Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера - Эмиль Золя

Мадлена внезапно пробудилась, ее точно вдруг что-то обожгло. При свете горевшего ночника она увидела в постели рядом с собой Лобришона, который старался прижать ее к себе. С невероятной силой Мадлена обеими руками схватила его за горло и, крепко стиснув его шею, так, что он начал уже хрипеть, спрыгнула на пол. При виде мертвенно бледного старика в ночной рубашке, тело которого только что касалось ее тела, она испытала бесконечное отвращение. Ей казалось, что теперь она уже не девушка. С минуту она держала Лобришона за горло, не давая ему пошевелиться, и, глядя на него в упор своими серыми глазами, спрашивала себя, не задушить ли его; затем она оттолкнула старика с такой силой, что он ударился о стенку алькова и лишился чувств.

Быстро одевшись, Мадлена выбежала из дома, спустилась к Сене и зашагала вдоль набережной. Пробил час ночи. Она все шла и шла, решив, что будет ходить так до утра, а утром найдет себе комнату. Постепенно она успокоилась и уже не чувствовала ничего, кроме глубокой грусти. Одна мысль неотступно преследовала ее: страсть отвратительна и постыдна, она никогда никого не будет любить. Перед глазами у нее все время были скрюченные синеватые ноги старика, облаченного в ночную рубашку.

Дойдя до Нового моста, она свернула на улицу Дофины, опасаясь наткнуться на веселую компанию студентов, слонявшихся по городу. Мадлена продолжала идти куда глаза глядят, теперь уже она не знала, где находится. Вскоре она заметила, что ее преследует какой-то человек; она попыталась убежать, но человек бросился за ней и нагнал ее. Тогда со свойственной ей прямотой и решительностью она повернулась к незнакомцу и в нескольких словах поведала ему свою историю. Тот вежливо протянул ей руку, предлагая свое гостеприимство. Это был высокий юноша с веселым и приятным лицом. Некоторое время Мадлена молча смотрела на него, затем спокойно и доверчиво оперлась на предложенную ей руку.

Молодой человек снимал номер в гостинице на улице Суфло. Он уступил своей гостье кровать, уверяя, что сам превосходно устроится на диване. Мадлена раздумывала; она оглядела комнату — повсюду были разбросаны фехтовальные рапиры и трубки; потом она перевела взгляд на своего покровителя, который обращался с ней по-дружески, с сердечной непринужденностью. Она заметила на столе дамские перчатки. Ее спутник, смеясь, успокоил ее, сказав, что ни одна дама не явится сюда, и не потревожит их, к тому же если бы он был женат, то не стал бы преследовать ее на улице. Мадлена покраснела.

На следующее утро она проснулась в объятиях молодого человека. Она сама бросилась в них в порыве какой-то внезапной слабости, в которой не могла отдать себе отчета. То, в чем она с таким диким возмущением отказывала Лобришону, она два часа спустя подарила первому встречному. Она не испытывала никакого сожаления и только удивлялась себе.

Когда ее любовник понял, что рассказанная ею накануне история не была выдумкой, он был поражен. Он думал, что ему попалась женщина хитрая и ловкая, которая лгала, желая набить себе цену. Сцена, разыгранная перед сном, казалась ему придуманной заранее. Иначе он не повел бы себя столь легкомысленно и прежде всего задумался бы над последствиями подобной связи. Этот славный юноша не прочь был поразвлечься, но им владел спасительный страх перед серьезной любовью. Он рассчитывал оказать Мадлене гостеприимство лишь на одну ночь, полагая, что завтра она уйдет, и был немало огорчен своим промахом.

— Бедная моя девочка, — сказал он Мадлене взволнованным голосом, — мы совершили большую ошибку. Прости меня и забудь… Через несколько недель я должен покинуть Францию… Не знаю, вернусь ли когда-нибудь обратно.

Молодая девушка встретила это сообщение довольно спокойно. В конце концов она вовсе не любила этого юношу. Для него их связь была приключением, для нее — несчастным случаем, от которого ее не сумело уберечь полное неведение. Мысль о том, что в скором времени любовник ее уедет, еще не могла разбить ей сердце; но, думая о немедленной разлуке, она чувствовала странную, непонятную тоску. В глубине души она считала этого человека своим мужем, ей казалось, что она не может так просто расстаться с ним. Она задумчиво ходила по комнате, собирая свою одежду, потом присела на край постели и нерешительно проговорила:

— Послушайте, разрешите мне остаться у вас до тех пор, пока вы в Париже… Так будет приличнее.

