Приручить Сатану - Софья Бекас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Практически никого не было.
В одной из лавочек наблюдалось движение: из-за приоткрытой двери на пол ложилась узкая полоска ярко-оранжевого света, кто-то шуршал коробками и, судя по звуку, переставлял ящики. Предположения Евы вскоре подтвердились, так как дверь, громко скрипнув на весь зал, отворилась, и из неё выехали пустые деревянные коробки. По всей видимости, это была мясницкая, потому что ящики были все в крови.
Ранель направился прямиком к этому магазинчику, а Ева, за неимением выбора, последовала за ним. Шуршание пустым деревом по кафельному полу зала прекратилось, зато теперь эхо разносило по всему зданию вокзала мерный стук топора: мясник что-то разделывал. «Зе-лен-на-я», — прочитала вслух по слогам кроваво-красную надпись Ева и, осознавая пару минут прочитанное, обернулась к Ранелю.
— «Зеленная»? — переспросила она. — А это точно…
— «Вывеска… кровью налитые буквы гласят — зеленная, — знаю, тут вместо капусты и вместо брюквы мёртвые головы продают», — предупредил её вопрос Ранель, даже не обернувшись в сторону Евы.
К физическому холоду снова добавился душевный. Снова чья-то невидимая рука незаметно протянулась к её горлу и сдавила, перекрывая доступ кислорода в лёгкие, заставила похолодеть от страха и без того ледяные руки, мелко задрожать их, сделаться слабыми.
— Не читайте дальше… Умоляю, не читайте! — вскрикнула Ева, и мёртвый вокзал отзеркалил её отчаянный голос.
— «В красной рубашке с лицом, как вымя, голову срезал палач и мне, она лежала вместе с другими здесь, в ящике скользком, на самом дне», — не обращая внимания на девушку, продолжил Ранель. За приоткрытой дверью послышались шаги; чья-то тёмная фигура на мгновение остановилась в проёме, демонстрируя большой разделочный нож в правой руке, а затем в зал вышел человек в красной рубашке и направился прямиком к Ранелю.
Ева испуганно попятилась. Ей очень хотелось убежать, где-нибудь спрятаться, но ноги будто приклеились к полу и совершенно не хотели слушаться. Она смотрела, как Ранель с удивительным спокойствием во взгляде наблюдает за резкими движениями палача; тот схватил его за шкирку, как котёнка, и приставил к горлу нож. Ева крепко зажмурилась, а в следующий момент послышался свистящий звук рассекающего воздух лезвия.
Было тихо. Ева медленно открыла глаза в ожидании худшего, однако всё было как прежде: Ранель твёрдо стоял на ногах всё на том же месте, только на его шее теперь красовалась длинная красная полоса. Он неспешно, будто неверяще, провёл ладонью по шее — вся рука оказалась в крови. Палач, довольный своей работой, развернулся на сто восемьдесят градусов и ушёл обратно в свою каморку, громко хлопнув дверью.
Ещё некоторое время Ранель стоял, не шевелясь, словно в душе боролся с самим собой. Ева хотела наложить ему на шею повязку, но Ранель, подняв окровавленную ладонь в предупреждающем жесте, остановил её и одними губами прошептал нечто вроде «секунду». Большие вокзальные часы пробили полдень, и один звучный удар колокола благодаря эху превратился в двенадцать, будто неподалёку вдруг оказался монастырь.
— Пойдёмте, Ева… — сказал наконец хриплым голосом Ранель, прочистив горло. — Есть тут одно место… Там нам будут рады… Это точно… Это я обещаю…
И он, постоянно вытирая тыльной стороной ладони кровоточащую шею, пошёл к выходу из вокзала, за которым уже успели за это время отстроить небольшой пыльный городок.
Город был странный: низкие серенькие деревянные домики рядом с величественными каменными многоэтажными строениями казались ещё более убогими, чем они были на самом деле. Прибитая редкими, но крупными каплями дождя дорога почернела, посерьёзнела, но всё-таки повела Ранеля и Еву куда-то вглубь городка, а главное — прочь от вокзала. Одноликие дома, что высотные, что одноэтажные, казалось, сливались с небом, да и весь город был словно продолжением неба: такой же серый и низкий, как свинцовые тучи где-то на границе октября и ноября. Ранель шёл молча; иногда он заглядывал в узкие просветы между домами, но оставался чем-то недоволен и брёл дальше; на Еву он ни разу не обернулся, так что, если бы девушка захотела сейчас сбежать, она бы спокойно это сделала.
— «А в переулке забор дощатый, дом в три окна и серый газон…» — пробормотал вдруг Ранель, остановившись перед одним из таких домиков. — Дождалась ли ты меня, Машенька?..
Они вошли в старую приоткрытую калитку и остановились перед дверьми в дом. Еве ничего не оставалось, кроме как наблюдать за действиями Ранеля: тот поднялся на полуразъехавшееся крыльцо, уже занёс руку, чтобы постучаться, но в последний момент передумал, спустился обратно, подошёл к мутному окну и заглянул внутрь: там было пусто.
— Никого нет. Пошли, — бросил он Еве и без стука зашёл в дом.
Внутри было довольно уютно, но как-то заброшено: обитатели, в наличии которых не приходилось сомневаться, по всей видимости, находились в отъезде и могли вернуться с минуты на минуту. Ева обратила внимание на то, что Ранель двигался очень уверенно: усадив девушку рядом с печкой, чтобы та наконец согрелась, он принялся что-то готовить, причём он явно знал, где что лежит.
— Старый дом Машеньки, — сказал Ранель, заметив сбитый с толку взгляд Евы. — И мой дом тоже. Жили тут когда-то.
— Выглядит как нечто очень знакомое…
— Конечно, знакомое. Вон, посмотри — Нева.
Ева выглянула в окно и в самом деле увидела в просвете между такими же домиками поблёскивающую поверхность воды.
— Питер… Это Петербург!
Ранель кивнул и сел рядом с Евой, подав ей кружку горячего чая.
— Если честно, я немного запуталась, — робко начала Ева, искоса глянув на Ранеля, — в Вашей биографии.
— Я и сам уже давно запутался, — рассеянно ответил он, даже не повернув голову в её сторону. — Удивительная вещь — память: оставляет на душе след, а воспоминания, которое породило этот след, может быть, уже и нет. Книгу читала? — спросил он, уставившись пустым взглядом на алые языки пламени. Кровь на его шее свернулась и потемнела.
— Читала, правда, только первые четыре главы, — ответила Ева, потягивая чай. — Пятую не успела.
— Эх… Самое интересное — «Безвременство» — не прочитала, — Ранель замолк, внимательно посмотрел на дно своей кружки и тихо пробормотал: — «Машенька, ты здесь жила и пела, мне, жениху, ковёр ткала, где же теперь твой голос и тело, может ли быть, что ты умерла?» — Ранель немного позвенел ложкой и сделал глоток. — Так получилось: оказались в Питере — Петрограде, как он тогда назывался. Я уговорил её остаться, хотя
