После бури - Фредрик Бакман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Особенно сейчас, ведь надо столько всего купить, – сказала девушка.
– Только давай осторожнее, не переутомись, ты теперь как никогда должна думать о своем здоровье! – увещевала ее мама, и девушка хоть и закатила глаза, но обещала постараться.
Станок, за который ее поставили, был старый, утром предыдущая смена подала заявку о неисправности, но девушку об этом никто не предупредил. Она устала, ее мутило, немного кружилась голова. Потом заводская комиссия задаст тысячу вопросов, лишь бы выставить все так, будто девушка сама во всем виновата. Но правда заключалась в том, что ремонтники не смогли добраться сюда после бури, а руководство побоялось остановить производство, подделало рапорт об устранении неисправности и продолжило эксплуатацию станка. Работать на нем вообще-то полагалось с напарником, но, поскольку персонала в тот день не хватало, девушка оказалась у станка одна. А уполномоченный по охране труда и так с работодателем на ножах по самым разным вопросам, поэтому никто не обратил внимания на то, что аварийная кнопка находится слишком далеко и нажать на нее, если что-то застряло, а ты у станка один, невозможно. Никто из тех, кто слышал крик, никогда его не забудет.
56
Товарищи по команде
Уже после прощания на другой стороне дороги стояли два хоккеиста, на нем не присутствовавшие. Обоим хотелось отдать дань уважения Рамоне, но один был слишком застенчив, другого мучила совесть, поэтому они так и не вошли в церковь. Когда двери открылись и люди начали выходить, тот, кого мучила совесть, заметил своего застенчивого товарища, стоявшего в двадцати метрах от него, и подошел к нему.
– Привет! – сказал Амат.
Зазубами мягко кивнул. Рот его дрогнул, как будто Зазубами собирался что-то сказать, но так и не сказал. Они стояли рядом, сунув руки в карманы, и смотрели на церковь.
– Я… не смог войти. Все станут спрашивать, вернусь ли я в хоккей, – тихо сказал Амат – в присутствии Зазубами он вдруг почувствовал, что может говорить свободно.
Зазубами лишь осторожно кивнул, но по его глазам было видно, что он все понимает. Совесть немного отпустила, и Амат спросил:
– Может, как-нибудь потренируемся вместе? Как в прошлом году? Мне надо привести себя в форму. Не знаю, возьмет ли меня Цаккель, но я хочу найти место, где я мог бы играть. Я должен… я должен снова начать играть, понимаешь?
Зазубами кивнул. Кивнул, потому что понимал, и еще потому, что очень хотел снова тренироваться с Аматом. Когда-то он ненавидел эти мелькающие руки, эти коньки, способные поменять направление движения на лету, броски как будто из ниоткуда, посреди раската, но теперь ему не хватало этого вызова. В хоккее должно быть трудно.
– Надо спросить вахтера, может, он как-нибудь пустит нас вечерком на лед, или, если озеро замерзнет, можно там? – сказал Амат.
Зазубами закивал оживленнее. Тоже способ общения.
* * *
Как кошка, которая улепетывает со всех ног, стараясь не привлекать к себе внимания, Беньи натянул капюшон и свернул за церковь в надежде, что никто не остановит его, чтобы поговорить о хоккее. Хорошо хоть приглушенный гул сотен скорбящих голосов не помешал ему различить топот знакомых кроссовок сорок восьмого размера, и он успел согнуть колени и покрепче упереться ногами в землю, иначе непременно сломал бы спину, когда Бубу, словно здоровый пес, все еще считающий себя щенком, напрыгнул на него и крепко обхватил руками.
– БЕНЬИ! БЕНЬИ!!! БЛИН, Я И НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ВЕРНУЛСЯ! КАК ТЫ? – не выпуская его из объятий, радостно заорал здоровяк.
Беньи осторожно высвободился, попытался утихомирить друга и только потом рассмеялся:
– Ну ты даешь, Бубу, ты как будто только и делал, что ел, пока меня не было!
– А ты как будто вообще не ел. В Азии что, со жрачкой туго? – Бубу расплылся в улыбке и от счастья заходил на цыпочках, а потом, не в силах сдерживаться, снова кинулся обниматься.
– Я тоже скучал по тебе, – вздохнул Беньи, и это была чистая правда, несмотря на саркастическую интонацию.
Есть такая любовь, которой не дождешься даже от товарищей – только от товарищей по команде.
* * *
– Амат! Зазубами! Смотрите, кто приехал! – Голос Бубу прокатился над людской толпой, когда он заметил еще двух товарищей по команде на той стороне дороги и тут же потащил к ним Беньи. Беньи, Амат и Зазубами одновременно зашикали: сейчас им меньше всего хотелось привлекать к себе внимание, а первое правило, если ты не хочешь привлекать к себе внимание, – не связываться с Бубу.
– Бубу, твою мать, может, еще мегафон возьмешь? Тебя сейчас только жмурики не слышали! – вздохнул Беньи, а Бубу посмотрел на него глазами человека, который ни слова не понял, но все равно счастлив.
– Может… пойдем в другое место? – предложил Амат, заметив, что люди на кладбище с любопытством косятся в их сторону.
Беньи кивнул, ему тоже хотелось поскорее смыться. Они зашагали прочь, и через каких-нибудь сто метров все снова стало как прежде. Четыре приятеля примерно одного возраста болтали о хоккее. Беньи спросил Амата, кивнув на его живот: «Что, много тренировался?» Улыбнувшись, Амат ответил, что «все сложно», а потом спросил, тренировался ли Беньи, а тот ответил: «Ты меня знаешь. Я отдыхаю, не расслабляясь». Все засмеялись, а потом Бубу пришло сообщение, а вслед за ним еще два, и когда Беньи и Амат начали прикалываться, мол, неужто он завел подружку, никто из них никак не ожидал услышать, что именно так оно и есть.
Тесс писала, что родителей нет дома и Бубу может приехать, если хочет. «Только надо придумать, чем занять моих братьев», – написала она, и Бубу, повернувшись к приятелям, спросил, вытаращив круглые, наивнейшие глаза:
– Можете для меня кое-что сделать?
Разве можно отказать товарищу по команде?
* * *
Бубу сказал, что сходит за тачкой. За тачкой так за тачкой, подумали все, но такого увидеть никто не ожидал.
– Это что? Автодом?.. – спросил Амат, оглядывая длиннющую убитую развалюху, которой на вид было лет сто, не меньше.
Бубу счастливо закивал:
– Да! Отец подарил! Ему один чувак из охотничьей тусы отдал. Все думали, тачка уже того, но я вот чиню ее потихоньку.
– Сразу видно, совсем немного подлатать осталось, – улыбнувшись, сказал Беньи и вошел внутрь.
Автодом был такой помятый и ржавый,
