Исследование истории. Том II: Цивилизации во времени и пространстве - Арнольд Джозеф Тойнби

На основе сказанного складывается впечатление, что история религии кажется единой и поступательной в противоположность множественности и повторяемости истории цивилизаций. Эта противоположность обнаруживается как во временном, так и в пространственном измерениях. Ведь христианство и три другие высшие религии, сохранившиеся до XX столетия христианской эры, имеют между собой более близкое родство, чем современные им цивилизации. Это родство было особенно близким между христианством и махаяной, которая разделяет то же самое воззрение на Бога как на приносящего Себя в жертву Спасителя. Что касается ислама и индуизма, то они тоже отражают проникновение в природу Бога, вложившего в них особый смысл и возложившего на них особую миссию. Ислам вновь заявил о единстве Бога в противоположность кажущемуся ослаблению понимания этой важной истины в христианстве, а индуизм вновь заявил о личности Бога как об объекте человеческого поклонения в противоположность явному отрицанию личности в первоначальной буддийской системе философии. Четыре высшие религии явились четырьмя вариациями на одну тему.

Однако если это так, то почему, по крайней мере, в религиях иудаистического происхождения — христианстве и исламе — человеческое представление о единстве Откровения ограничивалось до сих пор немногими редкими личностями, тогда как обычный взгляд был прямо противоположен? С официальной точки зрения каждой из иудаистических высших религий, тот свет, который сияет через ее личное окно, есть единственный полный свет, а все сестринские религии пребывают в сумерках, если не в полной тьме. Та же точка зрения отстаивается каждой сектой, отделившейся от каждой из религий, в противоположность точке зрения других сестринских сект. Этот отказ различных вероисповеданий признать то, что они имеют между собой общее, и согласиться с требованиями друг друга дает агностикам повод для богохульства.

Когда мы задаемся вопросом, а не будет ли это плачевное положение дел продолжаться бесконечно, то мы должны напомнить себе, что в данном контексте означает слово «бесконечность». Мы должны вспомнить о том, что до тех пор, пока род человеческий использует вновь открытые техники уничтожения животной жизни на этой планете, человеческая история все еще находится на стадии младенчества и, вероятно, будет находиться на ней бесчисленные тысячелетия. В свете этой перспективы идея о бесконечной длительности нынешнего состояния религиозного местничества становится абсурдной. Либо различные церкви и религии, подобно килкеннским котам, будут грызться друг с другом до смерти, пока не останется ни одной из них, либо объединившийся человеческий род обретет спасение в религиозном единстве. Теперь давайте посмотрим (если мы можем, хотя бы и ориентировочно, заглянуть вперед), какова могла бы быть природа этого единства.

Низшие религии по своей природе являются локальными. Это религии племен или отдельных государств. Установление универсальных государств уничтожает raison d'être (смысл существования) этих религий и создает обширные области, на которых религии — высшие или иные — состязаются за сердца обращенных. Тем самым религия становится делом личного выбора. Мы уже неоднократно видели в нашем «Исследовании», какое множество религий состязалось за приз, выигранный в Римской империи христианством. Каков был бы результат нового взрыва одновременной миссионерской деятельности на одном поле — на этот раз во всемирном масштабе? История соответствующей деятельности в рамках Ахеменидской, Римской, Кушанской, Ханьской и Гуптской империй показала, что результатом могла стать одна из альтернатив. Либо одна религия оказывалась победившей, либо соперничающие религии примирялись друг с другом, чтобы жить бок о бок, как в древнекитайском и индском мирах. Два исхода не настолько различны, как может показаться на первый взгляд, поскольку победившая религия обычно достигает победы, переняв какие-то характерные черты своих соперниц. В пантеоне победившего христианства фигуры Кибелы и Исиды вновь заявили о себе в превращении Марии в Великую Мать Бога, а черты Митры и Sol Invictus различимы в образе воинствующего Христа. Подобным образом и в пантеоне победившего ислама изгнанный Воплощенный Бог был незаметно возвращен под видом обожествленного Али[456], тогда как запрещенное идолопоклонство вновь о себе заявило в совершенном самим основателем ислама акте освящения фетишистского культа «черного камня» Каабы в Мекке. Тем не менее различие между двумя альтернативными исходами имеет важное значение, и дети вестернизированного мира XX столетия не могут быть безразличны относительно своего положения в будущем.

