Красавица некстати - Анна Берсенева

И только после этого проснулся.

Павел резко сел на кровати. Он не понимал, где находится. Что это за комната, почему играют на белом потолке солнечные блики? Зачем он здесь?

Лишь через несколько секунд он вспомнил, что к чему. Он в той комнате, в которой обычно и живет, когда приезжает в Эверетт. Блики на потолке – потому что сейчас лето и солнечные лучи падают в окно таун-хауса. Здесь, в маленьком городке близ Сиэтла, он находится потому, что работает в дизайнерском бюро «Боинга» и приехал в очередную командировку.

Ему каждое утро приходилось вот так, усилием воли, возвращаться в обычный, обыденный мир. Но Павел этому только радовался, а если чего и боялся, то лишь того, что сны, которые он видит каждую ночь, и каждую ночь разные, однажды вдруг прекратятся. Он не представлял, как будет жить без этих снов. Они уже много лет составляли лучшее, что было в его жизни. Не считая сыновей, конечно.

Вспомнив про сыновей, он почувствовал тревогу. Вчерашний разговор с Гришкиной няней заставил его заподозрить, что дома что-то случилось. Очень уж сухой, какой-то нарочитый был у нее голос, когда она говорила, что все в порядке. Правда, у Гришки голос был веселый, и сон свой он пересказал Павлу во всех подробностях, как это бывало всегда.

Прошлой ночью Гришка видел во сне всякие волшебные слова, и они летали вокруг него, как цветы.

– Это какие волшебные слова? – улыбнулся Павел. – Спасибо и пожалуйста?

– Нет, папа! – воскликнул Гришка. – Не скучные слова. А такие… Очень простые.

– Какие же они волшебные, если простые? – возразил Павел.

Про то, что цветы не летают, он напоминать Гришке не стал. Если в собственных снах он летает сам, то почему во снах его сына не летать цветам? Обычное дело!

– Волшебные слова всегда простые, – убежденно заявил Гришка.

Что ж, видно, у него все и правда было в порядке. Не было ни ночных страхов, ни дневной замкнутости, ни недетских приступов тоски, от которых он так страдал и которых Павел, учитывая Гришкину наследственность, так боялся.

Да и у Антона голос был вполне бодрый. Про сны он, конечно, не рассказывал – Павел знал, что старший сын вообще никаких снов не видит, – но про остальные события своей жизни доложил четко. Что делает какую-то крутую программу, которую ему заказала настоящая фирма, и когда отец вернется, он ему, наверное, уже сможет показать, что у него с этой программой вышло. Это тронуло Павла если не до слез, то все-таки сильно. Антон терпеть не мог, когда отец вмешивался в его дела – считал, что это нарушает его самостоятельность. Поэтому он держал отца от себя на внутреннем расстоянии, и это было Павлу как-то… не по душе. Но не будешь же рассуждать с подростком про такие штуки, как душа! Тем более с Антоном – старший сын вообще воспринимал только то, что можно потрогать рукой. Павел понял это, когда Антону было двенадцать лет, и тогда же понял, что ничего исправить уже невозможно.

Даже Мишка поговорил с ним секунд тридцать. Буркнул, что у него все в порядке и настроение – обхохочешься. Этот разговор Павла ошеломил – не содержанием, а тем, что вообще состоялся. Мишка почти с ним не разговаривал, а если все же разговаривал, то лишь о таких вещах, без которых было не обойтись, – о необходимости покупки учебников, например. Чтобы он стал делиться с ним подробностями своего настроения, этого даже представить было невозможно.

В общем, дела дома обстояли как будто бы очень даже неплохо. Не то что, например, полгода назад, когда, вернувшись из командировки, Павел узнал, что Гришка в больнице с воспалением легких, Антон – в милиции из-за какой-то дурацкой драки, а Мишка и вовсе сбежал из дому и уехал в Молдавию. Тогда, понятно, было от чего поволноваться. Но теперь-то вроде не от чего?

И все-таки Павел возвращался домой с неспокойным сердцем. И, возвращаясь, думал о том, что взял на себя не то чтобы слишком трудные – в конце концов, никто и не обещал, что его жизнь будет легкой, – но такие обязанности, в которых он ничего не понимает. Оттого и усталость, которая поселилась в нем так прочно, что не избывается никаким отдыхом, оттого и беспричинная тревога.

Он любил своих сыновей. Всех, даже Мишку и Антона, которые не очень-то позволяли себя любить. Но правильно ли ведет себя с ними, не понимал. Он знал, что для правильного понимания своих детей ему не хватает интуиции.

«Обыкновенный ты, – злясь на себя, думал Павел. – Обычный, как жареная картошка. Что ты о себе возомнил, чего для себя захотел? Вот теперь расхлебывай».

Когда он думал о своих детях такими вот словами, то понимал, что, в общем-то, себя обманывает, потому что его отношение к ним не является «расхлебыванием». Но во всем остальном…

Павел действительно считал себя совершенно обыкновенным человеком. И не просто считал – как только он попытался вырваться из этого состояния, жизнь сразу нанесла ему такой сильный удар, от которого он до сих пор не мог оправиться.

Пока Антону не исполнилось пять лет, Павел видел его почти ежедневно. Ему не только нетрудно было заходить после работы к Алене – ведь она по-прежнему жила совсем рядом с его баллистической лабораторией, – ему было это необходимо. То есть не к Алене, конечно, необходимо было заходить, а к сыну.

Ребенок – смышленый, веселый, бесстрашный – стал единственным смыслом его жизни. Павел возил его в Парк Горького и видел, что сыну так же, как ему, нравится кататься на самых головокружительных аттракционах и что Антон не боится этого так же, как он.

Он читал ему сказки и радовался, что Антона с первой же страницы интересует, кто в книжке хороший, кто плохой. И даже когда сын выдрал из всех книжек до единой те страницы, на которых были нарисованы плохие герои, Павел не стал его ругать.

Они с этим маленьким мальчиком были – одно, и это было единственное счастье, которое Павел считал в своей жизни подлинным.

И когда однажды Антон сказал, что мама уезжает в жаркие страны и его забирает с собой, Павел думал, что сойдет с ума. То есть сначала он не понял, в чем дело, – решил, что Алена просто едет куда-нибудь отдыхать. Но когда узнал подробности, ему показалось, что земля разверзается у него под ногами.

Оказалось, что Алена выходит замуж и уезжает с супругом в Сирию, где тот будет работать по какому-то очень выгодному контракту.

– Но… как же это? – Павлу противно было слышать в собственном голосе жалобные интонации, но он ничего не мог с собой поделать. – На три года?! Как?..

– Паша, ну что ты всполошился? – пожала плечами Алена. – Витя человек хороший. Простой, конечно, книжек не читает, не то что ты. Но к Антошке хорошо относится, не обижает. Да ты и сам видишь.

Это было правдой – Павел имел возможность убедиться, что мужчина, который появился у его бывшей жены год назад, относится к его сыну так, что можно не опасаться за ребенка. Виктор этот действительно был проще пареной репы, к тому же он был непроходимо ленив – Павел подозревал, что на том они с Аленой и сошлись, – так что с Антошкой в свободное от работы время не возился. Но это было Павлу и не нужно. Не мешает мальчишке расти по-своему, и ладно. Но это здесь, рядом с отцом, – ладно. А за тридевять земель, в какой-то дурацкой Сирии?!