Матабар III - Кирилл Сергеевич Клеванский

Как и полагал Арди, первое помещение являлось довольно таки просторной приемной, с выставленными вдоль стен стульями. Около окна ютился, ныне пустующий, стол секретаря.

Приемная венчалась спаренными створками, которые и поспешил открыть Полковник. В итоге Плащи, друг за другом, вошли в воистину громадное помещение. Метров сто квадратных, да еще и вытянутое, оно походило на зал приемов, а не кабинет.

Здесь нашел свое пристанище и камин с тремя пухлыми диванчиками. Шкафы, заполненные вовсе не книгами, а какими-то статуэтками, шкатулками, несколькими дорогущими хьюмидорами и, разумеется, разнообразным декоративным оружием.

Золотые револьверы на бархатных подушечках; кавалерийские сабли, с рукоятями, усыпанными драгоценными камнями; несколько артефактов до Имперских времен и, кажется, даже обломки древних посохов.

По правую руку на стене, целиком состоявшей из окон, вытянулись шторы из шелка, бархата и парчи. Стены скрывались, как и в поместье Иригова, за панелями из драгоценных пород дерева, а местами на них висели картины.

Ардан сперва не понял, что в них цепляет внимание, а затем обнаружил, что те являлись сценами из прошлого, вот только лица исторически деятелей были заменены. На некоторых Арди увидел и Иригова.

И кому только подобное в голову взбредет.

— Не могу сказать, что сильно рад ночному вызову, господин Полковник, — прозвучало издалека.

У противоположной от входа стены, перед портретом Императора Павла IV, за столом сидел человек весьма странной наружности.

Плотного, но не толстого телосложения, он обладал, на удивление, ясным и чистым взглядом синих глаз. Вытянутый, крючковатый нос совсем не портил лицо, а лишь дополнял очертания массивной, четко очерченной челюсти. В красном мундире с генеральскими погонами, он держал ладони открытыми и опущенными на зеленое сукно.

Справа и слева от него стояли два офицера в звании майора. Бывалые стражи, о чем ясно сообщали их тяжелые взгляды и обветренные лица. В их кобурах покоились револьверы. Точно так же, как и еще у четверых стражей — двух майоров и полковников, сидевших за столом, перпендикулярно приставленным к министерскому.

Таким же образом столы стояли и у деканов Большого и, собственно, у Полковника в Черном Доме. Видимо — чтобы проще проводить совещания.

Только в данном случае за приставленным столом могли сидеть не восемь человек, а сразу двадцать.

— Такая у тебя работа, Даниил, — спокойно произнес Полковник и, отодвинув стул уселся за него не сбоку, а во главе второго стола. Так, чтобы смотреть министру глаза в глаза.

Ардан, невольно, проследил линию взгляда и, сам того не желая, окунулся в разум министра. Вернее — попытался окунуться. Потому как, на поверку, не обнаружил там ровным счетом ничего. Только зияющую пропасть, как в расщелинах Алькады. И лишь далекое эхо стало единственным, что уловил юноша в разуме Генерал-лорда.

Арди отшатнулся и моргнул.

— Ты чего? — шепнул Милар.

— Я… — Ардан посмотрел на этого странного человека с ясными, голубыми, но словно мертвыми глазами. — Ничего. Устал.

— Ну конечно, — явно не поверил капитан.

Арди никогда прежде не видел таких глаз. Они будто не выражали никаких эмоций. В них не читалось ни злости, ни сожаления, ни усталости, ни, тем более, сострадания. Будто стеклянные.

Ардан до предела напряг слух и прислушался к сердцу министра. Оно билось ровно и спокойно. Стучало размереннее метронома.

Стук-стук.

Стук-стук.

В то время, как у всех остальных, даже у Полковника и Мшистого, ритм пусть и немного, но сбивался. Потому что они испытывали эмоции. Контролировали их, разумеется, но все же — испытывали.

А Даниил Норленов… не испытывал вообще ничего? Но ведь такого же не бывает. Или — бывает?

— Я уже дал показания, Полковник, по поводу своей дочери и непутевого зятя, — причем, даже на словах о дочери, в глазах Даниила не промелькнуло ни малейшего отблеска. Так, будто тот говорил о совершенно постороннем ему человеке. — Мне было не известно о пристрастиях Иригова. Да и на Оксане тот женился уже после того, как стал моим заместителем. Так что…

— Вы знаете, министр, — Полковник, перебивая Генерал-лорда, перешел на официальный тон. — Меня всегда поражала эта ваша столь полезная для государства, но губительная для вашей семьи, отчужденность.

Ардан, наконец, понял, кого ему напоминал Даниил Норленов — хладнокровную ящерицу. Зверя, с которым не договориться. Зверя, что никогда не почувствует к тебе ничего, кроме безразличия, либо голода.

— Кажется, в новомодном ответвлении науки — психологии, такому взгляду на мир даже придумали название, — продолжил Полковник. — Социопатия… или психопатия. Как-то так. Увы, у меня уже совсем не та голова, что раньше, чтобы запоминать все, что я читаю.

— Я называю это прагматизмом, — холодным, ничего не выражающим тоном, парировал Даниил. — Император ценит мой подход, из года в год приносящий результаты в нашей работе. Показатели Корпуса растут, Полковник, чего, к своему прискорбию, не могу сказать о вашей… конторе.

Последнее слово Даниил произнес с легкой, шипящей издевкой. Но какой-то… мертвой, что ли.

Стражи, сидевшие за столом, усмехнулись, чем напомнили стаю Лей-волков из детства Арди. Там тоже подручные вожака ловили каждое его слово.

— И именно ваш прагматизм заставляет меня, господин министр, удивится тому, что произошло этой ночью, — развел руками Полковник, которого совсем не трогала своеобразность Норленова. — Ни для кого не секрет, что наши организации имеют… трения. Но чтобы в открытую следить за домом нашего сотрудника, да еще и пытаться задержать другого.

— Не имею знать, о чем идет речь, Полковник, — на военный манер отчеканил министр.

Ардан, обычно, мог понять, хотя бы приблизительно, говорит человек правду или нет, но здесь будто в пустой колодец заглянул.

— Майор Кри, — махнул рукой Полковник.

Вперед вышла молодая, лет двадцати двух, девушка, ехавшая с Урским и Эрнсоном. Она протянула Ардану небольшое удостоверение. Черная, кожаная обложка со стальным отливом герба Империи.

Арди уже видел такую

У Милара.

— Открой, — шепнул ему на ухо капитан.

Ардан открыл и, с удивлением, увидел