Расстановка - Константин Рольник

Лицо Харнакина исказилось: кощунства пленного были беспредельны. При всей выдержке, офицер ГРО на миг ощутил ужас. Никем не остановленный, прихвостень фашистов продолжал выплевывать фразы в лицо Харнакину:

— Вместо вашего мавзолея, святыней объявят имперского цесаря Недворая Кровавого — того, что вешал и стрелял ваших дедов! А вослед придут болезни, голод, развал… Начнутся войны между нациями вашего поганого Союза. И он развалится. И в каждом его осколке придет к власти местный Хитлер! Мы победим, красный! И ты склонишься перед нашей победой! Из революционного фанатика ты станешь продажным циником, из интернационалиста — рабсийским шовинистом, из воинствующего атеиста — разносчиком рабославия. Сожжешь то, чему поклонялся — и поклонишься тому, что сжигал! А если не сделаешь этого — то будешь иностранцем в собственной стране. Будешь воевать против своих, ведь все они перейдут на нашу сторону. Будешь воевать против святой рабославной Рабсии! Против нашей Рабсии!

По мере того, как реакционный подонок выплевывал из себя страшные пророчества, Харнакин, ошарашенный его наглостью, шумно дышал, скрипел зубами, то краснел то белел, и на лице его выступила испарина. Наконец, он вскочил, опрокинув бамбуковый стул, и заорал:

— Заткнись, падла! Подонок, трехцветный предатель! Не пори свою бредятину! Ты понял куда ты попал? Я тебе, гад, устрою! На Савейский Союз, на Ильича Нелина замахнулся! Врешь, гад! Ничего у вас не выйдет, бьем вас мы, в хвост и в гриву, вот ты и шипишь из подворотни. Мы победим! Построим наш новый мир! А таких сволочей как ты, я всю жизнь давил и давить буду!

Зрачки Харнакина сузились, вне себя от ярости, он схватил со стола плоскогубцы, и с размаху ударил ими в ненавистную морду фашистского пособника. Черная, реакционная кровь брызнула из носа гада.

Теряя контроль над собой, Харнакин выкрикнул: "Нового Хитлера в вожди захотел? Недворая Кровавого в святые? Ах ты мракобес фашистский! К-к-онтра!" — и, не сдержавшись, вновь ударил подлеца. Будто сама контрреволюция корчилась под рукой офицера ГРО. Пленный мерзавец охнул от боли, падая лицом на стол, но Харнакин, ударом могучего кулака, сбросил реакционного гада на пол.

— Больно, урод? А когда ты савейских солдат убивал саперной лопаткой, не было им больно? Нашим детям желаешь фашистского рабства — им не будет больно? Тварь помойная…

Пленный армариканец, не понимавший рабсийского языка, сидел связанным в углу и наблюдал сцену допроса с невыразимым ужасом. Лицо его побелело, и он был готов рассказать все, что знает. Поймав затравленный взгляд армариканца, Харнакин начал приходить в себя.

Он кивнул начальнику патруля Красных Вьентов, с тем чтобы тот отвел в камеру окровавленного подонка, сам же решил допросить армариканца. Однако вьентамец понял Харнакина неверно — он решил, что Игорь задумал демонстративно расправиться с избитым секретарем, дабы сделать армариканца сговорчивей. Вьентамец приподнял за шиворот фашистского пособника, и молниеносным движением вооруженной руки взрезал мерзавцу живот. Харнакин не успел и глазом моргнуть. Черные, дымящиеся от реакционной крови кишки негодяя вывалились на пол пещеры. Пленный армариканец, глядя на это, потерял сознание.

Игорю тоже стало дурно. Взглянув на невозмутимое желтое лицо патрульного, он безнадежно взмахнул рукой и вышел в коридор. Савейского офицера трясло и тошнило — вообще говоря, он не был садистом, и от жестоких сцен удовольствия не испытывал. Но война есть война…

Некоторые моменты впечатываются в память навечно. Отвратительно было и собственное насилие — не сдержался — и вид дымящихся потрохов на полу. Но еще страшнее были слова пленного, звучавшие в ушах Харнакина. Страшно было от того, что разрушительные процессы, которые смаковал убитый мерзавец, действительно были в савейском Союзе, хоть пленный, вероятно, и преувеличил их в миллионы раз…

На душе было тяжело и неуютно. Игорь прислонился к ноздреватой стене. Ему впервые захотелось умереть. Вдруг дальняя дверь тоннеля отворилась. Прибыл очередной караван носильщиков, с медикаментами для партизан. Подняв глаза, Харнакин с удивлением увидел савейскую девушку удивительной красоты. В руках она несла фельдшерский чемоданчик. Заметив, в каком состоянии находится Игорь, она подошла к нему, и молча, нежно коснулась рукой его лба.

