Суворов - Олег Михайлов

«— Потному не садиться за кашу; особливо не ложиться отдыхать, а прежде разгуляться и просохнуть.

— Как скоро варево поспело, ту же минуту в пищу; ленивого гнать.

— На лихорадку, понос и горячку — голод, на цингу — табак. Кто чистит желудок рвотным, слабительным, проносным, тому день — голод.

— Солдатское слабительное — ревень и корень коньевого щавелю тоже.

— Предосторожности по климату: капуста, хрен, табак, летние травы; ягоды же в свое время, спелые, в умеренности, кому здоровы.

— Медицинские чины, от вышнего до нижнего, имеют право каждый день мне доносить на неберегущих солдатское здоровье разного звания начальников, кои его наставлениям послушны не будут, а в таком случае тот за нерадение подвергнется моему взысканию».

Солдаты, уроженцы других губерний, попадая в болотистые и холодные края, хворали зимой скорбутом-цингою, весной и осенью — лихорадками, летом страдали от поносов. Госпитальная прислуга отличалась крайней невежественностью, квалифицированных врачей было очень мало. В год умирало в дивизии до тысячи человек, а при предшественнике Суворова в один день скончалось пятьсот. Начальники и подрядчики наживались на мертвецах, продолжая числить их в списках. Из сорока четырех тысяч подчиненных Суворову солдат одно время в строю оставалось только двадцать шесть тысяч. Великий полководец, однако, хорошо представлял себе все возможные злоупотребления еще со времен службы капралом в Семеновском полку.

В письме Хвостову он делится подробностями мрачной госпитальной хроники «Брошен в яму фланговый рядовой Алексеев, вдруг стучится у спальни нагой. „Ведь ты умер?“ — „Нет, жив“… Бывают и ошибки», — скорбно иронизирует Суворов. Иные командиры клали себе в карман деньги за двухмесячный провиант, предназначавшийся для солдат, в надежде, что те повымрут за это время. А если больные выздоравливали, их отправляли собирать милостыню.

«Гошпитали давно в злоупотреблении, я их не терпел», — поясняет генерал-аншеф вице-президенту Военной коллегии Н. И. Салтыкову. Суворов упразднил мелкие госпитали, вывел в отставку наиболее пострадавших от болезней, а остальных передал в полковые лазареты.

Более всего сил отнимали строительные работы. Суворов сам выбирал место для новых укреплений, заботился о тактической связки с соседними крепостями и о выгодных условиях для маневра резервами. Он организовывал поиски местного сырья, топлива и изобретал наиболее дешевые способы их транспортировки. В солдатской куртке, без знаков отличия, зимой в санках, летом на таратайке генерал-аншеф разъезжал из Выборга в Вильманстранд, из Вильманстранда — в Давыдов, из Давыдова — в Роченсальм. Раз, едучи на чухонской телеге, не успел Суворов из-за узости тамошних дорог свернуть в сторону, и летевший навстречу курьер ударил его пребольно плетью. Лежавший рядом с ним адъютант Курис вскочил и хотел было крикнуть, что это командующий, но Суворов зажал ему рот:

— Тише, тише! Курьер, помилуй Бог, дело великое!

По прибытии в Выборг Курис узнал, что то был повар генерал-майора И. И. Германа, начальника в Роченсальме, отправленный за провизией своему господину.

— Ну и что же? — с улыбкой ответил Курису Суворов. — Мы оба потеряли право на сатисфакцию, потому что оба ехали инкогнито.

Свой план, представленный в Петербург, Суворов выполнил в полтора года. Были исправлены и усилены укрепления Фридрихсгама, Вильманстранда, Давыдова, Нейшлота; сооружены новые форты Ликкола, Утти, Озерный; при Роченсальме на нескольких островах возведены сильные укрепления для русского шхерного флота, также переданного в подчинение Суворову. К августу 1792 года были досрочно окончены работы в Роченсальме. Радовал полководца и Нейшлот. Маскируя свое удовольствие, он говорил:

— Знатная крепость, помилуй Бог, хороша: рвы глубоки, валы высоки: лягушке не перепрыгнуть, с одним взводом штурмом не взять.

Он представлял отличившихся к наградам и вообще не забывал своего принципа — поощрять исполнительных подчиненных. Приехав ускорить работы в Давыдовском укреплении, Суворов приметил одного усердного офицера. Он прежде других приводил солдат к месту строительства; в урочное время в его команде дело кипело; все было в порядке, не допускалось ни одной ошибки. Подпоручик этот, отпустив своих служивых в казармы, ввечеру сам оставался на месте, присматривая сработанное, и получал от инженера уроки на следующий день. При свете полного месяца офицер долго рассматривал новостроящееся укрепление, снимал на бумагу чертеж. Затем, подняв голову к месяцу, он, казалось, погрузился в размышление. В это время Суворов незаметно подошел к нему и внезапно спросил:

— Господин офицер! А далеко ли до месяца?

Подпоручик не смешался и хладнокровно ответил:

— Я не считал, но, думаю, не более трех солдатских переходов. Но с одним условием, ваше сиятельство: только под вашею командой!

Суворов поворотился от него, припрыгнул и сказал:

— Господин поручик, правда ли это?

— Во-первых, я только подпоручик, а во-вторых, ваше сиятельство, ведь одиннадцатого декабря тысяча семьсот девяностого года луна уже была в ваших руках, — нашелся офицер.

Намек на то, что Суворов добился недостижимого — взял Измаил, про который турки говорили: скорее луна упадет на землю, чем он сдастся, — был особенно приятен старому генералу.

— Господин капитан, — кланяясь в пояс, молвил полководец, — милости прошу ко мне сегодня поужинать, а завтра и отобедать.

«Труды здоровее покоя», — говаривал Суворов и проводил с Финляндской дивизией двусторонние маневры, казавшиеся ранее невозможными в условиях столь резко пересеченной местности. Он приучал солдат к переходам, к атаке и обороне, а офицеров — к умелому размещению войск, военным хитростям и, главное, инициативе. Случилось в таких маневрах, что одна колонна неискусно была подведена под скрытую батарею и оказалась меж двух огней. Резервная же стояла спокойно и не шла к ней на помощь. Видя такую оплошность, Суворов прискакал к командовавшему ею подполковнику:

— Чего вы, сударь, ждете? Колонна ваша пропадает, а вы ее сикурсируете!

— Ваше сиятельство, — отвечал подполковник, — я давно бы исполнил долг мой, но ожидаю повеления от генерала Германа.

— Какого генерала? — быстро спросил Суворов.

— Да вот же он, в нескольких саженях!

— Этот? Да он убит, давно убит! — воскликнул Суворов и указал на Германа — Посмотри, вон и лошадь бегает! Поспешайте. — И ускакал прочь.

Свободное время Суворов проводит весело и не предается мизантропии. Он пишет Хвостову, что однажды в кружке знакомых «сряду 3 часа контртанц прыгал». Во Фридрихсгаме генерал-аншеф занимал верхний этаж лучшего в городе дома — вдовы врача Грин, умной и ловкой женщины, хорошо говорившей по-русски и умевшей угодить своему причудливому постояльцу. В свою очередь, Суворов оказывал ей разные знаки внимания, заговаривал с нею по-фински, называл маменькой и приходил побеседовать за чашкой чая. Подходил к концу 1792 год. И когда Турция стала вооружаться и усиливаться в пограничных с Россией областях, Екатерине II вновь понадобился Суворов. 10 ноября последовал ее рескрипт, по которому генерал-аншефу препоручались войска «в Екатеринославской губернии, Тавриде и во вновь приобретенной области».