Семейство Борджа (сборник) - Александр Дюма

По зрелом размышлении Александр послал к французскому королю кардинала Франческо Пикколомини. На первый взгляд выбор этот казался неудачным, поскольку кардинал приходился племянником папе Пию II,[150] который несколько раньше вел ожесточенную борьбу с Анжуйской династией, однако, поступая так, Александр VI руководствовался задней мыслью, недоступной для его окружения. Он рассчитал, что Карл VIII сразу его посланника не примет, и во время переговоров, которые последуют за отказом в аудиенции, Франческо Пикколомини неизбежно будет иметь дело с людьми, направляющими действия молодого короля. А кроме официальной миссии к Карлу VIII, у него были тайные инструкции пообещать двум самым влиятельным его советникам – Брисонне и Филиппу Люксембургскому – кардинальские мантии. Все вышло так, как предугадал Александр VI: Карл VIII не допустил его посланника до своей особы, и тот оказался вынужден вести переговоры с приближенными короля. Папе только это и было нужно. Пикколомини вернулся в Рим с отказом Карла VIII и обещанием Брисонне и Филиппа Люксембургского употребить все свое влияние и уговорить короля принять новое посольство его святейшества.

Тем временем французы неуклонно продвигались вперед, ни в одном городе не останавливаясь дольше чем на двое суток, и папе нужно было срочно решать, как себя вести с Карлом VIII. Король взял Сиену и Витербо без боя, Ив д’Алегр и Луи де Линьи получили Остию из рук Колонна, Чивитавеккья и Корнето сами открыли ворота французам, Орсини сдались, и, наконец, Джан Сфорца вышел из Арагонского союза. Александр решил, что пора бросить своего сподвижника, и отправил к Карлу епископов Конкордии и Тернии, а также своего духовника его преосвященство Грациана. Им было поручено вновь предложить Брисонне и Филиппу Люксембургскому кардинальство, и они собирались вести переговоры от имени своего владыки независимо от того, предпочтет Карл VIII иметь дело с Альфонсом II или же захочет подписать договор только с папой. Когда они приехали, Карл VIII разрывался между намеками Джулиано делла Ровере, который, будучи свидетелем махинаций папы, настаивал, чтобы король собрал собор и сместил главу церкви, и тайным покровительством, оказываемым папе епископами Манским и Сен-Мало. В результате король, решив действовать сам, по обстоятельствам, продолжал наступление и отправил римских послов назад в сопровождении маршала де Жие, сенешаля Бокерского, и Жана де Ганне, первого президента парижского парламента, которым было поручено передать папе следующее.

1. Прежде всего король желает, чтобы его добровольно и без помех впустили в Рим; в случае такого изъявления искренности и преданности он проявит уважение к власти папы и привилегиям церкви.

2. Король желает, чтобы ему передали Джема, чтобы идти войной на султана, будь то в Македонии, Турции или Святой земле.

3. Что до прочих условий, они столь незначительны, что вопрос о них решится на первых же переговорах.

Послы добавили, что французская армия находится всего в двух сутках пути от Рима, и послезавтра Карл VIII, вероятно, явится сам за ответом к его святейшеству.

Рассчитывать на переговоры со столь предприимчивым государем не приходилось, поэтому Александр VI предупредил Фердинанда, чтобы тот, если желает сохранить жизнь, как можно скорее покинул Рим. Но Фердинанд не желал ничего слышать и заявил, что выедет через одни из городских ворот лишь тогда, когда Карл будет входить в другие. Долго ждать этого не пришлось. Через день, около одиннадцати утра, часовой, стоявший на крыше замка Святого Ангела, где в этот день находился папа, закричал, что видит на горизонте вражеский авангард. Александр и герцог Калабрийский тут же поднялись наверх и собственными глазами убедились, что солдат не ошибся. Только тогда герцог Калабрийский вскочил в седло и, как намеревался, выехал из ворот Сан-Себастьяно в тот миг, когда французский авангард остановился в пятистах шагах от ворот дель Пополо. Это было 31 декабря 1494 года.

В три часа пополудни, когда уже подтянулось все войско, авангард под грохот барабанов и с развевающимися знаменами вступил в город. По словам очевидца Паоло Джовио («История», том II, страница 41),[151] он состоял из швейцарских и немецких солдат в коротких, облегающих камзолах различных оттенков, вооруженных острыми короткими мечами наподобие древнеримских и копьями десяти футов длиной с ясеневыми древками и короткими стальными наконечниками; примерно четверть из них имела вместо копий алебарды, топоры которых заканчивались четырехгранным острием и которые применялись как колющее и рубящее оружие. Первый ряд каждого батальона был одет в шлемы и латы, защищавшие голову и грудь; во время боя такой отряд ощетинивался остриями в три ряда, словно дикобраз. На каждую тысячу воинов приходилась рота из сотни фузилеров; командиры, чтобы отличаться от простых солдат, носили на шлемах плюмажи.

