Шантарам - Грегори Робертс

Вместе с тремя другими прохожими я поднял его и переложил на тротуар. Левая рука его беспомощно висела. Я осторожно согнул ее в локте и попросил у окружающих носовые платки. Связав четыре платка за углы, я соорудил из них нечто вроде перевязи. Затем я стал осматривать сломанную ногу, но в это время со стороны «Амбассадора» донеслись яростные крики и ругань. Я выпрямился.

Человек десять-двенадцать старались вытащить водителя из машины. Это был настоящий гигант больше шести футов ростом, раза в полтора тяжелее меня и вдвое шире в груди. Он уперся обеими ногами в пол автомобиля и одной рукой в крышу; другой рукой он вцепился в рулевое колесо. Провозившись с ним безрезультатно минуту-другую, разъяренная толпа занялась пассажиром на заднем сиденье. Он был тоже широкоплеч и приземист, но далеко не так мощен, как водитель. Толпа выволокла его из автомобиля и, прижав к боковой стенке, начала избивать. Человек закрывался руками, но царапавших его пальцев и молотивших кулаков было слишком много. Оба они, и водитель, и пассажир, были африканцами — возможно, из Нигерии.

Я сразу вспомнил, какое потрясене я пережил полтора года назад, впервые увидев подобную сцену в тот день, когда Прабакер повез меня знакомиться с темными сторонами бомбейской жизни. Я помнил, каким беспомощным трусом я себя ощущал, глядя, как толпа уносит избитого водителя. Тогда я говорил себе, что это чужой город, чужая культура и чужие разборки. Но теперь, спустя восемнадцать месяцев, индийская культура стала моей. Это был мой участок, на котором я зарабатывал на нелегальных сделках. Даже некоторые люди в этой толпе были мне знакомы. Я не мог допустить, чтобы это случилось в моем присутствии вторично, даже не попытавшись оказать помощь.

Стараясь перекричать толпу, я подбежал к ней и стал оттаскивать людей от нигерийца.

— Братья! Братья! Не бейте его! Не убивайте человека! — кричал я на хинди.

Толпа разбушевалась не на шутку. Мне удалось отбросить кое-кого в сторону. Руки у меня были сильные, и людям волей-неволей приходилось считаться с этим. Но их уже обуяла жажда убийства, и они снова бросились в атаку. На меня обрушились их кулаки и цепкие пальцы. Однако в конце концов я все-таки пробился к нигерийцу и загородил его своим телом. Прижавшись спиной к автомобилю, он сжал кулаки, отбиваясь от нападавших. Лицо его было залито кровью. На изодранной рубашке тоже алели свежие кровавые пятна. Глаза были широко открыты и побелели от страха, он тяжело дышал. Но челюсть его была воинственно выдвинута вперед, зубы оскалены. Он был бойцом и приготовился драться до конца.

Я встал рядом с ним лицом к толпе. Выставив ладони вперед, я пытался успокоить людей, взывал к ним и уговаривал.

Поначалу, кинувшись на выручку к негру, я думал, что толпа прислушается к моим увещеваниям. Люди опомнятся, и камни сами собой выпадут из их опустившихся рук. Пристыженные и покоренные моей бесстрашной речью, они разойдутся, смущенно потупив глаза. И даже сейчас, спустя много времени, я иногда сожалею о том, что мой голос и мои глаза не тронули их сердец и что их ненависть, униженная и обличенная, не растаяла в воздухе. На деле же колебания, овладевшие людьми на какую-то секунду, тут же были сметены ревущей, кипящей, шипящей и вопящей яростью, и нам пришлось собрать все силы, чтобы отстоять свою жизнь.

Забавно, что большое количество желающих принять участие в экзекуции оказалось нам только на руку. Мы были зажаты в углу между автомобилем и повозкой, и напиравшим друг на друга людям негде было развернуться. Не все их удары достигали цели, а некоторые даже доставались соседям.

К тому же постепенно страсти и вправду немного улеглись — людям по-прежнему хотелось поколотить нас, но стремления непременно убить нас больше не было. Мне уже приходилось встречаться с нежеланием убивать, возникающим у толпы в подобных ситуациях. Я не могу объяснить его. Как будто в коллективном разуме людей пробуждается некая общая совесть, и если найти нужные слова в нужный момент, можно усмирить ненависть к жертве. Как будто, дойдя до критического предела, толпа хочет, чтобы ее остановили, не дали ей совершить худшее. И в тот момент, когда люди пребывают в нерешительности, одного голоса — или кулака — может оказаться достаточно для предотвращения надвигающейся катастрофы. Мне случалось видеть это в тюрьме, где группа заключенных, собиравшихся изнасиловать своего товарища, послушалась человека, взывавшего к их совести. Я сталкивался с этим на войне, где голос разума оказывался сильнее ненависти, побуждавшей к издевательству над захваченным в плен врагом. Не исключено, что я столкнулся с этим и в тот день, когда мы с нигерийцем сдерживали натиск толпы. Возможно, сама необычность ситуации — белый человек, гора, умоляет на хинди пощадить двух негров — удержала людей от убийства.

Неожиданно автомобиль, к которому мы были прижаты, подал признаки жизни. Гиганту-водителю удалось завести двигатель, и мы спиной почувствовали, как машина стала медленно пятиться, выбираясь из ловушки. Мы с новой силой стали отпихивать наседавших на нас людей, отрывать от себя цепляющиеся руки. Водитель, перегнувшись через спинку, открыл заднюю дверь, и мы друг за другом запрыгнули в машину. Людской напор сам собой захлопнул дверцу за нами. Несколько десятков рук били, стучали и колотили по корпусу автомобиля. Водитель начал медленно отъезжать от места аварии. На нас обрушился целый град снарядов — стаканы, коробки из-под продуктов, туфли. Но мы были уже свободны и удалялись с возрастающей скоростью, глядя через заднее стекло, не преследуют ли нас.

— Хасан Обиква, — сказал сидевший рядом со мной пассажир, протягивая мне руку.

— Лин Форд, — ответил я, пожимая его руку, и только сейчас заметил, сколько на ней золота.

Все пальцы были унизаны кольцами, на некоторых сверкали бело-голубым светом бриллианты. На запястье болтались золотые часы «Ролекс», тоже инкрустированные бриллиантами.

— А это Рахим, — кивнул мой сосед на водителя.

Тот оглянулся на меня с широкой ухмылкой, закатил глаза, благодаря Бога за спасение, и вернулся к своим обязанностям.

— Вы спасли мне жизнь, — сказал Хасан Обиква, мрачно усмехнувшись. — Нам обоим. Эта толпа не успокоилась бы, пока не прикончила бы нас.

— Нам повезло, — ответил я, глядя в его пышущее здоровьем красивое лицо; оно нравилось мне все больше.

Прежде всего обращали на себя внимание глаза и губы. Большие чрезвычайно широко расставленные глаза создавали впечатление, что на тебя смотрит какая-то рептилия. Великолепные красиво очерченные губы были такими полными, словно предназначались для другой, более крупной головы. Ровные передние зубы были белыми, все задние — золотыми. Изящные изгибы крыльев носа открывали раструб ноздрей, и казалось, что он постоянно принюхивается к каким-то приятным одурманивающим запахам. В левом ухе под короткими черными волосами висело массивное золотое кольцо, заметно выделявшееся на фоне иссиня-черной кожи толстой шеи.

Рубашка Хасана была изодрана, ссадины и синяки украшали его лицо и все открытые участки тела. Но глаза его блестели радостным возбуждением. Нападение толпы не выбило его из колеи — как, впрочем, и меня. И мне, и ему приходилось бывать и не в таких переделках, мы оба поняли это с первого взгляда. Встречаясь в дальнейшем, ни один из нас даже не упоминал об этом инциденте. Поглядев в его блестящие глаза, я почувствовал, что мое лицо расплывается в ответной улыбке.

— Нам просто чертовски повезло!

— Да, блин, это точно! — согласился он, сокрушенно хохотнув, затем стянул «Ролекс» с запястья и поднес часы к уху, чтобы проверить, идут ли они. Убедившись, что идут, он опять надел их и обратился ко мне: — Да, нам повезло, но я все равно у вас в долгу, и в немалом. Долг такого рода важнее всех прочих обязательств человека. Вы обязаны позволить мне отплатить вам.

— Я не отказался бы от денег, — сказал я.

Водитель через свое зеркальце обменялся взглядом с Хасаном.

— Но… этот долг нельзя отдать деньгами, — возразил Хасан.

— Деньги нужны не мне, а тому индийцу с тележкой, которого вы сбили, и водителю такси. Я хочу передать их этим людям. Обстановка на Регал-сёркл еще не скоро войдет в норму, народ будет какое-то время взбудоражен, а это мой участок, я здесь работаю. Если вы дадите денег для пострадавших, мы будем в расчете.

Хасан засмеялся и шлепнул меня по колену. Это был хороший смех — откровенно насмешливый, но великодушный и понимающий.

— Не беспокойтесь, — сказал он, широко улыбаясь. — Это не мой участок, но даже здесь я пользуюсь определенным влиянием. Я позабочусь о том, чтобы пострадавший индиец получил достаточно денег.

— А другой?

— Какой другой? — не понял он.

— Водитель такси.