Кинжал и яд - Жюльетта Бенцони

Этот чересчур ухоженный парк с мраморными статуями, словно заледеневшими от мороза, никогда особенно не нравился ей, но все-таки это была природа, и она испытывала давно забытое удовольствие, когда ноги ее погружались в снег. Как и в лесах Кропьера, кругом царило белое безмолвие — лишь изредка слышался хруст ветки и потревоженный зверек мгновенно скрывался из виду. Ночью здесь все казалось нереальным и призрачным, но выросшая в деревне Анжелика не боялась темноты.

Она уверенно шла вперед, не замечая, что следом за ней крадутся двое мужчин. На перекрестке аллей один из них последовал за девушкой, а второй свернул на тропу, которая чуть дальше вновь выходила на выбранную Анжеликой аллею. Увидев прямо перед собой темный силуэт, девушка вскрикнула от неожиданности, а незнакомец снял шляпу, поклонился и спросил очень ласковым голосом:

— Неужели я испугал вас, мадемуазель? Поверьте, я чрезвычайно огорчен этим.

Ошеломленная Анжелика узнала короля и поняла, что они одни, совсем одни в этом пустынном парке. Это ее настолько потрясло, что она пошатнулась, и Людовик XIV мгновенно поддержал ее.

— В этих гостиных можно задохнуться, не правда ли? Мне, как и вам, захотелось подышать свежим воздухом. Хотите, мы немного прогуляемся вдвоем?

Анжелика лишь захлопала ресницами, слишком взволнованная, чтобы отвечать. Король воспринял ее молчание как знак согласия и предложил ей руку, сделав вид, что не замечает, как дрожат ее пальцы. Второй любитель свежего воздуха — а это был не кто иной, как герцог де Ларошфуко, отец принца де Марсийака, — следовал за ними на почтительном расстоянии, безупречно исполняя роль королевского конфидента.

Вскоре за деревьями показался очаровательный сельский домик с гостеприимно освещенными окнами.

— Становится все холоднее, а вы слишком бледны, — вкрадчиво произнес король. — Пойдемте к этому домику. Там вы сможете согреться у огня, немного отдохнуть и поболтать со мной. Там нас никто не потревожит.

— Ваше величество желает… поболтать со мной? — пролепетала девушка. — Но о чем говорить величайшему королю мира с такой жалкой девушкой, как я, которая лишь недавно покинула родную провинцию?

Людовик XIV был чувствителен к лести, и ему нравилось видеть должное смирение в своих подданных — особенно в такой красивой девушке. Она показалась ему еще более прелестной, чем прежде, и он ощутил острое желание обладать ею.

— Что ж, если вы так робки, то будете молчать. Но выслушайте то, что жажду сказать вам я! Вот уже несколько недель эти слова обжигают мне губы. Разве вы не знаете, что у короля тоже есть сердце? И что даже маленькая перепуганная провинциалка может пробудить любовь в сердце своего короля…

— Любовь? О сир! Умоляю вас, не играйте со мной! Это было бы дурно.

— Разве я похож на человека, который играет с вами?

Король с силой сжал пальцы девушки, и в глазах его вспыхнуло пламя. Свободной рукой он распахнул дверь домика, в котором оказалась роскошно обставленная гостиная. В камине пылал огонь, на столике был накрыт легкий ужин — тарелки из позолоченного серебра и хрустальные бокалы стояли среди ваз с букетами цветов и подсвечников с горящими свечами. Занавески на окнах были задернуты.

— Идемте, — сказал король. — Здесь мы сможем чудесно поговорить. Смотрите! Нас как будто бы ждали, правда?

— А что, если этот стол приготовлен не для нас, сир? — с тревогой спросила Анжелика.

Людовик от души рассмеялся.

— Какая чушь! Разве вы не знаете, что король везде у себя дома? Идемте же, воздадим должное яствам таинственного хозяина… впрочем, я уверен, что о нас позаботилась наша дражайшая маркиза.

Дверь домика закрылась, и герцог де Ларошфуко остался стоять на страже, стоически перенося лютый мороз. Ему не в первый раз приходилось терпеть неудобства, связанные с ролью конфидента в амурных делах короля. И он предпочел бы умереть от холода, нежели отказаться от столь лестной привилегии.

Надо признать, что в эту ночь выносливость герцога подверглась тяжкому испытанию, ибо Людовик и Анжелика надолго задержались в уютном домике. На следующий день Ларошфуко получил страшный насморк… и еще одно имение!

Новость о любовной связи короля с прекрасной Анжеликой де Скорай произвела в Версале впечатление разорвавшейся бомбы. Вскоре стало ясно, что это не просто мимолетный каприз: король был влюблен всерьез. Казалось, Людовик XIV околдован красотой девушки, которую он без всякого труда сделал своей любовницей в сельском домике Кланьи, во время зимнего празднества. Он откровенно демонстрировал свою страсть, осыпая девушку золотом и драгоценными подарками. Никогда еще король не совершал таких безумств ради женщины — для мадам де Монтеспан в свое время он не сделал и половины. В первые же дни Анжелика обзавелась апартаментами в Версале, экипажем, слугами и имением Фонтанж. Поговаривали даже, будто король хочет даровать ей титул герцогини…

Мадам де Монтеспан недолго радовалась успеху своего плана. — очень скоро ее ошеломил поток-даров, обрушившихся на девчонку из Оверни. Удовлетворение сменилось тревогой, затем гневом, яростью и, наконец, ненавистью. Не прошло и месяца после бала в Кланьи, как надменная маркиза поняла, что совершила непростительную глупость: выбранное ею орудие обратилось против нее самой. Маленькая дурочка стала опасной… хуже того, торжествующей соперницей, и от нее нужно было избавиться любой ценой. Однако в отличие от другого своего личного врага — маркизы де Ментенон — прекрасная Атенаис в борьбе с кем-либо использовала куда более занятные… и гораздо более действенные средства, чем молитвы.

Жена Вигуре, Мари Бос и их сообщники уже почти месяц пребывали в руках Консьержери, когда в середине февраля 1679 года карета без гербов, выехав из Сен-Жермена, где находился тогда двор, помчалась по парижской дороге. Еще не рассвело, и было очень холодно. Дорога утопала в снегу, но сытые, хорошо подкованные лошади бодро неслись вскачь. В карете находились две женщины в масках. Одеты они были как зажиточные горожанки — в меховых плащах до пят с капюшонами, полностью скрывавшими волосы. Никто не смог бы узнать в одной из этих женщин блистательную маркизу де Монтеспан. Рядом с ней сидела мадемуазель Дезойе — любимая камеристка, посвященная во все тайны хозяйки.

Добравшись до Парижа, карета свернула на улицу Сен-Дени и оказалась в довольно пустынном квартале, примыкающем к бывшим укреплениям Филиппа Августа. Этот квартал, состоявший всего из нескольких отдельных строений, назывался Вильнев-сюр-Гравуа и принадлежал к приходу Нотр-Дам-де-Бон-Нувель. Карета остановилась перед приятным на вид домом, который был окружен садом и высокой стеной. Обе женщины вышли из кареты и направились в сад, где их как старых знакомых встретила не слишком опрятная служанка и провела в комнату с наглухо закрытыми окнами. Через несколько мгновений к ним присоединилась весьма странная особа.