Последние слова Мадлены, исполненные столь глубокой наивности, растрогали юношу. Он сознавал, какое непоправимое зло причинил этому большому ребенку, с таким спокойствием и так простодушно доверившемуся ему. Он привлек Мадлену к своей груди и объявил, что здесь она у себя дома.

Днем Мадлена отправилась за своими вещами. У нее произошло объяснение с Лобришоном, и она твердо выразила ему свою волю. Старик, опасаясь скандала и еще не оправившись после ночной борьбы, трепетал перед ней. Она взяла с него слово, что он никогда не сделает попытки ее увидеть, затем забрала ценные бумаги, обеспечивавшие ей ренту в две тысячи франков. Эти деньги были для нее предметом гордости; благодаря им она могла жить у своего любовника, зная, что не продается ему.

В тот же вечер Мадлена безмятежно вышивала в комнате на улице Суфло, как накануне вышивала в доме своего опекуна. Ей казалось, что в жизни ее не произошло никаких потрясений. Она вовсе не считала, что должна за что-то краснеть. Ее падение не задело ни ее чувства независимости, ни ее правдивости. Она отдалась по доброй воле и еще не могла понять, какие ужасные последствия повлечет это за собой. Будущее было ей неведомо.

Подобно всем молодым людям, имеющим дело только с девицами легкого поведения, любовник Мадлены не испытывал особого уважения к женщинам; однако он относился к ним с грубоватой добротой сильного человека, любившего весело пожить. По правде говоря, он быстро забыл об угрызениях совести и перестал печалиться о судьбе Мадлены. Вскоре он по-своему влюбился в нее; он находил ее очень красивой и охотно знакомил со своими друзьями. Он относился к ней, как к своей официальной любовнице, брал ее по воскресеньям с собой в Верьер или в какое-нибудь другое место, а в будни приглашал поужинать в одной компании с женами своих товарищей. В конце концов все это маленькое общество стало называть молодую девушку попросту Мадленой.

Может быть, она и восстала бы против той роли, какую ей приходилось играть, если бы ее любовник не был с нею так мил; нрава он был очень веселого и умел насмешить ее до слез, даже если то, над чем он шутил, задевало ее. Постепенно она смирилась со своим положением. Незаметно для нее, мысли ее стали более низменными, она привыкла к своему позору.

Как раз накануне их встречи студент получил звание военного хирурга и со дня на день должен был отправиться к месту назначения. Но проходил месяц за месяцем, а приказа все не было, и каждый вечер Мадлена говорила себе, что, может быть, завтра она овдовеет. Она думала, что пробудет на улице Суфло всего несколько недель, а пробыла там год. Первое время она не испытывала ничего, кроме дружеского чувства к человеку, с которым жила. Но минуло два месяца; теперь вся ее жизнь проходила в тревожном ожидании отъезда любовника, была полна волнений, беспокойств, и это мало-помалу привязало к нему Мадлену. Если бы он уехал сразу, она, возможно, не ощутила бы особого отчаяния. Но она находилась в постоянном страхе, что потеряет его, и каждый день как будто обретала его вновь — это в конце концов крепко связало ее с ним. Она никогда не питала к нему страсти; она просто принимала его объятия, но чувствовала, что сливается с ним, что он целиком завладел ее телом и душой. Отныне она уже не могла бы его забыть.

Однажды она сопровождала одну из своих новых приятельниц в небольшую поездку. Эта приятельница, по имени Луиза, любовница студента-правоведа, поехала навестить своего ребенка, жившего у кормилицы, в двадцати лье от Парижа. Они должны были возвратиться только через день, но их застигла плохая погода, и они поспешили вернуться назавтра. Сидя в углу вагона, в поезде, увозившем их в Париж, Мадлена со смутной грустью вспоминала картину, которую только что наблюдала; ласки матери, трогательный лепет ребенка открыли перед ней целый мир неведомых ей ранее чувств. Она подумала, что тоже могла бы быть матерью, и внезапно ее охватила тоска. Мысль о скором отъезде любовника ужаснула ее, словно ей грозило непоправимое несчастье, о котором она никогда прежде не задумывалась. Мадлена вдруг ясно увидела свое падение, свое мучительно ложное положение; ей не терпелось скорее приехать в Париж, броситься в объятия любовника, молитвенно сложив руки, просить его жениться на ней, никогда не покидать ее.

Она явилась на улицу Суфло, горя как в лихорадке. Она забыла, насколько непрочны узы, связывавшие их и всегда готовые порваться; Мадлена хотела в свою очередь целиком завладеть человеком, воспоминание о котором будет владеть ею всю жизнь. Но, открыв дверь номера, который они занимали в гостинице, она, пораженная, замерла на пороге.