Шестая книга судьбы - Олег Курылев

— Фрейслер слушает.

— Господин президент, это Кристиан.

— В чем дело?

— Господин президент, я не могу вести этот процесс. Я должен быть отведен. Я…

— Что вы там мелете?

— Я лично знаком с обвиняемой.

— Та-а-ак, — протянул голос в трубке. — Что значит «знаком»? В каких вы отношениях?

— Мы дружили. Еще в школе…

— Когда виделись в последний раз?

— Семь лет назад.

— Состояли в переписке?

— Да… То есть нет… То есть она прекратилась уже несколько лет…

— Так в чем же дело, Кристиан? Я тоже лично знал Вицлебена, и это не помешало мне отправить старого негодяя на виселицу. В последнее время нам часто приходится судить известных людей, сделавшихся предателями. Если все судьи станут просить отвода, кто будет работать?

— Но господин президент…

— Прекрати истерику, Кристиан, и принимайся за Дело. Ты, конечно, можешь написать официальный рапорт на мое имя, но я бы не советовал тебе этого делать. Работай и не вздумай там выкинуть фокус!

В трубке раздались гудки.

Уже через час Петер проклинал себя за этот звонок. Он только что чуть не совершил предательство. Он думал только о себе, о том, в какую попал ситуацию, совершенно забыв о самой Эрне. Ведь именно через него судьба дает ей единственный шанс, а он хотел отказаться от своей миссии. Да, но что же он может сделать? Что от него зависит?

Петер схватил папку и стал быстро читать.

«24 января 1944 года около семи часов утра обервахтмайстер Зигфрид Кранк (12-й участок охранной полиции) задержал при попытке прикрепить на доску объявлений на Максимилианштрассе прокламацию антиправительственного содержания некую Вангер Эрну Элеонору, 1922 года рождения, оберхельферину ДРК. Последняя пыталась вырваться и убежать, но была схвачена и доставлена в 12-й участок ОРПО, а через час передана в гестапо. На предварительном допросе Вангер не созналась в авторстве прокламации и в своих намерениях…»

Он пролистнул несколько страниц и нашел ту самую листовку — большой смятый и надорванный с краю лист хорошей белой бумаги со словами, выведенными печатными буквами: «ФЮРЕР, ВЫ НЕ РАЗ ГОВОРИЛИ…» Из дальнейших материалов дела Петер узнал следующее.

В пять часов в то злосчастное утро сторож продовольственного магазина, расположенного напротив доски объявлений, видел из своего окошка молодую женщину. Она прикрепляла кнопками к доске довольно большой лист бумаги. При этом женщина опасливо озиралась по сторонам. Сторож не обратил внимания на этот эпизод, не выходил и не интересовался содержанием объявления. Полицейский же, задержавший Эрну, зафиксировал другое время: семь часов. На допросе задержанная уверяла, что подошла к доске с целью повесить объявление своей знакомой по работе. Увидев оторванный и трепещущий на ветру лист, она своими кнопками стала укреплять его, не вникая в содержимое написанного. Проходивший мимо обервахтмайстер обратил внимание на испуг женщины, вызванный его появлением. Прочитав прокламацию, он мгновенно сориентировался и задержал фройляйн Вангер, пытавшуюся в тот момент вырваться и убежать. При обыске в ее сумочке действительно был обнаружен листок с просьбой откликнуться родственников некой Урсулы Геттинген или тех, кто что-либо знает об их судьбе. Дальнейшая проверка подтвердила — сослуживица Вангер, работница Красного Креста Урсула Геттинген, действительно просила свою подругу по пути с работы повесить ее объявление. Допрошенный агентом гестапо сторож на очной ставке опознал в Эрне Вангер ту самую женщину, которую видел из окна рано утром. Графологическая экспертиза прокламации оказалась затруднена тем, что весь текст был выведен плакатным пером средней ширины печатными буквами. Тем не менее эксперт-графолог по некоторым характерным признакам пришел к заключению о возможном авторстве Вангер относительно изъятой прокламации и тех, что были обнаружены ранее.

Петер снял трубку телефона и позвонил в справочное бюро. Ему повезло. Через несколько минут его соединили с начальником тюрьмы Штадельхейм.

— С вами говорит Петер Кристиан — судья, назначенный председательствовать на процессе по делу фройляйн Вангер.

— Слушаю вас, господин судья.

— Могу я сейчас увидеться с обвиняемой? Мне необходимо составить о ней личное впечатление.

Возникла пауза.

— Да, конечно, приезжайте.

— В каком она состоянии? Я имею в виду физическое состояние.

— В самом нормальном. Ни здесь, ни в гестапо ее никто пальцем не тронул.

