Крот в аквариуме - Владимир Чиков

Информация исходила из меня каким-то неконтролируемым потоком. Два фэбээровца, которые в первые два месяца приходили в отель «Камерун» для встречи со мной в зарезервированный ими конспиративный номер, сидели всегда с включенным портативным магнитофоном и боялись даже прервать меня. Сначала я выдал им фамилии шести наших шифровальщиков, потом начал раскрывать ведомственную принадлежность сотрудников советской миссии при ООН, советского посольства и резидентур КГБ и ГРУ в Нью-Йорке и Вашингтоне. И в дальнейшем я сбывал жадным до всякой информации американцам различные секретные сведения. Где-то за месяц или полтора до моего отъезда на родину фэбээровцы, продолжавшие подозревать, что я все же подстава советской разведки, под сильным нажимом выудили у меня сведения о нелегалах. Я вначале упирался, но они, как я понял, уже знали, что я занимался в ГРУ подготовкой нелегалов и организацией последующего вывода их в другие страны, в том числе и в США. Проявив к этому повышенный интерес, они начали прессинговать меня вопросами о методике обучения нелегалов.

Поляков сделал паузу, потом продолжил свой признательный, жестокий, по сути, монолог:

— Короче говоря, я рассказал им все о системе подготовки разведчиков-нелегалов в ГРУ. Потом как-то совсем легко, не ведая, что творю, начал выдавать нелегалов. Сначала я назвал выводившихся в США по линии нашего первого управления Жакоба, Гайда, Тропову, Шурову, Норда, Мэйси, Хильду и Агнессу. Но предавал я не только их, но и тех сотрудников специальной разведки резидентуры, которые поддерживали с ними связь и руководили их работой. Это полковник Сажин, майоры Фекленко и Зыков, подполковники Мошков, Федоров и капитан Семенов…

Благодушное настроение допрашиваемого возмутило Духанина.

— Но зачем же было предавать своих же подчиненных?

— А чтобы американцы поверили в меня и не считали подставой.

Духанин несколько секунд оторопело смотрел на него, потом, не выдержав, упрекнул:

— Да как же так, Дмитрий Федорович?! Есть же золотое правило разведки: при возникновении опасности у агента — погибай сам, но обезопась и сохрани его. Есть и еще одно неписаное правило: если разведчик «в поле» попал под подозрение контрразведки противника, то он выводится из страны пребывания на родину. А делается это для того, чтобы продлить ему потом разведывательную жизнь в других регионах мира. Неужели вы этого не знали?

— Да, это все так, — согласился Поляков и, отпив глоток воды, обронил: — Да, самая большая опасность в разведывательном деле — это оказаться отрезанным от источников информации и от Родины…

— И как же тогда понимать вас после всего этого? — прервал его Духанин. — Говорите сейчас одно, а почему-то делали совсем другое. Дико даже, что во имя завоевания доверия у главного противника вы рубили сук, на котором сидели, сдавая американцам всех подряд — и товарищей по работе в резидентуре, и своих самых ценных помощников — нелегалов. Из-за вашего предательства некоторые из них вынуждены были покончить с собой, другие были арестованы и посажены в тюрьму на длительные сроки. Вы поломали судьбы сотен военных разведчиков, их агентов и нелегалов. После вашего отъезда из США их пришлось выводить оттуда через третьи страны, а по возвращении на родину они становились невыездными, потому что вы их засветили. По той же причине некоторые были отстранены от продолжения службы в разведке. И вы это прекрасно знаете, потому что находились тогда в Москве и работали в центральном аппарате ГРУ. Знали вы и о том, что из-за вашего предательства была провалена в США вся нелегальная сеть. Ликвидировано было в Центре и специальное подразделение по нелегальной разведке…

Сделав паузу, Александр Сергеевич вытащил из прозрачной пластиковой папки-уголка подготовленный оперативно-следственной группой список агентов-иностранцев, к работе с которыми был подключен Поляков, как заместитель резидента ГРУ в Нью-Йорке.

— Назову вам для подтверждения лишь некоторых из них. — И он начал перечислять псевдонимы агентов: — Дрон, Вольф, Дарк, Росман, Бард, Грант, Беджер, Карел, Горун, Марс и многие другие. Они были вам известны в период работы в Нью-Йорке?

По лицу генерала начала медленно растекаться болезненная бледность.

— Да, — негромко ответил он.

Духанин достал из пачки сигарету, прикурил, с жадностью затянулся и выпустил струю сизого дыма.

— А вы хоть когда-нибудь, после возвращения из Америки, раскаивались в том, что по собственной инициативе установили неслужебный контакт с американской спецслужбой и выдали ей не только секреты ГРУ, но и тех, кого вы называли своими негласными помощниками и сослуживцами? Вам не приходило в голову, что, изменяя Родине, вы предаете самых близких вам людей — мать, жену и сыновей? Что своим подлым поступком вы посрамляете родных своих и обрекаете их на вечный позор? Что до конца своей жизни они будут помнить, что являются родственниками человека, который предал их Родину?!

Духанин обратил внимание, как после каждой его фразы начинал нервно подергиваться уголок рта подследственного.

Взглянув горестно на следователя, Поляков с дрожью в голосе проговорил:

— Ваши слова о семье задели меня за живое. Я очень люблю их всех — и жену, и сыновей, и внуков. Но они не поверят, что я мог стать предателем, изменником Родины. — И он закрыл лицо руками, а когда немного успокоился и оторвал от лица руки, добавил: — Я практически с самого начала сотрудничества с ФБР понимал, что совершил роковую ошибку, тягчайшее преступление. Бесконечные терзания души, продолжавшиеся в тот период, так изматывали меня, что я не раз был готов явиться к вам с повинной. И только мысль о том, что потом будет с женой, детьми и внуками, да и страх позора, останавливали меня, и потому я продолжал свою преступную связь с ЦРУ, чтобы хоть как-то отсрочить час расплаты.

Духанин слушал внимательно: он всегда слушал арестованных не перебивая и предоставляя им возможность высказаться до конца. Выслушав Полякова, Александр Сергеевич покачал головой и укоризненно произнес:

— Да, Дмитрий Федорович, у вас был шанс, и не один, очиститься от греха иуды. По возвращении из каждой загранкомандировки или в те годы, когда вы приезжали в Москву в отпуск, вы могли бы без каких-либо осложнений и последствий для себя признаться в грехах своих, перестать делать зло для своей Родины. Самое удачное время складывалось для вас в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, когда с государственных постов был снят ненавистный вам правитель страны Никита Хрущев. Если бы вы заявили тогда о прекращении своей связи с ЦРУ, то вы сейчас не находились бы здесь, в Лефортово. Но, к сожалению, вы так и не осознали греха своего, продолжали вредить стране.