Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе - Владимир Козлов

Два обстоятельства делают волнения в этом южном городе исключительными. Во-первых, они (эти волнения) разворачивались на фоне массового недовольства политикой власти в целом по стране, а не были, как обычно, привязаны к исключительной ситуации в одном отдельно взятом городе или поселке. Это действительно высшая точка народного недовольства, спровоцированная решениями высшей власти и локализованная не столько географически (ведь призывы к забастовкам и бунтам раздались одновременно по всей стране[566]), сколько во времени (начало июня, сразу после публикации Обращения ЦК КПСС о повышении цен). Во-вторых, впервые (такого не было ни до ни после!) в организации подавления беспорядков принимали непосредственное участие высшие партийные иерархи (члены Президиума ЦК КПСС А.И.Микоян и Ф.Р.Козлов), тем самым и ответственность за расстрел легла непосредственно на высшее руководство страны, а не на местные власти, военных, КГБ или милицию. Режим «подставился».

Чтобы вполне понять истерическую реакцию властей на события в Новочеркасске, нужно ясно представлять себе то негативное информационное поле, в котором оказались высшие руководители после объявления о повышении цен. Сообщения об антиправительственных листовках и высказываниях, оскорблениях в адрес лично Хрущева, призывах к бунтам и забастовкам в начале июня 1962 г. приходили отовсюду. Власти испугались политических последствий собственного решения, а в фокусе их внимания в этот критический момент оказался именно Новочеркасск — место наивысшего накала страстей.

Партийные руководители и КГБ отгоняли от себя как наваждение тревожные мысли о стратегическом или тактическом просчете, о правильности своей социально-экономической политики, о кризисе доверия власти, о том, что продовольственные трудности и дороговизна классический повод не только для забастовок и бунтов, но даже для революций. Для того, чтобы оценить это, достаточно было помнить если не свой собственный революционный опыт, то хотя бы школьный курс истории. Ничего из этих неизбежных размышлений партийной и государственной верхушки о себе и собственном будущем в документы не попало и попасть не могло. Подобное противоречило бы партийному этикету. Зато в ситуативном анализе новочеркасских событий руководство страны, а особенно полицейский аппарат, были достаточно убедительны.

В информации заместителя председателя КГБ при Совете Министров СССР в ЦК КПСС о массовых беспорядках в г. Новочеркасске от 7 июня 1962 года отмечалось, что на Новочеркасском электровозостроительном заводе им. Буденного, где как раз и начались волнения, «уже имели место факты, когда некоторые рабочие кузовосборочного цеха приходили на завод, но в течение трех дней не приступали к работе, требуя от дирекции улучшения условий труда». Другими словами, опыт забастовок у новочеркасских рабочих был. Причин для недовольства и даже негодования тоже было более чем достаточно. В начале 1962 года администрацией завода пересматривались нормы выработки, «в результате чего у некоторой категории рабочих понизилась заработная плата до 30 %». Важным обстоятельством, способствовавшим разжиганию конфликта, была личность директора электровозостроительного завода Б.Н.Курочкина, вызывавшего особую неприязнь рабочих[567].

Пройдясь по верхам событий, КГБ не стал углубляться в детали и подробности. А они существенны для того, чтобы понять особую предрасположенность именно рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода им Буденного к крайним формам протеста. На эти дополнительные «возмущающие» факторы уже в наше время обратила внимание И.Мардарь. НЭВЗ, будучи формально передовым и преуспевающим заводом, реально был одним из самых технически отсталых в городе. На нем, особенно в «горячих» цехах, преобладал тяжелый физический труд, бытовые условия были неудовлетворительны (недостаток бытовок, перебои в подаче воды и т. п.). Зарплата у большинства — низкая. В результате — текучесть кадров и готовность администрации принимать на работу всех без разбора, в том числе и тех, кого никуда больше не брали — освободившихся из заключения уголовников. По сообщению И.Мардарь, со ссылкой на ветеранов завода, среди рабочих попадались и люди непосредственно обиженные властью — бывшие раскулаченные и расказаченные[568].