Когда, предъявив документы, Петер вошел в тюремный двор, его встретил немолодой штурмбаннфюрер СС с черной повязкой, закрывавшей один глаз. Это был его недавний телефонный собеседник. Они прошли в кабинет, где Петер оставил пальто и шляпу. Затем его отвели в небольшое помещение со стоящим посередине квадратным столом и двумя стульями В углу находился еще один небольшой столик и стул.

— Сейчас ее приведут. Вам дать стенографиста для ведения протокола?

Петер осмотрел комнату. Он знал, что в таких помещениях, предназначенных для встреч адвокатов с подзащитными, устанавливали микрофоны и гестапо прослушивало все, что здесь произносилось. Знали об этом и сами адвокаты.

— Нет-нет. Не нужно. Видите ли, господин…

— Хеннике.

— Господин Хеннике. Два часа назад я разговаривал по телефону с президентом Фрейслером В этом деле появились некоторые нюансы, и моя беседа с обвиняемой должна быть совершенно конфиденциальной. Вы меня понимаете?

Штурмбаннфюрер переглянулся единственным своим глазом со стоящим рядом охранником и кивнул.

— Могу предложить одну из пустующих камер.

Петер поблагодарил, и они пошли по коридору. Где-то здесь летом тридцать четвертого застрелили Эрнста Рема, возмечтавшего заменить миллионами своих штурмовиков армию и требовавшего проведения второго этапа обещанной Гитлером Национальной революции.

— Вот эта, например, свободна? — остановился Петер возле приоткрытой двери. — Если здесь чисто, она бы подошла.

— У нас везде исключительный порядок, господин судья, — убежденно произнес начальник тюрьмы. — Несмотря на все, что творится снаружи, мы не позволяем себе расслабляться. Заключенные, те, что уже осуждены на небольшие сроки, сами следят за чистотой.

— Да-да, я это заметил.

В камере были топчан, стол и стул, прикрепленные к полу. В углу — умывальник и накрытый крышкой унитаз. Через минуту охранник принес небольшой графин с водой и два стакана на небольшом подносе.

— Я жду вас у себя, — сказал штурмбаннфюрер. — Ее уже ведут.

Петер сел на стул и раскрыл на столе принесенную с собой папку. Когда кого-то ввели в камеру, он, не поворачивая головы, указал рукой на топчан, после чего так же жестом отпустил охранника. Тот вышел и запер дверь. Петер склонился над папкой. Боковым зрением он видел, что доставленная к нему женщина села на самый край топчана и смотрит куда-то в сторону. Он немного повернул голову и стал украдкой разглядывать ее.

Это была Эрна. Но в ее облике не обнаруживалось сходства с улыбающейся красавицей с фотографии. На лице выражение крайней подавленности. Туго стянутые сзади волосы, тюремная юбка и такой же серый, неопрятный свитер. Петер вспомнил суд над Вицлебеном и некоторыми другими из июльских заговорщиков. У них у всех отобрали одежду, выдав непомерно широкие брюки тюремного образца. Поясных ремней не было. Когда кто-то вставал для дачи показаний, то был вынужден обеими руками держать штаны, производя жалкое впечатление на огромный заполненный зал. Так утонченно унижали тех, кто еще несколько дней назад носил на плетеных погонах фельдмаршальские жезлы или генеральские звезды.

Молчание затянулось. Эрна повернула наконец голову в сторону человека за столом. Они встретились взглядами, и он печально улыбнулся.

— Боже мой! — тихо произнесла она. — Зачем?

Она узнала его, невзирая на прошедшие годы. Она ожидала увидеть здесь своего адвоката, следователя, кого угодно, вплоть до самого Адольфа Гитлера, но только не Петера. В ее голове пронесся рой мыслей. Ведь он теперь адвокат. Неужели он приехал ее защищать? После стольких лет? Если из их жизни, как из кинопленки, вырезать тот участок, когда они были в разлуке, склеить кадры и прокрутить то, что получится… Это будет бредовый сюжет в духе Сальвадора Дали. Вот она говорит ему «До скорой встречи», и они оба верят и живут в тот момент этим предстоящим свиданием. Мгновение… и они снова вместе. Но не в августе 38-го, как мечтали тогда, а в жестоком январе 45-го. Она сидит на тюремном топчане, а за железными дверьми камеры ее ожидает смерть.

— Зачем… вы здесь? — Эрна не смогла сказать ему «ты».

— Так вышло.

— Вы мой адвокат?

— Эрна, я стал судьей. Твоим адвокатом назначен Алоиз Глориус. Ты уже с ним встречалась?