Сломанный мир (СИ) - Анна Мори
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закусив губу, Гэрэл достал нож, протянул его Юкинари.
— Возьми, — с трудом выговорил он. Собственные губы в этот миг показались ему особенно заледенелыми — они вовсе не хотели размыкаться, чтобы это произнести. — Но вначале выслушай меня, хорошо?
В голове у Гэрэла звонко, как колокол, звучали мамины слова из сна: “… Золотая рожь, и мшистый осенний лес, и морской прибой, и звездное небо, и сливовый цвет. Жизнь — не кара, даже если порой кажется, что нет ничего, кроме боли и пустоты…”
Он не умел говорить так красиво, как мама, и в его устах это прозвучало бы по меньшей мере странно. Он неловко сказал:
— Знаешь… Я тоже всегда ненавидел наш мир. По крайней мере, мне так казалось. И больше всего я ненавидел Юг, свою родину. Но недавно вдруг увидел, что весной степь, покрытая ковром разноцветных колышущихся цветов, по-настоящему красива, похожа на бескрайнее море. Там такой простор — хочется дойти или доскакать до самого горизонта, а потом еще дальше, чтобы посмотреть, что там, за ним… И таких звезд, как в степи ночью, больше нигде нет: они большие-большие — вот такие, — он показал пальцами, — и травы колышутся под ветром и так пахнут… как самое лучшее вино. Наши шаманы умеют варить из этих трав разные отвары — чтобы лечить раны, чтобы видеть и слышать то, чего нет… Но и безо всяких отваров там может примерещиться всякое. Странные звери, призраки, чудища из глины и крови, которые, по слухам, воруют детей из колыбели, а затем залезают в их кожу… У кочевников много историй про таких, я и сам их придумывал. Но раньше, ослепленный горем и ненавистью, я будто не видел, как это все красиво. Только сейчас понял. Вот представь: небо как опрокинутая чаша со звездами, горечь трав, запах конского пота, кочевники, раскачиваясь в свете костров, поют свою вечернюю молитву, стучат барабаны, звенят колокольчики, и какие-то таинственные шорохи во тьме… Ночная степь — она бесконечная, и древняя, и ласковая, и безжалостная, и… — Он махнул рукой, отчаявшись объяснить необъяснимое. — Да что там говорить — это показывать надо. Готов поспорить, ты никогда не видел южных степей.
— Я мало что видел, кроме дворца, — сказал Юкинари. Он взял нож, но не смотрел сейчас на него. Смотрел на Гэрэла. Задумчиво улыбнулся, и по его сухой маске от уголков рта к ушам побежали трещины. — Ты хорошо рассказал. Мне и правда захотелось там побывать. Вообще-то в Синдзю… в настоящей Синдзю… тоже есть места, которые я хочу тебе показать. Не то чтобы их было очень много, и все же…
— Синдзю — правда очень красивый город. В последний год я, правда, ненавидел ее, задыхался там и сходил с ума… Но именно потому, что постоянно вспоминал, какой она была… до этого, в ту осень. С тобой.
— Я тоже вспоминал, — застенчиво сказал Юкинари. Гэрэл почувствовал, что у него покраснели кончики ушей. То, что он собирался сказать дальше, смущало еще больше, поэтому он произнес это быстро и грубовато:
— Я всегда довольно туго соображал. Только когда тебя не стало, я вдруг увидел, что мир прекрасен. Хотя бы потому, что в нем есть такие, как ты. Жаль, того человека, с которым мне хотелось любоваться этой красотой, я сам свел в могилу. Вот что я хотел сказать.
Юкинари долго смотрел на него молча — не понять, о чем думает. Один глаз — непроглядная чернота, второй — зияющая яма.
Потом сказал:
— Пожалуй, этот город в моей голове и правда здорово похож на настоящую Синдзю. Ведь наши выдумки не берутся из ниоткуда. Мы лепим свои фантазии из кусочков, что находим в реальном мире, им — реальным миром — и надо жить…
Он все еще смотрел на нож в своей ладони, и голос звучал неуверенно, словно он спорил с самим собой.
Только сейчас Гэрэл вспомнил, что не рассказал о самом главном.
— Есть еще кое-что. Ты был прав: мир гораздо больше, чем нам казалось, и все, о чем ты мечтал и рассказывал мне, наверняка где-то существует. Кажется, я могу ходить между мирами. Я пока не очень разобрался. Может, у меня получится и тебя отвести в какое-нибудь новое место.
Вышло как-то небрежно. Единственный глаз Юкинари удивленно распахнулся.
— Перед нами десятки дверей. Мы можем выбрать любую, — торопливо, лихорадочно говорил Гэрэл. — Или можем вернуться обратно в Срединные Царства и попытаться сделать наш уродливый сломанный мир немножко лучше. Или я останусь здесь с тобой. Как захочешь. Что бы ты ни выбрал, я всегда буду рядом. Всегда.
— Останешься?.. Ты ведь сам сказал: здесь, в моем мире, одна зима и пустота, — горько сказал Юкинари.
— Ничего, — ответил Гэрэл, и по его лицу Юкинари, кажется, понял, что он не врет и не храбрится.
Он тихо произнес:
— В детстве я больше всего мечтал о том, чтобы кто-нибудь пришел сюда ко мне, в мою Страну Дракона, и остался…
— А теперь? — осторожно спросил Гэрэл.
Юкинари какое-то время молчал, не поднимая глаз.
Потом вдруг спросил — как-то совсем по-детски:
— Ты правда здесь?
Гэрэл хотел что-то ответить, но горло будто сдавила чья-то жесткая рука, и он только кивнул.
Юкинари спрятал нож и протянул ему руку.
— Куда ты хочешь? — спросил Гэрэл. — Вернемся домой? Или будем искать новые края?
— Давай вернемся — когда-нибудь. Но сначала — как ты сказал — хочется дойти до самого горизонта, а потом еще дальше, чтобы посмотреть, что там, за ним…
Лодка покачивалась на воде в том же месте, где он ее оставил. Гэрэл шагнул в лодку и помог зайти Юкинари. Странно было прикасаться к пальцам Юкинари — они были ужасно хрупкими, готовыми распасться от прикосновения, как потухшие угли в костре или как крылья бабочки.
А в том, другом мире его руки, должно быть, навсегда останутся слишком холодными и слишком белыми, даже если душа вернется в тело. И вряд ли он когда-нибудь улыбнется прежней своей удивительной улыбкой, склонив голову к плечу, и взгляд Юкинари, возможно, так и останется похожим на битое стекло. Это правда: ничто уже не будет таким, как раньше.
Но все это было
