Слишком много щупалец - Дмитрий Казаков

Рывок, еще рывок, еще один…

Гробница Кхтул-лу вспыхнула вся разом и стала напоминать огромный кристалл, внутри которого бушует неистовое пламя. Дверь, ведущая в нее, не то чтобы распахнулась, она повернулась и исчезла, будто скаталась в рулон. Открылось темное отверстие, и из него пахнуло таким смрадом, что я прослезился.

«О, мама… – подумал я. – Дохлый-то дохлый, а все эти миллионы лет под себя ходил исправно».

Открывшаяся «калитка» Шоррота вовсе не обрадовала. Когда он повернулся, стало видно, что физиономия у него кислая, как вымоченный в уксусе лимон. Я вновь замер, а «двое из ларца» ринулись отвязывать одного из туристов, и явно не для того, чтобы отпустить на свободу.

Этот не сопротивлялся, не кричал ничего и безропотно позволил себя прирезать.

Вновь засияла Печать, и рыжий огонь затянул провал входа в гробницу, но лишь на несколько секунд. Лысый «друг» повел взглядом по обелискам, и сердце мое замерло: а что если он выберет в качестве следующей жертвы меня, или Ангелику, или Антона, или Харальда?..

Но старая ненависть оказалась сильнее свежей неприязни.

– Его! – прошипел Шоррот, указав на Твардовского.

– Ты все равно не добьешься того, чего хочешь! – рявкнул тот так, что гулкое эхо в испуге заметалось меж обелисками. – Мы есть прах под стопами Древнейших! Ветер невнятно произносит Их речи, земля высказывает Их мысли, Они сгибают леса и сокрушают города, но ни лес, ни город не видят руку, их разрушающую! Кадаф в холодной пустыне знал Их, а какой человек знает Кадаф?.. Руки Их у тебя на горле, но ты их не видишь, и обиталище Их как раз там, где порог, что ты охраняешь! Человек правит теперь там, где раньше правили Они; скоро Они будут править там, где теперь правит человек! После лета наступает зима, после зимы – вновь придет лето! Они ждут, могучие и терпеливые, когда придет Их пора царствовать!

Пока Твардовский вопил, его отвязали, отволокли к предводителю сектантства и уложили на пол.

– Повторишь все это тем, к кому отправится твоя душа, – прошипел Шоррот, и рука его с ножом опустилась.

Лезвие вошло в плоть легко, точно в песок, раздался мягкий хруст. Твардовский осекся, захрипел и вытянулся. А вот кровь у него оказалась такой же красной, как у обычных людей.

И вновь огонь затанцевал вокруг гробницы, заключил ее в мерцающий кокон.

«Ладно, пора уматывать с этого шоу», – подумал я, поджал ноги и попытался выпасть из пут.

Под влиянием собственной тяжести я съехал на десяток сантиметров, дальше веревки впились в организм, и пришлось напрягаться, изображать из себя большого червяка, отягченного руками и ногами. Еще пара рывков, и пузо мое оказалось на свободе, а вот широкие плечи – в обычное время краса и гордость – застряли, и я принялся изо всех сил крутиться и вертеться.

По гроту тем временем пробежала новая волна то ли звона, то ли гула, и огонь вокруг гробницы погас.

– Кхтул-лу фтагн! – произнес кто-то голосом мощным, как пожарная сирена, и мелодичным, как трель соловья.

Темный провал, ведущий в склеп, заколебался, и из него выбралось существо, похожее на ту тварь, с которой мы имели рандеву на пляже в окрестностях Схевенингена: рост за три метра, много щупалец в самых неожиданных местах, осклизлая зеленоватая кожа с чешуей и когти на длинных лапах.

Кхтулоид, отпрыск Великого Жреца Древних, эманация его воли и плоти.

Шоррот выкрикнул что-то, и торжества в его голосе было куда меньше, чем отчаяния.

«Что, припекло задницу, морда?» – я поочередно пропихнул плечи между веревками.

Кхтулоид двинулся в сторону и уковылял в развалины. Мрак в проеме, ведущем в гробницу, заколыхался вновь, и в нем зашевелилось нечто крайне большое. На мгновение мне стало очень страшно, но затем ужас ушел, пропал, сметенный волной ярости.

Пугать меня вздумали, уроды чародейские? Ничего, я сам вас пугну!

Мир закачался, точно земля под тяжелыми шагами, смрад усилился, и из гробницы выбралась гора слизистой плоти цвета свежих огурцов. От испуга задрожало все вокруг, с треском развернулись огромные крылья.

Кхтул-лу напоминал свои изображения, только был много больше и страшнее. Щупальца на его физиономии шевелились, а глаза, похожие на две лужицы светящегося гноя, казались незрячими.

Ручища длиной с беговую дорожку протянулась и схватила одного из адептов Церкви Святой Воды. Сжала так, что тот вскрикнул, и уволокла туда, где под шевелящимися отростками прятался рот.

Я напрягся, напружинил мышцы, приподнял ноги и, ободрав подбородок, свалился на пол. Долгожданная свобода пришла ко всему моему телу, за исключением рук, которые были связаны отдельно.

Удрать, конечно, можно и с веревкой на запястьях, но удирать я не собирался.

Вскочив, я метнулся к углу обелиска и принялся перетирать об него путы.

Сожрав сектанта, Кхтул-лу содрогнулся всем телом, и глаза его на миг стали прозрачными. Все понятно, этому дохлому, но в то же время бессмертному здоровиле надо нажраться людишек, чтобы начать видеть.

Тоже мне, Вий недоделанный, поднимите мне веки и все такое…

Огромная лапища вновь потянулась к сбившимся в кучку последователям нашего лысого «друга», но те и не подумали разбегаться, так и стояли, словно оцепеневшие кролики перед удавом. Только сам Шоррот отбежал в сторону, принялся размахивать Печатью и бормотать что-то. Когда нож в его руке засветился подобно раскаленному слитку металла, предводитель сектантства развернулся и потрусил к обелиску с привязанным туристом.

Пылающее лезвие вошло тому в грудь и распороло ее, как мешок из гнилой кожи.

Кхтул-лу, харчивший очередного члена своего фан-клуба, задергался и недовольно зашипел.

– Ха-ха-ха! – выкрикнул Шоррот и рванул в мою сторону.

Но в этот момент веревки сдались и свалились с моих запястий. Я увидел удивление на лице лысого дедушки, обнаружившего, что обреченный стать жертвой пленник нагло разгуливает на свободе. Шагнув ему навстречу, я размахнулся и от души влепил старикану в челюсть.

Клянусь, увидь этот удар тренер, он немедленно дал бы мне камээса!

Предводителя сектантства, пойманного на встречном движении, приподняло и отшвырнуло на пару метров. Он перевернулся на лету, шлепнулся на пузо и остался лежать, распластанный, подобно морской звезде. Печать выпала из его руки, из ослабевших пальцев вывалился светло-желтый нож.

Это было очень кстати – я схватил нож и побежал туда, где были привязаны соратники по революционному отряду имени Арнольда Тарасовича.

– Пат, это ты? – воскликнул Бартоломью, увидев мою физиономию.

– Нет, твоя любимая мамочка, – ответил я. – Сейчас я вас освобожу, и мы дадим отсюда деру.

Жертвенный нож оказался плохо приспособлен для перепиливания веревок, но я старался изо всех сил. Кхтул-лу тоже старался, тщательно пережевывая сектантов, по-прежнему таращившихся на него, как детишки на клоуна. Пускал кровавые слюни, дергался, и глазищи его становились все более живыми и осмысленными.