Открыватели дорог - Николай Асанов

11

Между тем на Урал прибывали все новые и новые эшелоны с людьми и заводским оборудованием. Иногда это были целые заводы, поставленные на колеса. Урал стал новой родиной для многих заводов. Уже громыхали к фронту эшелоны с их продукцией. В этой необычайной жизнедеятельности государственного организма Филипп видел то самое условие победы, над которым думал долгими бессонными ночами.

На Пушечный приехал новый военпред. Это был молодой полковник-артиллерист, только что вышедший из госпиталя. В боях под Вязьмой он был тяжело ранен, с трудом вывезен из окружения. Знакомясь с Филиппом, он бесхитростно похвалил продукцию Пушечного, без обиняков сказал:

— Со всем согласен, с одним — нет.

— Что же это? — насторожился Филипп.

— Мало. У меня заказ. Он не может быть ни опротестован, ни обсуждаем. Его надо просто выполнять.

Филипп рассматривал цифры. Он мысленно представлял ресурсы завода и видел, что заказ во много раз превышает производственные возможности Пушечного. Ему хотелось сказать об этом, но он взглянул на утомленное лицо полковника — тот смотрел на него с какой-то верой, словно ждал от него чуда. И у Филиппа не хватило сил сказать о том, что это превышает человеческие силы, что такого напряжения не вынесет завод, что они только что проделали грандиозную работу — плоды их труда громили немцев под Москвой, остановили и отогнали врага.

Филипп замкнул заказ в сейф, кивнул в знак согласия. Да, наступает время главного экзамена на право жить. Если он не выдержит, если не выдержат его помощники, рабочие, если сдаст металл станка — а металл тоже имеет право на усталость, — тогда Филипп напрасно прожил свою жизнь. Он обязан доказать, что враг ошибся в расчетах; есть такая сила в русском народе, которую недосчитали в немецком генеральном штабе.

Полковник встал, опираясь на костыль. Он еще с трудом ходил, ему еще надо бы лежать в госпитале, а вот он принял назначение. Он понимает, что нужно объединить все усилия, его усилия с силой всего народа. Филипп с уважением подал ему руку. Полковник сказал:

— Вы помните Мусаева?

— Да. Где он сейчас?

— Командовал дивизией на юге. Попал в окружение. Прошел с боями двести километров по тылам противника, вышел на соединение, был награжден, а потом подал рапорт с просьбой о переводе…

Филипп удивленно посмотрел на полковника, который что-то не договорил.

— Почему?

— Очень любопытный мотив. Мусаев считает, что ему надо переучиваться для новых условий войны. А ведь он один из боевых генералов. Ему не в первый раз встречаться с фашистами. — Полковник проговорил это с некоторым неодобрением.

— И он несомненно прав, — резко сказал Филипп.

Теперь удивился полковник, но промолчал.

— Впрочем, я уверен, что ходатайство Мусаева удовлетворено, — сказал Филипп. Полковник кивнул. — Я даже думаю, что понял те чувства, которые толкнули Мусаева на такой поступок.

Полковник промолчал. Тогда Филипп добавил:

— Я бы хотел написать ему. Вы не знаете его адреса?

— Вы скоро с ним увидитесь, — сказал полковник. — Он будет комплектовать бригаду в этой области.

Филипп понял, что полковнику неприятно сочувствие со стороны директора к человеку, так странно поступившему в час тревоги. Филиппу захотелось разубедить этого славного человека в его мнении, но полковник встал, попросил позволения удалиться, как бы показывая свою непримиримость в этом вопросе.

12

Филипп встретил Мусаева в обкоме. Генерал-майор был желт, худ, будто только что встал после тяжелой болезни. Он как-то подозрительно посмотрел на Филиппа, протягивая ему руку. Филипп улыбнулся ему, он промолчал. Раздражительный, еще более вспыльчивый, чем всегда, Семен как бы весь был покрыт колючками. Нелегко далась ему перестройка души и сердца.

На заседании обсуждался предложенный Мусаевым план комплектования добровольческой бригады. Служить в ней должно было быть честью для лучших людей области. И, говоря это, Мусаев как будто боялся услышать, что не имеет права произносить эти высокие слова. Филипп видел внутренние противоречия между словами и движениями его души. Слова были холодными, а между тем Мусаев сильно волновался.

