Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Когда мне случалось бывать на Пьяцца Навона, я подолгу смотрел на фонтаны и обязательно съедал мороженое в gelateria,[96] где лучшее в Риме мороженое, а потом заглядывал в палаццо Браски на углу, рядом с дворцом Памфили. Теперь это Музей Рима, и он полон всяких интересных вещей, особенно старых городских пейзажей. Там есть также макеты гробниц Эдуарда Исповедника и Генриха III в Вестминстерском аббатстве, выполненных в стиле Космати. На первом этаже выставлены вагоны железнодорожного поезда, изготовленного в Париже для Пия IX в 1858 году. Смотритель расскажет вам, что Pio Nono был первым папой, который решился попробовать путешествовать по железной дороге, и гордо откроет двери, пропуская вас в поезд. Вагоны производят впечатление совершенно фантастическое — изысканное мастерство XVIII века, приложенное к паровозу. Салон, тронный зал и часовня. Зеркальные двери ведут в покои папы, затянутые красным шелком. Большинство посетителей так ослеплены великолепием убранства рококо, что совершенно не замечают иронии судьбы: первый вагон для папы делался для первого «пленника Ватикана».

В картинной галерее наверху я нашел портрет черно-белого кота. Это царственное импозантное существо кралось по залам какого-нибудь дворца XVII века, а на картине изображено на вышитой подушке, с широким воротником с колокольчиками. К занавеске позади кота приколото небольшое стихотворение, в котором сказано, что знатная и красивая дама однажды поцеловала кота и завещала ему держать свое сердце и рот в чистоте и помнить ее поцелуй. Никто не знает, кто эта дама. Можно лишь надеяться, что это не графиня из старинной римской истории, которая, овдовев, не могла надышаться на своего кота и велела каждый день готовить для него цыпленка. Однажды она уехала на виллу к своей подруге в Кампанью, и в ее отсутствие слуги решили съесть цыпленка сами, а кости положили на обычное место. Графиня была удивлена, когда вернулась. Кот не бросился ей навстречу, а сидел и смотрел в сторону с глубоко оскорбленным видом.

— Что с котом? Разве ему не дали его цыпленка? — спросила графиня.

— Дали, синьора графиня, — ответили слуги. — Посмотрите, кости на полу, там, где он всегда оставляет их.

Графине нечего было возразить. Вскоре она легла спать. Кот улегся тоже, так как он всегда спал на ее постели. В ту ночь он задушил свою хозяйку.

Римляне трактуют эту историю так: коты умны, но жестоки и себялюбивы. Кот рассудил, что если бы хозяйка не уехала, оставив его на милость слуг, с ним не обошлись бы так плохо. Значит, это она виновата и пусть умрет. Собаки — верные животные, говорят римляне, а кошки — предатели. Однако я уверен, что верность английских и сиамских котов никогда не подлежала сомнению! Возможно, каждая страна имеет кошек, которых она заслуживает.

Прежде чем покинуть палаццо Браски, я постоял в воротах, вспомнив об одной антидемократической сцене, происшедшей здесь во время правления Пия VI. Возбужденная римская толпа, обвиняя папу в намерениях Наполеона захватить Италию, напала на дворец племянника папы, герцога Браски-Онести, и жаждала его крови. Вдруг ворота распахнулись, и на пороге появился герцог, и в обеих руках У него было по кнуту. Следом шли лакеи с корзинами золота, которое они бросали толпе. Возмущенные вопли скоро прекратились, и люди стали, ползая по полу, собирать монеты, а герцог прохаживался между ними, хлеща кнутами направо и налево. Показав всем, как надо обращаться с толпой, он вернулся во дворец, и ворота за ним закрылись.

Позади палаццо Браски есть довольно побитый фрагмент скульптурной группы, которая когда-то представляла Менелая, поддерживающего Патрокла, и столетиями была известна как Пасквино. В эпоху Возрождения злые и часто клеветнические остроты прикрепляли к этой статуе, а ответы на них — к статуе Марфорио, которая так уютно облокачивается на Капитолий. Некоторые папы возмущались этими пасквилями — они были так названы по имени портного Пасквино, который считается законодателем моды на такие остроты. Иногда тем, кто их сочинял, предлагали награду. Наживку редко заглатывали, но если какой-нибудь неосторожный остряк являлся за своей наградой, то унести ее не мог — ему отрубали обе руки. Журналистика была опасным занятием в Риме эпохи Возрождения.

Типичным пасквилем было заявление о том, что Сикстинскую капеллу так наводнили посетители-англичане, что римлянам и приткнуться негде. Он начинался с вопроса от Пасквино:

— Куда путь держишь, братец, в черной одежде и с мечом?

Утром на статуе Марфорио был найден ответ:

— Иду в Сикстинскую капеллу послушать «Miserere». Пасквино замечает:

— Напрасно прогуляешься. Швейцарская гвардия даст тебе от ворот поворот, а папские camerieri[97] пошлют тебя заниматься своими делами.

Марфорио отвечает:

— Ничего страшного, братец. Я точно войду: ведь вчера я стал еретиком.

От статуи Пасквино через Пьяцца Навона по боковой улочке можно выйти на площадь Святого Евстафия, где, как вспоминает Мэрион Кроуфорд, была старая римская таверна «Фалько». Зимой она славилась кабаньей головой со сладким соусом и кедровыми орехами, а также запеченными дикобразами, теперь исчезнувшими, как и сам «Фалько». Но «Орсо», одна из римских средневековых гостиниц, в которой, говорят, останавливался Данте, до сих пор стоит за Тибром. Сейчас это фешенебельный ресторан, где официанты снуют под готическими канделябрами, а бармен знает, что бурбон не имеет ничего общего с французской монархией.

Еще несколько шагов — и вы на оживленной маленькой площади перед Пантеоном. Из ее света и шума вы попадаете вдруг в безмолвный и безоконный тупик со стенами кирпичной кладки и невольно поднимаете глаза к небу, чтобы посмотреть, откуда идет свет. В центре железной крыши — круг голубого неба, и в полдень солнце бросает столб золотого света в этот перевернутый сосуд, и свет неторопливо путешествует по стенам, так что всякий, кто находится в церкви, по этим солнечным часам может узнать, какое сейчас время дня. Почти все, кто когда-либо посещал Пантеон, говорят о странном эффекте, который возникает, когда над отверстием в крыше пробегают облака, хотя мне лично не приходилось видеть этого. Но однажды, когда я проходил мимо, внезапно начался ливень. Я вошел внутрь и увидел воронку из серых капель, сверкающих и торопящихся вниз, этакую подвижную паутину в сумерках здания. Вода стекала в канал, вырытый Агриппой и призванный осушать эту часть Марсова поля. Дж. Миддлтон сказал, что в его время воду иногда выталкивало обратно во время наводнений, и она била фонтаном из пола. Видеть снег в Пантеоне, должно быть, еще более странно, и, возможно, именно это навеяло чьему-нибудь поэтическому воображению в Средние века мысль в праздник Троицы бросать вниз розовые лепестки. Это делал папа в знак того, что к нам снисходит Дух Святой.