Ностальгия - Игорь Поль

– Слышь, Француз? – лежа, поворачивает ко мне голову сержант. Лицевая пластина его поднята. – А классно ты в атаку ходишь. Прямо идеальный морпех с охеренной мотивацией, от которого пули отскакивают. Не иначе роту тебе дадут за заслуги, как из дерьма выберешься.

Он скалится в широкой улыбке. Мать моя – Паркер! Уже сержант. Это его отделение.

– Ты тоже ничего, Парк, голос командный выработал, – отвечаю негромко, стараясь не привлекать внимания часового. – Это взводный мой. Капитан. Разведрота первого полка, – спохватываясь, представляю Краева.

– Здравствуйте, сэр. Я Паркер. Командир отделения. Третий второго. Я этого засранца знаю. – Он кивает на меня.

Взводный рискует. Но делает вид, что все нормально. Кивает едва: «Недолго, сержант».

– Само собой, сэр! Вот, Француз, чуваки тебе барахла собрали. – Он подвигает ко мне ногой ящик с запасными картриджами. – Ты не дрейфь. Морская пехота своих не бросает.

Быстро разбираем подарки. Передаем по цепочке, прячем под комбезы. Сигареты, стимы, шоколад, витамины. Кто-то сразу жадно запихивает сладкое в рот. С хавкой у нас туго – все, что положено, и ни калорией больше. Стандартного рациона, по замыслу командования, вполне достаточно. Тут не курорт. Стимы – это хорошо. Стимы – шанс уколоться после атаки, чтобы не свихнуться к чертям. Жаль, с собой не пронести. Но хоть сегодня перебьемся.

– Давай еще стимов, Парк, – прошу я.

– Док, ко мне! Все стимы выгребай. Держи, Француз.

Я передаю пару упаковок взводному. Пару оставляю себе. Остальные передаю дальше.

– Кто из наших цел?

– Крамер тут, Гот. Коробочку нашу расколотили к херам. Рыжий с Топтуном в нашем взводе, простыми «сусликами». Нгаву и Мышь подпортили слегка, где-то по больничкам чалятся. Трак тогда еще накрылся, когда ты мудака этого уделал. Со взвода человек с десяток осталось. Из других и того меньше – под корень выбило.

Крамер от пулемета поворачивает голову. Подмигивает мне. Уже капрал. Растет. Делаю усилие, подмигиваю в ответ. Что-то щемит внутри, грозя прорваться слезами. Чушь какая. Морпехи не плачут. Дьявол меня разбери, ради одного этого чувства стоит жить. Всем мудакам назло. Какая-никакая – это моя семья. Родня. Другой нет у меня. Я снова часть гранитного монолита. Море мне по колено.

– Вы что, действительно тут обосновались?

– Да ну, брось. Наши позиции метров сто впереди. Мы за вами сегодня ходим. Второй волной. Взводный разрешил к тебе сползать. Нормальный чувак, из рядовых. Говорит, знает тебя. Сало. Слыхал?

Киваю молча. Мир тесен. Гот подползает ко мне:

– Привет, садж. Как ты?

– Нормально, салага, – улыбаюсь.

– Ты это, садж… Ты не дрейфь… Мы это… – Он мнется, не зная, что такого хорошего сказать человеку, которого уже нет. – Ты классный чувак, садж, – наконец рожает он. – Ребята тебя уважали. У тебя потерь было меньше всех, и к людям ты, как человек. Я бабу твою видел. Зацепило ее. Сильно. В Марв ее отправили. Чуваки говорили, обгорела, как головешка. Жалко. Классная телка…

Я не слушаю больше. Чернота накатывает изнутри. Не дает дышать. В глазах жжет. Кровь грозит выплеснуть через стиснутые до боли кулаки. Не видно ни зги. Тараканы прозрачные мельтешат перед глазами.

– Придурок ты и есть, Гот, – плюется Крамер. – Придурком и сдохнешь…

Больше я ничего не слышу. Чернота, клубясь, затапливает мозг.

– Гребаная Империя! Гребаная бойня! Гребаная жизнь! Гребаные латино! Гребаный Император, мать его, козла кривоногого, – бормочу, как во сне. И ослепительная боль смывает мысли. Я снова – комок нервов, опущенных в кислоту. Угорь на раскаленной сковороде. Кусок кокса в глубинах домны. Еще! Больше огня! Жарь, сука! Давай! Расплавь меня! Еще!

…Я открываю глаза. Вечереет. Саднит лицо. Костяшки кулаков сбиты до крови. Грязный чехол на бронежилете располосован, сквозь прорехи проглядывают полоски металлокерама. Вокруг вжимаются в палубу остатки взвода. Лихорадочно нащупываю во внутреннем кармане стим. На месте ли? Пуская слюни от ужаса, вонзаю толстую иглу прямо через рукав. Мир обретает краски. Тупо сижу, раскачиваясь, как китайский болванчик. Оглядываюсь в поисках взводного. Нет его нигде. Капеллан, пригибаясь, трусит к нам. Укрывается от снайперского огня за покосившимся рекламным щитом.