На повышенную концентрацию в городе бывших заключенных обращали внимание и правительственные органы. Но на мой взгляд, значение криминальной составляющей не следует преувеличивать. Среди осужденных «зачинщиков» очень мало людей с серьезным уголовным прошлым, а хулиганов, мелких несунов в это время в стране насчитывались миллионы и подобные «народные» преступления были свойственны скорее привычному образу жизни народа, чем уголовному миру. Да и чисто статистически количество проживавших в городе бывших преступников (официально на 1 июля их числилось 1586 человек[569]) притом, что только на НЭВЗ работало 12 тысяч человек, а в Новочеркасске было еще несколько крупных заводов, явно не впечатляет. «Город преступников», выступивший против власти в духе бакунинского революционного бунтарства, может быть, и мог стать красивым мифом, но имеет мало общего с реальностью. Другое дело, что повышенная концентрация бывших уголовников в конкретном месте и в конкретное время (сталелитейный цех, первая смена) отчасти способствовала более острой форме конфликта на первой его стадии.

Гораздо важнее то, что в городе был продовольственный кризис. Мяса в магазинах не хватало, за картошкой на рынке занимали очередь в час ночи. Ели даже жареную картофельную шелуху. Когда в начале мая рабочим НЭВЗ в очередной раз снизили расценки и увеличили нормы выработки[570], жить, особенно семейным, а их оказалось много среди «зачинщиков», стало совсем невмоготу. Тут и без повышений цен продержаться от зарплаты до зарплаты было трудно. А 31 мая, несмотря на ожидавшееся на следующий день повышение цен, о чем дирекция знала, в сталелитейном цехе электровозостроительного завода было проведено очередное снижение расценок на производимую продукцию[571]. Ничего более глупого в то время сделать было нельзя. В цепи случайностей, приведших рабочих и власть к трагедии массового расстрела, появилось первое звено. И это только после кажется, что каждой из них (этих случайностей) в отдельности можно было бы избежать, окажись начальники поумнее, а рабочие потерпеливее.

2. День тревожных гудков (1 июня 1962 года)

В скверике перед сталелитейным цехом (7.30–11.00)

Рано утром 1 июня 1962 года население СССР узнало о повышении закупочных и розничных цен на мясо, мясные продукты и мясо. Понятно, что особой радости по этому поводу никто не высказал, хотя законопослушная и осторожная часть населения страны все-таки попыталась найти примирение с новой неприятной реальностью: может быть, снизятся цены на рынках, а мясных продуктов в государственных магазинах станет больше. В обыденных разговорах 1 июня 1962 года доминировали «обывательские суждения». Так КГБ оценило обычные для того времени эгалитаристские мотивы («следовало бы сохранить цены и снизить зарплату высокооплачиваемым лицам») и полное равнодушие «маленького человека» к всемирной миссии мирового коммунизма («отказаться от помощи слаборазвитым, социалистическим странам»)[572]. Большинство же справедливо считало: возникли проблемы, пусть правительство их решает, но не за наш же счет. Не может, значит, правительство плохое!

Можно уверенно утверждать, что в тех же или примерно тех же тонах шло обсуждение Обращения ЦК КПСС и Совета Министров СССР среди тех 8-10 рабочих сталелитейного цеха Новочеркасского электровозостроительного завода, которые собрались в цехе в половине восьмого утра 1 июня 1962 года. Если учесть, что этим рабочим буквально накануне снизили расценки, то можно предположить, что высказывались они, пожалуй, и покруче, чем КГБ счел возможным сообщить в ЦК КПСС. К этой группе, бросившей работу, стали подходить другие. Собралось уже 20–25 человек. Начальника цеха, призывавшего вернуться к работе, послали куда подальше, а сами продолжили дискуссии в заводском сквере.

Известие о волынке дошло до директора. Он отправился к бузотерам, однако успеха не добился. Узнав о появлении Курочкина, в сквер потянулись другие рабочие. Толпа росла на глазах. Люди в резкой форме высказывали свои претензии. В ответ Курочкин еще больше обозлил рабочих: «Если не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером»[573]. Эта воистину крылатая фраза возмутила весь завод. Уж слишком много чиновного «толстопузого» высокомерия и презрения скрывалось за цинизмом директора.

В конце концов, Курочкин вырвался из возмущенной толпы и вернулся в заводоуправление. К 11 часам утра (время перерыва у первой смены) в сквере собралась толпа уже в 300–500 человек. Она двинулась к площади заводоуправления, требуя директора. Возмущение искало выхода. Криками и матом снять возникшее напряжение было уже нельзя. Спонтанно у разных людей родилась мысль о придании своему протесту некоторой упорядоченности, о его (протеста) идеологическом и организационном оформлении. Формовщик Удовкин забежал в цех и на листе бумаги написал некий «подстрекательский лозунг». Кто-то из находившихся рядом коммунистов попытался отобрать крамольный призыв. Удовкин испугался, а свое творение порвал и сжег[574].