Над бездной - Барбара Делински

Он остановился, прежде чем успел сказать до конца все, что думал о своей бывшей жене. Черт, ведь он поклялся не поливать грязью Лив, хотя и винил ее в том, что их брак развалился. Стараясь говорить потише, он произнес:

– То время прошло, Сара. Я не в состоянии принудить тебя меня полюбить, но предупреждаю, что я буду стараться изо всех сил.

Плечи девушки поникли. Прошла, пожалуй, минута, прежде чем он понял, что она плачет. Он подошел к Саре и обнял ее за плечи.

– Не плачь, детка. Мы сумеем все исправить. Я тебе обещаю.

Сара продолжала тихонько плакать. Она не обняла отца и не прижалась к нему, но тем не менее и не отстранилась. Казалось, долгие годы разлуки словно исчезли. Она снова стала совсем маленькой и плакала на плече своего папочки, а он утешал малышку, которую всегда обожал.

– Я знаю, что тебе тяжело. Твоя жизнь за последние несколько месяцев целиком перевернулась. Совершенно естественно, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Вот почему так важно для нас обоих попытаться понять друг друга.

– Я никогда не думала, что тебе захочется видеться со мной, – едва смогла выговорить она, задыхаясь от слез.

– Во время каникул?

– Все эти годы.

– Ты, наверное, шутишь? – спросил он. – Ты же видела фотографии, которые стоят у меня на каминной полке? Твоя мать не очень-то любила сниматься, но всякий раз, когда мы были вместе, я вас фотографировал. Помнится, ты тоже не очень хотела сниматься, как твоя мать, часто отворачивалась, когда я нажимал на спуск. И знаешь, только благодаря этим фотографиям мне удавалось временами мириться со своим существованием.

– Ты ни разу не зашел ко мне здесь.

– Я просто полагал, что так будет лучше для тебя, ведь я не слишком популярен среди учеников. Но есть и другая сторона медали: ты ни разу не попросила меня, чтобы я зашел. И никогда раньше не просила об этом. Еще в детстве, отсылая тебя после наших редких встреч к Лив, ты не спрашивала, когда мы увидимся снова. Меня не считали нужным ставить в известность, что ты берешь уроки танцев, хотя у твоей матери все уставлено фотографиями дочери в танцевальных костюмах. Когда же ты начала бегать (а это была моя инициатива – ты ведь видела, что я бегал, когда жила у моих родителей), ты тоже не сказала мне об этом ни слова.

– Я не знала, что тебе интересно об этом знать.

– Ошибаешься. Мне интересно всё, что связано с тобой. Я постоянно думал о тебе все эти годы. Не было ни одного дня рождения, чтобы я не навестил тебя или не позвонил, по крайней мере. И ты обязательно в этот день получала от меня подарок. Я посылал тебе открытки по случаю каждого праздника и подписывал их не просто «Люблю, целую, папа». Я всегда старался написать что-нибудь со значением – или что значит та или иная открытка, или рассказывал о своей жизни, или пытался дать тебе совет.

Он отодвинул со лба Сары прядь волос, которые были такого же цвета, как и его собственные.

– Я любил тебя, Сара. Я любил тебя все эти годы и сейчас тоже люблю.

– Но ты ненавидишь здешнюю школу. Ты ведь согласился занять должность исполняющего обязанности директора только потому, что тебе было необходимо хоть куда-нибудь меня пристроить. В конце года ты уедешь, а я останусь здесь в одиночестве еще на целых два года.

– Если ты останешься в школе, останусь и я.

Сара замолчала. После минутной паузы она с надеждой спросила:

– Так, значит, ты не уедешь?

– Не знаю точно, но, если мне все-таки придется уехать, я возьму тебя с собой.

Сара снова замолчала, а потом опять задала вопрос:

– Это потому, что ты имеешь право устроить меня в ту школу, в которой ты будешь работать?

– Умница ты моя. Я готов заплатить любые деньги, если тебе очень захочется перейти в школу, где меня не будет среди членов администрации. Но дело не в деньгах. Просто я хочу, чтобы ты все время была рядом со мной.

Сара снова разревелась.

– Слезы – это самое плохое и самое хорошее из того, что видят родители, – пробормотал он, зарываясь лицом в волосы дочери. – Самое плохое – это потому, что, когда твой ребенок плачет, значит, он несчастлив. Самое хорошее – потому, что он плачет у тебя на плече, и ты вспоминаешь, что и сам плакал когда-то. Вот сейчас, например, мне тоже хочется заплакать вместе с тобой. Заплакать так, как я плакал, когда мне был год. Впрочем, когда год был тебе, мне не составляло труда утолить твои печали, но сейчас куда более сложный случай. – Он нежно обнимал ее до тех пор, пока рыдания Сары не стали утихать. Потом тихо произнес: – Я на самом деле люблю тебя, Сара. Возможно, ты мне и не веришь, но это святая правда. Только дай мне возможность, и я тебе это докажу.

Сара перестала рыдать и отвернулась, чтобы вытащить из пакета бумажный платок.

– Не знаю, почему ты меня любишь. Мне кажется, я не слишком располагаю окружающих к себе.

– Кто тебе об этом сказал, интересно знать? – спросил он, предполагая, что Лив неоднократно говорила дочери подобные вещи. Он поднял протестующе руку. – Это не столь уж важно. Я не желаю об этом знать. Кто бы ни сказал, все равно он не прав. Каждый человек на этом свете заслуживает любви – в той или иной ее форме. Иногда это просто вопрос приспосабливаемости… Куда это я хватил, черт возьми? Приспосабливаться к дерьму, чтобы заслужить от него любовь? Ну уж нет.

Сара стояла спиной к нему, глядя на свое отражение в зеркале, встроенном в гардероб.

– Итак, начнем приспосабливаться. Идет? – уже более мягко сказал он. – Но только не к дерьму, разумеется. Ты как, согласна?

Сара снова надолго замолчала, и Ноа подумал, что приспосабливаться им друг к другу будет ох как нелегко. Впрочем, он и не надеялся, что встреча с дочерью пройдет без сучка и задоринки. Разве один-единственный разговор, пусть самый откровенный и пылкий, способен разрушить недоверие между людьми, которое накапливалось долгие годы? Судя по всему, с подачи Лив, а возможно, и ее нового супруга Джеффа, девочку воспитывали так, чтобы она думала о своем отце только плохое. Для того, чтобы ситуация изменилась, требуется время.

– Мне на самом деле нравится твое бордовое платье, – попытался подольститься он к дочери. – Давай, действуй! Сунь в рюкзак какую-нибудь одежду, дай мне несколько платьев прямо на плечиках, и мы пойдем ко мне домой. Мне нужно многое тебе показать.

«Многое» включало в себя спальный гарнитур, который Ноа купил для комнаты Сары. В последнее время он уделял много внимания хождению по магазинам и купил не только кровать, ночной столик и гардероб, но и толстое шелковое одеяло, которое подходило по цвету к новым набивным простыням и бледно-зеленому ковру, целиком покрывавшему стену. Сара ничего не сказала, увидев все это, но он заметил, что дочь осталась довольна. Она долго простояла у двери, глядя на подарки отца широко открытыми глазами, и Ноа даже на секунду показалось, что на ее губах проступило некоторое подобие улыбки.