Какой исход наиболее вероятен? В прошлом преобладала нетерпимость, когда в одной области существовали высшие религии иудаистического происхождения. В то же время «жить и давать жить другим» было правилом, когда преобладал индский этос. Ответ в данном случае мог бы определяться природой противников, с которыми высшие религии столкнутся на своем пути.

Почему христианство, осознав и провозгласив иудейское прозрение, что Бог есть Любовь, вновь вернулось к несовместимой иудейской концепции Бога-Ревнителя? Этот возврат, в результате которого христианству был нанесен тяжелый духовный ущерб, явился ценой, заплаченной христианством за победу в смертельной борьбе с культом Цезаря. Восстановление мира в результате победы Церкви не уничтожило, но, наоборот, закрепило несовместимую ассоциацию Яхве с Христом. В час победы непримиримость христианских мучеников перешла в нетерпимость христианских преследователей. Эта начальная глава истории христианства явилась зловещим предзнаменованием для будущего вестернизированного мира XX столетия, поскольку культ Левиафана, которому раннехристианская Церковь нанесла поражение, казавшееся уже окончательным, вновь заявил о себе с грозным появлением тоталитарного типа государства, с дьявольской изобретательностью завербовавшего на свою службу современный западный гений организации и механизации в целях порабощения как душ, так и тел до такой степени, какая была недоступна для злонамеренных тиранов прошлого. Похоже, что в современном вестернизированном мире вновь должна начаться война между Богом и кесарем. И, похоже, что и в этом случае нравственно благородная, хотя и опасная в духовном плане роль воинствующей церкви вновь выпадет на долю христианства.

Следовательно, христианам, рожденным в XX столетии христианской эры, следует принять во внимание ту возможность, что вторая борьба с культом кесаря может обернуться для христианской Церкви вторым возвращением к культу Яхве, прежде чем она успеет оправиться от первого. Однако если у них есть достаточно веры, чтобы уповать на то, что в конце концов откровение о Боге как о Любви, воплощенной в страдающем Христе, вновь оживит окаменевшие сердца, то они могут рискнуть и всмотреться в будущее религии в политически объединенном мире, который будет освобожден христианским Откровением от культа Яхве, так же как и от культа кесаря.

Когда к концу IV столетия христианской эры победившая Церковь начала преследовать тех, кто отказывался присоединиться к ней, язычник Симмах[457] выступил с протестом, который содержал в себе следующие слова: «Сути столь великой тайны никогда нельзя достичь, следуя только одним путем». В этом высказывании язычник гораздо ближе к Христу, чем преследователи-христиане. Милосердие — мать понимания, и в приближении человека к единому истинному Богу не может быть единообразия, поскольку человеческая природа отражает плодотворное разнообразие, являющееся отличительным признаком творческой деятельности Бога. Религия существует, чтобы дать возможность человеческим душам воспринять божественный свет. Она не смогла бы выполнить эту задачу, если бы не отражала верно различие верующих в Бога. Отсюда можно предположить, что тот образ жизни, который предлагает каждая из живых высших религий, и то видение Бога, которое она представляет, будут соответствовать одному из основных психологических типов, отличительные черты которых постепенно были выявлены в XX в. первооткрывателями этой новой области человеческого знания. Если бы каждая из этих религий не удовлетворяла в подлинном смысле слова некоторым широко распространенным человеческим потребностям, то вряд ли было бы возможно, чтобы каждая из них добилась успеха, сохраняя верность такой большой части рода человеческого на протяжении столь долгого периода времени. В этом свете разнообразие живых высших религий перестало бы быть камнем преткновения и открылось бы как необходимое естественное следствие, вытекающее из разнообразия человеческой души.

Если бы этот взгляд на будущее религии был убедительным, то он бы открыл новый взгляд на роль цивилизаций. Если бы движение колесницы религии шло постоянно в одном направлении, то циклическое и повторяющееся движение подъема и спада цивилизаций не только могло бы не противоречить, но и помогать этому поступательному движению. Оно служило бы своей цели и обрело бы свой смысл в продвижении колесницы вверх к Небесам при помощи периодических поворотов на земле «скорбного колеса» рождений — смертей — и рождений.