Через два месяца эта девушка — медсестра, присланная из центра — стала его женой.

За эти месяцы ярость схваток с оккупантами, казалось, вытеснила из сознания офицера гнусные пророчества фашистского пособника. Но по ночам пленный снился ему — и произносил все ту же речь. Угроза развала Союза изнутри, силами бюрократии, стала для Харнакина иррациональным кошмаром. Он стал задумываться: почему армию армариканцев приходится разлагать наркотиками, почему не удается убедить их, остановить путем пропаганды? Ведь в Славном Семнадцатом армариканские солдаты и рабочие сами отказывались воевать против колыбели революции, из идейных соображений — а теперь приходится пускать в ход наркоту. Несомненно, это признак слабости. Признак начавшегося распада, предвкушаемого казненным предателем.

Пусть говорят все что угодно, но торговля спецтоваром — не наш метод…

Об этом Харнакин начал осторожный разговор с генералом Казаркиным, при очередной тайной встрече в бамбуковой хижине, на границе Вьентама и Тамбоджи. Первые же намеки на несогласие вызвали ярость Казаркина.

— Приказы не обсуждают! Их выполняют! — рубил тот, поднявшись с циновки — Более того, торговлю спецтоваром надо расширить. Она себя оправдывает, как метод войны. Разлагает противника, приносит нам финансовые средства, позволяет закупать в Чинае оружие и обмундирование. Недопустимы малейшие сомнения в эффективности этой операции. Если бы я тебя не знал, как блестящего тактика партизанской войны в Каймонге, то приказал бы немедленно отправить в Союз. В наручниках, как изменника! Надо же додуматься!

Харнакин умолк — возражать командиру было бессмысленно и опасно. Казаркин долго не мог успокоиться. Наконец, командир сменил гнев на милость.

— Вот что. Сейчас мы должны отправиться в город Хлампень, чтобы проконтролировать поступление на счета сумм от продажи спецтовара за последнюю неделю. Разведка сообщила, что на тропе в джунглях армариканцы разбомбили мост. Времени у нас нет, придется рискнуть — поедем другой дорогой, через рисовое поле.

— Товарищ генерал, там же нет укрытий на случай налета с воздуха, это голая равнина. Наш джип будет на ней как на ладони, это неоправданный риск. Может, стоит подождать починки моста на старой тропе?

— Еще и трусишь? — усмехнулся Казаркин — Нечего медлить. Как-нибудь проскочим. Пару раз уже там ездил.

— Есть! — отчеканил Харнакин. Прослыть трусом ему не хотелось.

Почти в конце пути — когда савейский джип проехал пятьдесят верст сквозь рисовые поля, частью выжженные фосфорными бомбами, когда древние храмы Хлампеня уже виднелись на горизонте — в небе послышался гул армариканских турбопланов. Воздушные корабли шли на бреющем полете, оставляя за собой в небе инверсионные следы горящей плазмы.

— Тормози! Прыгнем в кювет! — воскликнул Харнакин

— Ерунда! Проскочим! — рычал Казаркин — Проскочим, немного осталось!

Раздалась пулеметная очередь, тут же — лязг и скрежет. Капот машины покрылся лучистыми отверстиями от пуль.

— Проскочим! — хрипел Казаркин, нажимая что есть силы на педаль акселератора.

Дождь осколков хлынул на савейских офицеров — пуля разбила лобовое стекло. Будто острый нож резанул по лицу Харнакина. Боли он не почувствовал. В лицо ему словно плеснули горячей водой. То была кровь — щека оказалась глубоко порезана. Повернувшись, он увидел: Казаркин тоже залит кровью. Рука его пробита, лицо изрезано, вытек левый глаз. Тело генерала сползло на пол. Джип, по инерции, катился вперед. Харнакин занял место водителя, резко нажал на тормоз. Автомобиль заскрипел, накренился, и медленно повалился. На этот раз Харнакин почувствовал боль — сломана была нога. Игорь выполз из разбитой машины, волоча на себе раненного товарища.

С неба донесся вой турбины — армариканский турбоплан заложил вираж, стремясь добить сокрушенный джип. Харнакин прижался к земле, закрывая командира своим телом.

— Игорь… — прохрипел Казаркин, истекая кровью — Слушай… Запомни… Номер секретного счета в чинайском… банке… Эс… Че… Пять… Один… Ноль… Пять… Семь… Если… я умру… продолжи… нашу опера…

Мощный взрыв сотряс грунт, разлетелись искореженные железные осколки того, что недавно было джипом. Горячая волна ударила Харнакина. Он потерял сознание.

Очнулся Игорь под капельницей, в столице Вьентама, в центральном госпитале: санитарная дружина успела вынести его живым. Генерала Казаркина нашли уже мертвым — он погиб от потери крови.