другой угол.

— Спокойно, спокойно, — заикаясь, заговорил он. — Беги не беги, все равно моя будешь. Или ты опять царапаться хочешь? Я тебе сейчас поцарапаюсь!

Он бросился на меня и схватил за плечи. Я сопротивлялась, а наручники все сильнее впивались в руки. Я опять закричала изо всех сил и последним напряжением вырвалась из его лап.

В это время кто-то ногой толкнул дверь. На пороге стоял часовой с винтовкой в руке.

— Ты что здесь делаешь? Ну-ка, выходи!

Команда, казалось, отрезвила пьяного полицейского. Он взглянул на часового, выругался.

— Выходи! — Приклад угрожающе поднялся вверх.

— Ну смотри, Бозаджийский тебе покажет…

Насильник вышел из камеры, а часовой, прикрывая дверь, сказал