После швейцарской пехоты шли гасконские арбалетчики числом пять тысяч; одежда их отличалась простотой в отличие от богатого платья швейцарцев, самый низкорослый из которых был выше гасконца на голову; впрочем, арбалетчики славились своею подвижностью и отвагой, а также скоростью, с какою они стреляли из своих металлических арбалетов.

За ними двигалась кавалерия – можно сказать, цвет французского дворянства, в раззолоченных воротниках и шлемах, кафтанах из шелка и бархата цветов дамы сердца, с мечами, каждый из которых имел свое имя, гербами на щитах, каждый из которых обозначал принадлежность к какому-либо феоду. Кроме этого оборонительного оружия, каждый всадник, наподобие итальянского латника, держал в руке копье с мощным граненым наконечником, а у луки седла – какое-либо колющее или режущее оружие. Лошади под ними были крупные и сильные, но по французскому обычаю имели подрезанные хвост и уши. В отличие от лошадей итальянских латников на этих не было попон из вываренной кожи, что делало их более уязвимыми для ударов. За каждым всадником следовали еще три лошади: на одной сидел паж, вооруженный так же, как и господин, а на двух других – оруженосцы, которые назывались боковыми подручными, поскольку во время боя они сражались справа и слева от самого всадника. Этот отряд был не только самым роскошным, но и самым многочисленным: в нем насчитывалось две с половиной тысячи копий, что вместе с тремя слугами каждого составляло десять тысяч воинов.

Далее следовала легкая конница, вооруженная большими деревянными луками, которые, как у английских лучников, стреляли на большое расстояние. В бою легкие конники были неоценимы: быстро перемещаясь туда, где в них появлялась необходимость, они буквально летали с фланга на фланг и из авангарда в арьергард, а когда их колчаны пустели, переходили в галоп, и ни пехота, ни даже тяжелая кавалерия были не в силах их догнать. Защищены они были лишь шлемами и полудоспехами, некоторые держали в руках короткое копье, которым добивали поверженных наземь врагов, у всех были длинные плащи с аксельбантами и серебряными пластинами, среди которых яркими пятнами выделялись гербы их хозяев.

И наконец шел конвой молодого короля: четыре сотни лучников, внутри их рядов – сотня шотландцев в два ряда и две сотни всадников, выбранных из самых прославленных семейств и шедших пешком с тяжелым оружием на плече. В середине этого великолепного конвоя ехал верхом Карл VIII: он сам и конь его были в роскошных доспехах; по обе стороны от него шествовали кардинал Асканио Сфорца, брат герцога Миланского, и кардинал Джулио делла Ровере, о котором мы уже не раз говорили и который впоследствии стал папой Юлием II. Непосредственно за ними шли кардиналы Колонна и Савелли, а дальше – Просперо и Фабрицио Колонна: таким образом, итальянские вельможи и военачальники, решившие попытать счастья рядом с победителем, двигались в окружении знатных французских вельмож.

На улицах уже давно собралась толпа, чтобы поглазеть на солдат из-за гор, столь для нее новых и необычных; люди с беспокойством прислушивались к приближающемуся глухому шуму, похожему на раскаты грома. Вскоре земля задрожала, зазвенели в окнах стекла, и за королевским конвоем показались тридцать шесть подпрыгивающих на лафетах бронзовых пушек, каждую из которых тащила шестерка могучих лошадей. Длина пушки составляла восемь футов, диаметр жерла был таков, что человек мог с легкостью просунуть в него голову; досужие наблюдатели подсчитали, что каждое из этих ужасных орудий, в Италии почти неизвестных, должно весить примерно шесть тысяч фунтов. За пушками следовали кулеврины длиною шестнадцать футов и фальконеты, меньший из которых стрелял ядрами величиною с гранат. Эта мощная артиллерия составляла арьергард французской армии. Ее авангард вошел в город уже шесть часов назад, тогда как артиллерия появилась на улицах только теперь; на каждых шестерых пушкарей приходился один человек с факелом, их свет придавал окружающим предметам вид более мрачный, чем при солнечном освещении. Молодой король разместился во дворце Венеции, приказав нацелить пушки на площадь и близлежащие улицы. Что же до остального войска, то оно разбрелось по всему городу.