– Помолимся, дети мои, – басит, вытаскивая крест поверх брони.

«Хрен тебе, святоша!» – зло думаю я.

Боль крутит мои суставы. Выдавливает глаза из орбит. До хруста сводит мышцы живота. Раскаленные капли падают с меня на палубу и поджигают высохшую живую изгородь. Я выдыхаю пламя, как маленький зеленый дракончик, и рисую в воздухе узоры раскаленным добела пальцем. Я смеюсь в голос, и капеллан удивленно смотрит на меня, продолжая размеренно читать.

– …Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе… – плывет над припорошенными пылью касками.

У нас новый взводный. Второй по счету после Краева. Нудный ротный старшина из инженерного батальона. Бывший, конечно. Что-то там у него с ревизией не срослось. Сидим, лежим, стоим рядком вдоль улицы. Единственное требование конвоя – не менять места в строю. Пинаем балду. Уже и обед миновал, а атаки все нет. Начинаю думать, что обойдется на сегодня. А жаль. Я определенно начал сдвигаться с катушек – человеком я себя чувствую только тогда, когда засыпаю и оказываюсь в нестрашном мультике, где можно вволю порезвиться.

Сегодня что-то расшалились беспилотники. И бесшумные «пираньи», и стремительные грохочущие «орланы», и увешанные ракетами «грачи» – все они мельтешат в высокой голубизне крохотными серебристыми мальками, резвясь, иногда опускаются к самым крышам, глуша нас грохотом, и вновь кувыркаются в высоту, рисуя замысловатые послания инверсионными следами. Впереди и левее нас часто и основательно бухает. Высокие дымные грибы растут из-за крыш. Догадываюсь, что где-то прижали и теперь выбивают большую группу партизан. Ниточки ракетных следов время от времени поднимаются к небу, и очередной малек сплевывает в ответ чем-нибудь гремучим, и тогда палуба под ногами подбрасывает наши задницы, а с соседнего дома с грязным облупившимся фасадом дождем сыплются стекла.

Отделение пехотинцев сопровождает пеструю группу. В центре ее возвышается улыбчивая штабная крыса-полуполковник из отдела по связям с общественностью. Холеная морда его цветет в обаятельной дежурной улыбке, идеально подстриженная ниточка усов, короткий образцовый ежик на голове, он как заправский экскурсовод показывает руками туда-сюда, и сопровождающие его пестро одетые гражданские послушно крутят головами. Журналисты. Кому-то еще интересно смотреть батальные репортажи с переднего края, сидя в безопасном уюте домашнего кресла, и взахлеб тыкать пальцем в голокуб: «Смотри, смотри – этого убили. И еще одного! Смотри, как ракета пошла! Налей мне еще пива!»

Стрелки из отделения охраны окружили группу со всех сторон. По двое впереди и сзади, по трое с флангов. Настороженно оглядывают окна через прицелы. Внимательно смотрят на нас – сброд без брони и оружия, в бронежилетах, испещренных пятнами заплат.

– Взвод, смирно! – подает команду взводный, когда подполковник проходит мимо. Увлеченный, он не удостаивает нас внимания.

– Дамы и господа, – он сверяется со своим электронным планшетом, – вот в этом здании еще два дня назад находился штаб партизанского отряда «Красные муравьи». Вот тут и тут находились пулеметные точки. «Котята» – такие маленькие самоходные мины – пробрались прямо на их совещание и уничтожили всех, кто там находился. А через полчаса морская пехота – Третий батальон Второго полка – внезапной атакой с двух направлений окружил и уничтожил потерявших управление партизан. Как видите, здание почти не пострадало. Имперская армия не производит разрушений больше, чем это необходимо.

Он говорит и сам себе верит. Рассказал бы я тебе, крыса, сколько разрушений производит Имперская армия, да ты все равно не поверишь, говнюк. Этих данных нет в твоих коммюнике.

– Подполковник, а сколько партизан было уничтожено в результате атаки? – спрашивает упитанный мужчина с круглым загорелым лицом.

Секундная заминка – гид сверяется с базой данных, недолго соображает, как дипломатичнее ответить: сказать, что уничтожено много и поголовно, – нельзя, сказать, что отряд был небольшой и почти без боеприпасов, – еще хуже, получается, морская пехота убивает безоружных. Это не согласовывается со стратегией завоевания симпатий. Свист с небес заканчивается грохотом взрыва. Снова дрожит палуба, и сыплются сверху стеклянные дождинки. На мгновение улыбка подполковника становится резиновой, он быстрым взглядом оценивает расстояние до зоны огня. Тревожно охают дамы. Подполковник вновь берет себя в руки.

– Все в порядке, дамы и господа. Наша авиация производит точечные удары. Ситуация под контролем. Отвечаю на ваш вопрос, сэр: до двух взводов живой силы было уничтожено. Число сложивших оружие и взятых в плен сейчас уточняется, – улыбаясь, говорит он.