Вдруг он прямо обернулся к Филиппу:

— Вот, например, Пушечный завод мог бы дать нам отличных артиллеристов, которые знают орудие с детства. А разрешит ли Ершов набор добровольцев на заводе? Я сомневаюсь в этом. И придется довольствоваться отнюдь не первоклассным материалом, из которого мы еще когда-то сделаем настоящих солдат…

Филипп вздрогнул. Как раз в этот момент он подумал, что лучшей помощью Семену было бы дать добровольцев с завода, но он не мог этого сделать. Взятое им обязательство так тяжело, что едва ли он вырвется из тисков постоянной нужды в людях. Он посмотрел на Семена. Филиппа поразило тяжелое выражение его глаз. Семен не поверит, что отказ может быть продиктован необходимостью, а не личным чувством.

Он встал, чтобы ответить на прямой вопрос Семена, но секретарь уже перебил его.

— С Пушечного завода нельзя взять ни одного человека, — строго сказал он.

У Семена дернулось лицо, он все еще смотрел на Филиппа.

Филипп тяжело вздохнул, потемневшие глаза его утонули в глубоких впадинах, скулы обострились. Он поднял руку. Секретарь сказал:

— Можете не объяснять, Филипп Иванович, генерал-майору должно быть известно положение на заводе.

— Я не о том, — хрипло сказал Филипп. — Трудно всем. И генерал-майору будет трудно обучать в такой срок бригаду без опытных артиллеристов. Я думаю, что разрешу вербовку на моем заводе. И еще думаю, что могу поручиться за коллектив нашего завода, — мы дадим полный артиллерийский парк бригаде. Это будет парк нового вооружения, чтобы бригада с честью несла по полям сражений наше знамя. Я думаю, что и другие товарищи выделят из своих резервов все, что нужно для бригады. Сейчас трудно нам всем, и всем будет легче после победы…

Филипп опустился, не глядя на Мусаева: он и так знал, как рад Семен. Теперь всю тяжесть с плеч Мусаева принял на себя Филипп. Слишком большую тяжесть… Хорошо, можно будет поставить учеников ремесленного училища, привлечь домохозяек, жен тех рабочих, что пойдут в бригаду… Он подсчитывал в уме все эти возможности, не слыша прений. Да, будет очень трудно, он знал это точно.

Мусаев догнал его в коридоре, окликнул, взглянул прямо в глаза, пожал руку. У него не было слов. Хотел Филипп сказать ему о том, что правильно поступил Семен, подав рапорт, но понял — ничего говорить не надо. Семен вышел вместе с ним, помахал рукой шоферу, оглянулся на Филиппа, улыбнулся и уехал. Филипп отпустил машину, пошел пешком. Слишком много ему надо было решить, перед тем как сказать на заводе о принятых обязательствах.

Он знал своих людей, он представлял, что знает запас их сил. Но он ошибался. Ничего он не знал о своих людях. Удивительный порыв поднимал их на подвиги, подобных которым Филипп не мог бы отыскать в прошлом.

В каждом цехе составлялись списки добровольцев, но сейчас же к станкам становились другие люди. Приходили старые пушкари, годами сидевшие на пенсии, приходили женщины и подростки. Прежде чем уйти в бригаду Мусаева, доброволец обучал сменщика. Рабочие брали на себя по два, по три станка, овладевали несколькими профессиями, чтобы ни на минуту не ощущать пустоты за соседним станком. Люди сутками не выходили из цеха, выполняя задания не только за себя, но и за тех, кто ушел в армию, и за тех, кто еще учился владеть станком.

Когда Филиппу казалось, что он пришел к пределу своих сил — вот сейчас он упадет, изнемогший, и не сможет подняться, чтобы продолжать работу, — он вызывал машину и ехал в бригаду Мусаева. Бригада стояла в десяти километрах от завода, в лесу, раскинув палатки, оборудовав полигон. Мусаев жил в охотничьем домике, рядом находился его штаб. Филипп останавливал машину при въезде в лес, отпускал шофера и шел по зарослям, наполненным гулом машин и голосов.

Он медленно выходил на поляну, где Мусаев проводил занятия с бригадой. Семен учился новой войне. Он готовил таких солдат, которых не испугает механическая сила врага. Он испытал неудачу, когда его дивизия пропустила танки врага, не успев ни остановить их, ни обезвредить. И сейчас еще Филипп боялся напомнить ему об этом, спросить, как это получилось, что он, боевой генерал, сидит в тылу, обучая новичков. Да он и не хотел спрашивать — он видел работу Семена.

В первый же день Мусаев выстроил своих бойцов на краю полигона, какими они пришли к нему, в штатской одежде. Еще можно было отличить колхозника от рабочего, сутулого, тяжело ступающего горняка от прямого легконогого охотника. По краю поляны тяжело ползли четыре танка.

Генерал-майор приказал отрыть глубокий и узкий окоп. Бойцы старательно возились с непривычными еще саперными лопатами. Генерал-майор сказал: