Димитрий Самозванец - Фаддей Булгарин

– Из розыскного дела я помню, что ты бежал из Москвы с Гришкою во время посольства Льва Сапеги, – сказал Басманов.

– Так точно: я ушел из Москвы с Димитрием-царевичем, который в то время принял на себя название Григорья Отрепьева.

– Как ты смеешь пред царем называть царевичем обманщика и самозванца! – сказал грозно Басманов.

– Пред царем, как пред Богом, должно говорить правду, – отвечал Леонид – Хотя Димитрий не венчан на царство, но он истинный сын Иоаннов.

– Злодей! – воскликнул Басманов.

– Потише, Петр Федорович, – примолвил царь, – станем расспрашивать по порядку. Почему тебя приняли за Гришку Отрепьева?

– Я назвался сим именем в Польше, чтоб избегнуть преследования одного могущественного рода, которого мщение возбудил я, быв еще в мирянах и проживая в Киеве, где я воспитывался. Расставшись с царевичем Димитрием, который нанес мне кровную обиду и погубил названную мою сестру, дочь моих благодетелей, я проживал в Киеве под именем Григория Отрепьева и наконец пожелал возвратиться в Россию под своим настоящим прозванием. Лазутчики известили русских воевод, что чернец, называвшийся Отрепьевым, перешел чрез русский рубеж. Меня схватили в Ельце, где я укрывался, и прислали в Москву, не веря моим показаниям.

– Итак, самозванец нанес тебе кровную обиду, погубил твою сестру – и ты веришь, что он истинный царевич? – сказал царь.

– Частных дел не должно смешивать с общественными. За обиду, нанесенную мне, и за все злодеяния Димитрия накажет его Бог правосудный. Но всякое личное мщение противу сына помазанника Божия отягчило бы совесть мою неизгладимым грехом. Терплю и покоряюсь судьбе!

– Чем же ты убедился, что этот человек истинный царевич Димитрий? – спросил царь.

– Приметами телесными, крестом, данным ему при рождении, находящимися у него бумагами, а более нравом и свойствами души Иоанновой. На устах Димитрия мед убеждения, в сердце смелость львиная; душа его закалена, как сталь. Государь! выслушай меня терпеливо. Быть может, я кажусь тебе преступником, но клянусь Богом всевидящим, что не вероломство, не измена обитают в душе моей, а истина и любовь к отечеству, любовь к царскому роду. Знаю, что признающих Димитрия сыном Иоанновым называют изменниками, предателями, клятвопреступниками. Я, напротив того, сомневаюсь, чтоб в целом царстве был один русский, особенно из духовного чина, который бы, зная, что Димитрий обманщик, пожелал признавать его царевичем. Надобно быть вовсе безумным, чтоб при крепком правлении отца твоего, покойного царя Бориса Федоровича, можно было подумать, будто беглый монах-расстрига ниспровергнет престол, утвержденный выбором народным и крестным целованием целой России! Какой бесстыдный упал бы к ногам презренного обманщика, зная гнусность его поступка? Какой дерзновенный осмелился бы соединить участь свою с судьбою беззащитного бродяги без роду и племени, которого можно было бы уличить в самозванстве при первом воззрении на него? Какой бессмысленный осмелился бы назваться царевичем пред лицом целого мира и России, при жизни своих дядей и стольких живых свидетелей. Нет, государь, не обвиняй ни меня, ниже кого-либо из россиян в измене, в разврате, в забвении страха Божия. И если даже обман существует, то виною нашей доверенности к царевичу есть чувство похвальное: любовь к царскому роду. Но кто видел, кто говорил с Димитрием, тот не сомневается в истине его царского происхождения. С пером, с мечом, с речью на языке он превыше всех его окружающих! Жаль, что качества души не соответствуют уму и храбрости: но это воля Божия, и не нам осуждать нашего господина! Если б я не был убежден, что он истинный царевич, не носил бы я цепей этих, и злодей, губитель сестры моей, давно был бы в сырой земле! Казни меня, государь, но не почитай ни изменником, ни вероломным. Чту и люблю тебя более Димитрия, ибо знаю твои добродетели, но злодея моего признаю истинным царевичем. Царь задумался.

– Басманов! вели отвести его в темницу, но прикажи, чтобы с него сняли оковы и содержали милостиво! – Басманов вывел Леонида в сени, где ожидала его стража, и возвратился к царю, который сидел в размышлении, не переменяя своего положения.

– Что ты заключаешь, Басманов, из всего слышанного?

Басманов пожал плечами.

– Твое дело, государь, судить и решить; наше дело – повиноваться тебе.

– Неужели это истинный царевич? (84). Удивительное дело! Мне самому сделалось страшно, когда говорил этот чернец, – сказал Феодор. Басманов молчал. Царь встал и примолвил: – На тебя вся моя надежда, Петр Федорович. Ступай с Богом и силою оружия разреши все сомнения.

Царь пошел к своей матери, а Басманов отправился к себе в дом.

На Лобном месте толпился народ вокруг соборной церкви Пресвятыя Богородицы, что на рву (85). На паперти стояло множество священников в черных ризах с горящими свечами и со крестами. Двери церкви были отперты. Глухой шум разносился далеко. Народ суетился: одни крестились и клали земные поклоны перед церковью, другие вдали разговаривали между собою. Несколько бояр, проезжая верхом чрез Лобное место, остановились и, сняв шапки, перекрестясь, стали также разговаривать тихо между собою.

Крестьянин подмосковный. Васька! что это такое? Уже не служат ли опять панихиду по царе Борисе Федоровиче, вечная ему память?

Молодой крестьянин. Не знаю, право, я теперь только пришел. Слышно, был крестный ход из Кремля.

Старик. Проклинают собором расстригу Гришку Отрепьева.

Старший крестьянин. Того, что называется царевичем Димитрием?

Старик. Ну, да!

Церковник. А в грамоте-то патриаршей на крестное целование царю Феодору Борисовичу не сказано о Гришке Отрепьеве, а просто не велено хотеть на государство Московское ни князя Симеона, ни злодея, именующего себя Димитрием!

Мещанин. Так, может быть, тот, что называется Димитрием, и не Гришка Отрепьев?

Старший крестьянин. А проклинают-то Гришку!

Младший крестьянин. Видно, что другого-то не смеют проклинать.

Старик. Как его проклинать, когда князья, бояре и половина России уже целовали ему крест и признают царем Московским, сыном покойного царя Ивана Васильевича? У этого Димитрия есть сильное войско, и многие цари и короли идут с ним! Не бойся. Попы-то умны. Они знают, что как он придет в Москву, то достанется добрая острастка тем, которые противились ему да поносили его имя: так вот они и давай проклинать какого-то Гришку Отрепьева!

Старший крестьянин. Неужели он придет в Москву!

Старик. Не знаю, а думаю, что когда царствовать, так в Москве.

Младший крестьянин. А рать-то царская разве пустит его?

Старик. Ведь я сказывал тебе, что у него есть своя рать, а Бог поможет тому, чье дело правое.

Церковник. Вестимо! Если б он был вор и расстрига, то уж давно и праху его не было бы на русской земле! А то видишь, вот и царь Борис, как ни был силен да хитер, а не устоял пред Богом! Книжники толкуют: кровь за кровь, а по Моисееву закону, так за зло и добро платят седмерицею. Царь Борис истек кровью, не помогли и немецкие лекаря. Явное наказание Божие!

Купец. Что это вы, рехнулись, ребята, что ли, что смеете говорить такие слова? Мое дело сторона, а как кто-нибудь крикнет слово и дело, так сгибнете, как черви.

Церковник. А что мы говорим? Ведь то же толкуют и священники и бояре. Послушал бы ты, что рассказывают боярские слуги! Не хотят ни слушать царя, ни служить, а говорят: кончилось-де царство Годуновых, приходит время царства законного!

Купец (крестясь). Господи, твоя воля! До чего мы дожили на святой Руси! Бывало, так и князь, и боярин не смел без страха произнесть святого имени царского, а ныне, так и черный народ толкует, кому быть, кому не быть царем, кто хорош, а кто не хорош. Видно, близко преставление света!

Старик. Будь тот проклят, кто посмеет судить о царе законном, а ведь Годуновы-то не царского племени.

Церковник. Вот что правда, то правда! Посмотри-ка, как они теперь приуныли. У боярина Семена Никитича Годунова ставни заперты, ворота на запоре, и в доме не слышно не только голосу человеческого, но даже лаю собаки. А давно ли он ревел, как бешеный волк, по приказам, да на Лобном месте и кидался на людей, как будто белены объелся. Ах, злодей, сколько он погубил народу с своею проклятой колдуньей!

Старший крестьянин. Говорят, что и мор, и голод были по наваждению этой колдуньи; слышно, что он держит ее на цепи и спускает только при крещеном народе. Сам-то боярин, сказывают, не носит креста.

Старик. Говорят, что она-то возвела и Бориса на царство силою нечистою.

Купец. Недаром перед ней изгибали спину и бояре, и гости именитые! Нечего говорить, а от этого проклятого Семена Никитича не было ни житья, ни покоя на Москве. Сущее пугало! что лучше человек, то враг его.

Старик. Тот же Малюта Скуратов, кровопийца Иоаннов.

Церковник. А сестра кровопийцы кто? Царица Мария Григорьевна, которой нам велено целовать крест.